Я попыталась дать Уолтеру денег, но он отказался. Он хотел всего лишь моего благословения. А это для меня было как раз трудней всего, зная, сколько превратностей его ждет впереди. Я пыталась отговорить Уолтера, обрисовав реальную картину: ведь мои соотечественники стараются платить таким, как он, мизерные деньги, гораздо меньше, чем обычному американцу с документами. Трудно найти работу, не имея ни инструментов, ни машины, а также не зная языка.
И было еще кое-что, самое трудное, что было почти невозможно объяснить человеку, никогда не выезжавшему из своей маленькой деревни.
– Ты привык, когда рядом друзья и близкие. Ты живешь в своей культурной среде, говоришь на родном языке, вокруг тебя вся эта замечательная природа.
Эти слова я говорила всем ребятам, бредившим Калифорнией.
– Как же ты будешь жить без озера, без вулкана, без птичьего пения по утрам? Здесь в Эсперансе – кругом знакомые. – Если кто-то заболевал, соседки приносили им еду. Если ураган разрушал твой дом, все собирались и отстраивали тебе новый. – А теперь представь, что ты далеко от своей семьи и сможешь общаться с ней только по телефону, да и то не каждый день.
Я видела, как ребята вроде тебя толпятся возле строительных супермаркетов по воскресеньям, – продолжала уговаривать я. – Они выстраивались в длинные очереди, чтобы получить работу. Удача приходилась на одного из пятидесяти.
– Я не боюсь никакой трудной работы, – сказал мне Уолтер. – А здесь ее нет вообще.
У меня даже не было знакомых, чей телефон можно было бы дать Уолтеру, чтобы он к ним обратился. Я и сама так давно не бывала на родине, что растеряла все связи. Вся ирония состояла в том, что Уолтер рвался в Соединенные Штаты, а я оттуда сбежала.
– Однажды я обязательно вернусь, – сказал мне Уолтер. – Приплыву, как иностранец, в лодке и с собственным чемоданом.
Он ушел, а я еще долго сидела на ступеньках. Давным-давно во время наших совместных прогулок, когда Уолтер взял на себя миссию моего проводника и защитника (даже пусть тогда ему было семь лет), я убеждала себя, что больше никогда не привяжусь ни к одному ребенку, даже к этому мальчишке. Но я полюбила его всем сердцем.
96. Пять миллионов долларов
Тем же днем в «Йорону» заселились Хэнк и Марта Перселл из Коннектикута. Учитывая, что они приехали всего на три дня, их багаж мне показался чрезмерным. Я даже удивилась, что они выбрали «Йорону», ведь они производили впечатление людей, привыкших к четырехзвездочным отелям, и своим представлением о комфорте напоминали мне Карла Эдгара, собиравшегося выкупить у Лейлы землю много лет назад. На середине лестницы Марта поинтересовалась, нет ли у нас тут фуникулера или хотя бы эскалатора.
– А как у вас с пауками? – также спросила она.
– Пауки есть, но они безвредные.
Как оказалось, они приехали сюда по делу. Хэнк был исполнительным директором крупной фармацевтической компании в Коннектикуте и занимался разработкой и тестированием лекарств для дальнейшего их одобрения агентством ФДА[205]. Странно, но в Эсперансе кто-то вел небольшой бизнес по его профилю, и Хэнк собирался его выкупить.
Тут вмешалась Марта:
– Дорогой, может, не стоит опережать события? А то ведь поползут всякие слухи.
– Меня это не пугает, – ответил Хэнк. – У нас уже есть предварительная договоренность, чтобы выкупить этот бизнес целиком и полностью. За очень кругленькую сумму, кстати. Осталось только утрясти некоторые детали с нынешними держателями бизнеса.
Держатели бизнеса. Трудно было представить, кто из местных мог подходить под такую категорию.
– В интернете нам попался на глаза растительный продукт от бесплодия, – объяснил мне Хэнк. – Партии небольшие, но, если правильно подготовить заключение для ФДА, можно будет перейти на промышленные масштабы.
– Этим бизнесом занимается местная супружеская пара, завтра у нас встреча, – продолжил он. – Если договоримся, то в пятницу мы с Мартой сможем вернуться в Дариен[206] с контрактом на руках. Ну, и развернем выпуск натурального продукта для многих и многих миллионов женщин, страдающих бесплодием. Торговая марка будет называться «ТыМама».
Нетрудно было догадаться, о какой супружеской паре шла речь. Ничего себе держатели бизнеса. И я объяснила Перселлам, что добираться до них будет совсем недалеко.
– Они мои соседи. – Я указала в сторону горевшего круглые сутки красного фонаря. – Их дом расположен прямо за этой стеной.
97. Конец света. Ну, почти
Я и по сей день задаюсь вопросом, не привиделось ли мне все и нет ли преувеличения в моем описании последовавших за этим событий. Может, мне просто захотелось оттенить, как все было прежде? До того, как все это случилось.
Утро выдалось чудесным. Впрочем, как и обычно. Птицы. Озеро. Запах свежесваренного кофе на патио, ваза с розами. Кстати, розы, которые я покупала в Сан-Франциско, практически не пахли. В то время как в «Йороне» они благоухали. И я выращивала их сама. Сидя за столом и попивая кофе, я вспоминала, как возвращался с озера Том после своего утреннего заплыва. Как он подходил сзади и обнимал меня.
«Я такой мокрый. Пойду вытрусь полотенцем».
«Вовсе не обязательно».
Пара из Коннектикута еще не проснулась, и я была рада возможности посидеть в одиночестве, чтобы не слышать ворчания Марты.
Поднялся ветер, забеспокоились птицы. Помню, как громко курлыкали голуби, как взметнулась в небо невероятно многочисленная стая ласточек. Они даже не стали опускаться на дерево, а закружились над озером, словно не зная, куда им податься. Громко жужжали насекомые, а крик черноклювой кукушки казался непривычно пронзительным.
Но, как всегда, рыбаки в каюко неподвижно замерли в ожидании, когда дернется сеть, в которую угодила парочка-другая крабов. В арендованном неподалеку доме кто-то играл на аккордеоне, чуть дальше слышалась дробь барабана.
И вдруг в воздухе над деревней раздался треск. Вообще-то мужчины Эсперансы любили запускать фейерверки, но сегодня получилось невероятно громко.
Потом послышался небольшой взрыв и – глухой нарастающий рокот. Еще были свежи воспоминания об урагане и оползне, как на нас с горы летели огромные булыжники, грохоча, словно идущий на посадку самолет, но никакого самолета, конечно, тогда не было. Так вот: то, что я слышала сейчас, звучало еще оглушительнее.
Я видела, как рыбаки стали подтаскивать сети. Из кухни прибежала Мария с Библией в руках, затем появились Луис и Элмер: как бывает в минуты опасности, они уже схватились за мачете.
Наши мужчины смотрели в сторону вулкана. Поначалу казалось, что склон горы остается таким же, каким и был на протяжении нескольких веков – лысой землей, без растительности и деревьев на крутых склонах, изборожденных дождями и эрозией. Именно там когда-то Сэм Холлоуэй и оставил молодую жену без панамы и солнцезащитного крема, чтобы самому подобраться поближе к кратеру, – ведь это было его мечтой. Именно там, на склоне, и закончился их медовый месяц, разбилась молодая семья. И именно там когда-то мы заночевали с Джеромом Шапирштайном.
За годы в Эсперансе я кидала на Эль Фуэго тысячи взглядов, и кратер всегда был подобен пустой чаше с глубоким, теряющимся в темноте дном. Десять лет, прожитых на озере, я наблюдала, как садится за вулкан солнце, подсвечивая сзади гору, как во время грозы пульсирует небесный стробоскоп или как Эль Фуэго полностью заволакивает густым туманом.
Но сейчас я отчетливо видела случившееся преображение: верхушка горы раскалилась, став ярко-оранжевой, и из нее вырывался дым.
Лодки на озере собрались в кружок: рыбаки громко переговаривались, стараясь перекричать неимоверный гул.
– Está en erupción! – прокричала Мария. Вулкан извергается. И она упала на колени.
Помню, как во время урагана Луис выбежал на улицу, рвался сделать хоть что-то, а Элмер помчался к своей Мирабель. Сейчас же Луис стоял как пригвожденный и крестился.
Ну а Элмер уже натягивал на плечи рюкзак.
– Мне пора, – сказал он и рванул к дверям.
С губ его сорвалось лишь одно слово: Мирабель.
Мы не видели Мирабель уже пять месяцев, но знали, что она вынашивает ребенка и живет со своей бабушкой. Сбежала от позора, поселившись у самого подножия вулкана.
Элмер уже бежал вверх по лестнице, а мы втроем стояли на патио и глядели на вулкан, не в силах оторвать глаз от лавы, извергающейся из огромной вершины. Гул все нарастал и нарастал, закладывая уши, и, казалось, вся земля трещит по швам. Даже сквозь густой дым были видны всполохи оранжевого пламени, вырывающегося из кратера. Напряжение, копившееся в глубинах на протяжении тысячелетий, выплеснулось наружу.
За многие годы у меня, как и у всех остальных жителей, в голове сформировалась одинаковая картинка про вулкан. Попроси любого ребенка, и он нарисует одно и то же: высокий зеленый конус с лысой макушкой над синей громадой озера. Это был неизменно благостный, убаюкивающий образ – как фотография папы римского на стене в рамочке или блаженная улыбка Девы Марии.
Но то, что прежде было таким родным и знакомым, вдруг превратилось в чудище, которое, казалось, вынырнуло из вод морских, чтобы пожрать все живое.
Сама гора, разумеется, оставалась на месте. В движение пришла лишь вырвавшаяся наружу лава. Изумленные, мы наблюдали, как кратер изрыгает сначала небольшие ее ручейки, а затем нескончаемые пылающие потоки.
Мне почему-то казалось, что при извержении вулкана лава должна вытекать медленно, наподобие ядовитых выделений у редкого вида лягушек, которые проживают в джунглях. Но это огненное скопище жидких минералов и газов неслось с горы быстрее человека и, пожалуй, даже машины, приближаясь к подножию, где жили люди, росли посевы, где находились церковь и школа.
И прямо по курсу этой адской лавины стоял дом бабушки Мирабель.