Я-то думала, что нужна ему. А он просто разыскивал мою мать.
Вспомнился Сан-Франциско, звонок учительницы, сказавшей мне, что к ней наведался человек с расспросами о моей матери. А потом мы с Ленни прочитали в журнале статью о том, как наука не стоит на месте и что стало возможно отыскать преступника по тесту ДНК. К горлу подступила тошнота: мужчина, которому я доверилась, вовсе не любил меня, а выполнял свою работу.
Значит, Том в курсе, что моя мать не погибла во время взрыва, и в итоге отыскал меня (через учительницу по рисованию? через моего отца Рэя? через родителей Ленни, которым я отослала всего лишь одно письмо? Или через ту трэвел-блогершу, назвавшую мое имя?) в надежде расспросить о Диане. Он и представить не мог (и я молила Бога, что это так), что моя мать недавно заявилась в «Йорону». И пока он лежит в гамаке и читает книжку (может, «Любовь во время чумы» тоже притворство?), разыскиваемая им пожилая несчастная женщина направляется в «Йорону», чтобы повидаться со мной. Она принесла мне столько горя, но мне отчаянно хотелось защитить ее от человека, которого еще несколько минут назад я так сильно любила.
Схватив листок для заметок, я написала записку и передала ее Уолтеру.
– Мы с тобой потом все обсудим, – сказала я. – А сейчас попрошу тебя выполнить одно поручение. Помнишь ту седую женщину, которая работает у Гарольда? Отдай ей записку. И поспеши.
Прочитав мое послание, Диана/Доон наверняка поменяет свои планы и срочно покинет Эсперансу. Скорее всего, я больше никогда ее не увижу. Какое-то время спустя, когда горечь от предательства Тома уляжется, я буду сожалеть о том, что снова потеряла свою мать, – на этот раз, полагаю, окончательно. Но сколько бы я ни гневалась по поводу того, как она поступила со мной, когда я была еще совсем ребенком, эта пожилая надломленная женщина не заслужила быть схваченной и осужденной в Соединенных Штатах за участие в событиях давно минувших дней.
Уолтер, разумеется, не понимал, что происходит, но не стал задавать лишних вопросов и уже бегом поднимался по ступенькам.
– Поспеши! – крикнула я ему вдогонку.
Между тем вернулся мужчина, которого я так сильно любила. Он еще не знал, что его бумажник нашелся и к чему это привело. Поскольку мы давно не скрывали своих отношений и вели себя как влюбленная пара, сейчас Том положил руку мне на плечо. Вопреки обыкновению, он немного поплавал после чтения, и с его мокрых волос на меня упало несколько капель. Том уже принял душ и накинул толстый махровый халат, который я так заботливо выделила для него. Он наклонился, чтобы поцеловать меня в щеку, и меня по привычке накрыло теплой волной радости. Просто потому, что он рядом.
Даже если б я не отвернула лица, он все равно почувствовал бы перемену в моем настроении.
– Что случилось? – спросил он, даже не представляя, что плохие новости как-то связаны с ним самим.
– Элмер нашел твой бумажник. – Я кивнула в сторону бумажника на столе, который я просто хотела проверить на наличие или отсутствие денег.
Он сразу все понял.
– Ты нашла полицейский значок, – сказал он. – Нам надо поговорить.
– Не стоит.
– Это совсем не то, что ты подумала. Ты все неправильно поняла.
– Вот именно. Я-то полагала, что ты – человек, который меня любит. И которого люблю я. А ты – полицейский, который приехал за мной шпионить.
– Но я же люблю тебя, – сказал он. – Правда. И вообще это долгая история.
– Не надо.
– Неважно, с какими намерениями я сюда приехал. Потому что все обернулось совсем иначе.
– Все обернулось так, – сказала я, – что ты соберешь сейчас свои вещи и уедешь отсюда. Я больше не желаю тебя видеть.
– Ты гневаешься, понимаю, – сказал он. – Но позволь мне объясниться.
– Не надо ничего объяснять. Ты мне врал.
– Но ты не понимаешь.
– Никакие слова не помогут, ничего уже не исправить.
– Я никого так не любил, как тебя.
Просто уезжай.
Через десять минут он уже вынес из дома чемодан. Взглянув на меня, начал подниматься по ступенькам. Потом обернулся.
– Да, это правда. Я приехал сюда в связи с делом твоей матери. Но потом я узнал тебя ближе, и все изменилось.
Он рассказал, что зацепкой послужил тот самый злополучный мизинец, который, как считала полиция, принадлежал моей матери, Диане Ландерс. А потом изобрели тесты ДНК, и в ФБР стали ими пользоваться. Тест соотнес мизинец совсем с другим человеком. Это была совсем другая женщина, проходившая мимо злополучного дома в момент взрыва.
– Я же был одержим идеей найти Диану Ландерс, которую прежде считали погибшей, – объяснил мне Том. – И у меня были на то свои личные причины. Потом я встретил тебя, мы стали общаться, и все изменилось. Мне стало неинтересно искать Диану Ландерс, чтобы посадить ее в тюрьму. Важнее всего для меня стала ты.
Он все говорил и говорил, а я развернулась и зашла в дом. На кухне Мария мыла посуду. Она ничего не сказала, но лицо ее было печальным.
Должно быть, Уолтер все-таки успел предупредить Диану, потому что она не пришла – ни в тот день, ни на следующий. Когда назавтра я заглянула в деревню, Амалия сообщила мне, что Диана уехала. Возможно, она уплыла на той же лодке, что и Том. Ирония судьбы: он даже не смог бы узнать человека, которого так долго разыскивал.
А я вернулась к своим прежним делам, продолжила жить, как жила. Отпустила всех на выходные, желая побыть в одиночестве. Собрала постельное белье Тома, постирала, развесила на улице сушиться.
Оказывается, Том забыл свою книгу, «Любовь во время чумы», поэтому я взяла ее почитать.
Я устроилась в кресле возле озера – там, где еще накануне мы сидели вдвоем. Погрузившись в чтение, медленно перелистывая страницы, я просидела так до самого заката. Некоторые места были настолько пронзительными, что я перечитывала их вслух по три раза. Дойдя до строк, словно описывающих меня, нас, я подчеркнула их карандашом.
Гарсиа Маркес писал: «Это были самые прекрасные времена для их любви – без спешки и излишеств, при полном осознании победы, одержанной над напастями, с благодарностью судьбе. Конечно же, их ждали и другие смертельные испытания, но и это более не имело никакого значения, ибо эти двое словно оказались на противоположному берегу от всех событий».
На противоположном берегу. Мне казалось, что у нас с Томом именно так и было.
«Воспринимайте же любовь как благо, – писал Гарсиа Маркес. – Ибо она есть не средство, а цель, обращенная на саму себя».
Любовь как благо. Более двух месяцев мы пребывали в состоянии блаженства.
«Она словно провалилась в пропасть разочарования».
О да, мне ли не знать об этом.
Когда погас последний луч света, я поднялась к себе в комнату, закончив чтение, когда уже было далеко за полночь.
Положив книгу на тумбочку, я спустилась на первый этаж, потому что забыла снять с веревок белье. Пришлось делать это в темноте. Сложив все в стопку, я убрала белье в платяной шкаф.
На этом все.
Спустя пару месяцев после отъезда Тома я получила письмо. Обратный адрес был нью-йоркский. Зная, как долго добирается до нас почта, я предположила, что Том начал писать это письмо еще в самолете.
Я засунула его в нижний ящик стола. Через три дня пришло еще одно письмо, и еще снова – через неделю. На этот раз прямо на конверте было написано: ДАЙ МНЕ ШАНС. ПОЖАЛУЙСТА, ПРОЧИТАЙ.
Письма так и продолжали приходить. Я не открыла ни одного из них.
95. Мечтая об Америке
Заглянул Уолтер и сказал:
– Я уезжаю. Вот, хочу попрощаться.
Он собрался в Америку. В Северную, разумеется. Завтра его тут уже не будет.
У меня сжалось сердце. Какой бы ни была неприятной история с бумажником, но я любила этого мальчугана, теперь уже юношу. Окажись мой сын жив, сейчас они были бы ровесниками. Уолтер стал для меня как член семьи. Да, он подвел меня, но близкие часто нас подводят. (Взять хотя бы мою маму. Или бабушку. И даже в каком-то смысле Ленни. Умерев, он покинул меня.)
– Ты из-за этого брал бумажник? – спросила я. – Я смогла бы простить тебя. Да я уже простила.
Он покачал головой:
– Но я-то никогда не прощу себя. Я должен стать лучше. А здесь я ничего не добьюсь.
Уолтер не достал себе никаких документов. И даже если он перейдет границу, на другой стороне его никто не ждал. С десяти лет он копил деньги, но в последнее время работы было мало, и у него оставалось лишь несколько сотен граса — хватит разве чтобы поесть в дороге.
Было очевидно, что позорная история с бумажником ускорила отъезд Уолтера. Хотя он был не первым деревенским парнем, который отправлялся испытать удачу в Соединенных Штатах. Сколько их на моей памяти лелеяли подобные иллюзии. Денег, чтобы сразу заплатить переправщикам, так называемым койотам, ни у кого не было – ведь те запрашивали ни много ни мало восемь тысяч долларов. Давалась расписка под большие проценты, чтобы выплачивать долг из заработка, который, как ребята надеялись, сразу упадет им в руки после пересечения границы.
Кому-то удавалось выплатить долг, но для большинства все заканчивалось печально. Мне было известно о нескольких местных парнях, запертых в автофургонах с двадцатью такими же бедолагами и умерших медленной смертью от нехватки воздуха. Кого-то топили в реке Рио-Гранде. Кто-то так и не смог пересечь границу – умирал в пустыне. Половина была депортирована. И все они оставались должны койотам, не имея никаких гарантий, что у них найдутся деньги.
Но все эти опасности никак не умаляли их решимости уехать. Как и тот факт, что никто из них не знал английского и не имел родственников в Аризоне, Техасе или Калифорнии, где они надеялись найти работу, чтобы сначала выплатить долг, а потом начать помогать семье, чтобы в отдаленном будущем вернуться, купить тут клочок земли, построить дом и быть в состоянии прокормить своих детей.
Не стоило удивляться, что и Уолтера тянуло на север. И не счесть, сколько американцев довелось ему провожать до «Йороны». Он наблюдал их вблизи, понимая, насколько лучше и богаче они живут. Помню, как в семилетнем возрасте этот мальчик интересовался, не встречала ли я, путешествуя по Америке, Человека-паука.