На следующий день после бедствия Перселлы, забившиеся к себе в комнату и горстями поедавшие успокоительное из аптечки Марты, были извещены фармацевтической компанией, на которую работал Хэнк, что они более не расположены приобретать права на чудодейственную траву моих соседей. Еще накануне бизнес Доры с Гасом оценивался в пять миллионов долларов, а сегодня он свелся к нулю. Когда дороги расчистили, Перселлы поспешили обратно в свой Коннектикут, и больше я о них не слышала.
Вскоре Гас с Дорой вместе с детьми переехали в Уругвай, где, по словам Гарольда, запустили пирамиду по пейнтбольной франшизе. А когда истек срок давности по совершенным Гасом преступлениям, они поселились в Блэкберне, где Дора стала давать уроки йоги, а Гас прикупил небольшой бар.
99. Неоткрытые письма
Жители Эсперансы не имеют большого достатка, но тем жизнь тут и хороша, что ты научаешься довольствоваться малым. Местный народ умеет приспосабливаться к обстоятельствам и не боится работы. Они не ропщут, вопрошая «почему я?», и не считают жизнь несправедливой. У них на все Божья воля. Главное, что в конце жизни ты попадешь в рай.
После извержения Эль Фуэго наступили трудные месяцы, связанные с выживанием, но все понемногу отстраивались, помогая друг другу. Андромеда открыла фонд помощи Эсперансе. Ей пришел чек от нью-йоркского дизайнера, который благодаря новой линии одежды, вдохновленной местными туниками уипиль, пробился на страницы журнала Vogue. Помогли и Рик с Клавдией – та самая пара, что создала в Эсперансе первую женскую команду по баскетболу. Услышав из китайских новостей про нашу беду, очень щедрую помощь оказали Цзюнь Лан с мужем.
К годовщине трагедии Амалия, двигатель строительной инициативы, возвела в Эсперансе десятки новых построек. Для этого всего-то нужно было собрать детей, поднакопить достаточно пластиковых бутылок и набить их мусором, чтобы в результате получилось ни много ни мало пятьдесят тысяч экоблоков. Туристам оставалось только удивляться, что на улицах Эсперансы не валяется ни одного пакетика из-под чипсов, ни одной бутылки из-под газировки, ни даже самого маленького фантика. И еще к нам приезжал президент, чтобы наградить медалью Амалию и ее юную команду за исключительные заслуги перед согражданами и всей планетой. Во время торжественной церемонии ребята нарядились в костюмы морковок, цветной капусты, баклажанов и вместе с Амалией исполнили песню о важности здорового питания.
В тот же год пришло письмо от Кларинды с хорошей весточкой: она поступила в медицинский колледж. Мать ее умерла от алкоголизма, сестер и братьев разметало по свету, и приезжать в деревню смысла не было. Но Кларинда обещала, что однажды вернется в Эсперансу и откроет больницу.
Продолжали приходить письма из Нью-Йорка, а я все так же складывала их в нижний ящик стола, не вскрывая. Должно быть, знала, что дам слабину, если начну их читать. Нет, я не могла себе такого позволить. Цена была слишком высока. Я не собиралась пускать в свою душу никого.
Потом письма стали приходить лишь раз в год, ближе к празднику возвращения светлячков. Где-то лет через пять после расставания с Томом я вдруг поймала себя на мысли, что последнее письмо получила полгода назад.
Было ясно, что Том Мартинес, так долго пытавшийся рассказать мне о своей вечной любви, наконец сдался и решил все оставить как есть. А я ничего не могла с собой поделать, продолжая думать о нем.
Временами я вспоминала маму. После того как услышала ее пение и узнала ее, наше общение ненадолго возобновилось, но во мне проснулись гнев и старые обиды. Но и они прошли. Остался лишь образ худой, уставшей женщины, чьи пальцы дрожали, когда она скручивала себе сигареты. И осталось в памяти ее чистое, мелодичное пение.
100. Еще одно письмо
Мне исполнилось сорок шесть. Прошло почти двадцать лет с тех пор, как я приехала в «Йорону». Будь мой сын жив, он бы уже окончил университет или колледж и ушел бы во взрослую жизнь.
Мы активно пользовались интернетом, и любой мог прочитать на каком-нибудь сайте, что «Йорона» – уникальное и очень романтичное место для отдыха. Наш рейтинг составлял уже пять звезд. «Самый волшебный уголок на всей земле», – написала одна из моих клиенток, которая оказалась трэвел-блогером с десятком тысяч подписчиков. Все наши комнаты были забронированы на месяцы вперед. Мне предлагали расшириться, но я не соглашалась. Хотелось оставить что-то и для себя: чашка кофе по утрам, прогулка в деревню. После полудня я, как и прежде, сижу в саду, рисуя цветы и птиц.
Теперь каждое утро я проплываю не меньше мили и больше не боюсь воды.
На холме, где прежде росла мексиканская слива, сначала Лейлы, потом моя, а потом – Гаса и Доры, все покрыл вулканический пепел. Плантация с чудодейственной травой исчезла, а когда все перемешалось, получилась очень плодородная почва.
Учитывая здешнюю репутацию Доры и Гаса, они вряд ли вернутся в Эсперансу. Время от времени возобновлялись слухи про майя-астролога Андреса и про что, что же с ним могло случиться. Поговаривали, будто перед исчезновением его видели в компании Гаса – оба мужчины направлялись к участку с коварной глубокой расщелиной.
Как-то утром, пока я купалась, в голову мне пришла идея, с которой я и отправилась к местному адвокату, представлявшему интересы Гаса и Доры еще с тех времен, когда они отняли у меня мою собственность. Я выложила адвокату свое предложение, попросив списаться с ними.
Я предлагала им выкупить землю за такую сумму, что они сразу же согласились. Половину участка я немедля отписала нескольким молодым семьям из Эсперансы, чьи родители или бабушки с дедушками по глупости продали свои участки гринго. На то время они получили, казалось бы, баснословные деньги, но прошли годы, и их детям и внукам негде было выращивать урожай, чтобы прокормиться. На склоне они посадили кукурузу, бобы, брокколи, построили систему полива, а ниже разбили сад, где выращивали цветы на продажу. А где цветы – там и птицы.
Моисею, сыну Мирабель и Элмера, исполнилось семь лет, и он делал успехи в футболе. Вместе с младшей сестренкой и родителями он проживал в касите Марии и Луиса. Чтобы всем хватало места, мы пристроили еще две комнаты. Мирабель по-прежнему взбивала свои волшебные напитки из фруктов и трав с добавлением кокосового молока. Гости говорили ей: «Откройте свою линию этих напитков, и вы озолотитесь», но Мирабель лишь тихо улыбалась.
Я все ждала весточки от Уолтера. Мне хотелось верить, что он все-таки добрался до Калифорнии или другого теплого штата и нашел там работу. Но мне ничего не было известно о его судьбе. Этот юноша купил входной билет в американский мир грез с его макдоналдсами и Диснейлендом. Но там не было его родного вулкана. Опять же, с другой стороны, он был огражден от катаклизмов сродни здешнему. Как бы то ни было, не мне судить, что лучше – оставаться бедняком на родине, где из богатств – одна лишь природа, или жить на чужбине, но при деньгах.
Сейчас Уолтеру было уже за двадцать. Я приплыла в Эсперансу в двадцать семь, и шестилетний Уолтер взял меня под свою опеку. Оказываясь в деревне, я с неизбывным интересом наблюдала, кого привез местный ланча на этот раз: босоногих ли девушек с дредлоками, парней с барабанами и гитарами, седых мужчин и женщин, ностальгирующих по своей юности. Эти люди приезжали сюда помедитировать, а потом уезжали, но иных завораживала здешняя простая, безыскусная жизнь, где вполне можно было просуществовать, продавая кристаллы, вязаные топы, изделия из макраме, комбучу или получать небольшое социальное пособие. Этот путь прошли многие из оставшихся тут.
Я вглядывалась в лица новоприбывших, выискивая среди них знакомое лицо. Каждый раз, когда звенел звонок у калитки, я спешила наверх в надежде, что он вернулся.
Прошло более десяти лет с тех пор, как Эсперансу покинули и Том, и моя мать, и вдруг нежданно-негаданно пришло письмо со знакомым обратным адресом. На этот раз я вскрыла конверт.
«С того момента, как мы расстались, не было дня, чтобы я не думал о тебе, – писал Том. – Я знаю, что ты считаешь меня предателем и имеешь на это полное право. Хочешь верь, а хочешь нет, но именно ты научила меня прощать. Ведь только встретив тебя и полюбив всей душой, я смог избавиться от горьких мыслей, что отравляли мне душу столько лет».
Я читала письмо на том самом месте, где прежде мы с Томом пили кофе по утрам. Но счастье тогда оказалось недолгим: все закончилось, когда я обнаружила в его бумажнике полицейский значок.
«Я долго раздумывал, стоит ли писать тебе и бередить старые раны, – продолжал Том. – Поверь, я не хочу причинять тебе боль. Но все-таки я решил в последний раз объясниться. Почему – ты узнаешь чуть ниже. Судя по твоему долгому молчанию, я понял, что ты больше не желаешь меня знать. Поэтому пишу безо всякой надежды на ответ.
Помнишь, как в самый первый день ты сказала, что в детстве потеряла мать? Только я уже знал об этом, но ничего не сказал тебе. Я говорил тебе тогда, что тоже в детстве потерял отца, но скрыл остальное.
В своих письмах, что я писал тебе на протяжении всех этих лет, я говорил, как сильно скучаю и как хотел бы приехать и объяснить глаза в глаза, почему я был одержим идеей отыскать твою мать. И почему я отказался от этого плана. Ведь я полюбил тебя.
Я потерял надежду увидеть тебя когда-нибудь еще, поэтому и решил поделиться в этом письме своей историей. Нужно было сразу объясниться».
До сегодняшнего дня я не была готова выслушать его. Наконец этот день настал.
«Возможно, ты помнишь это имя, – продолжал Том. – Хосе Аурелио Мартинес – полицейский, который погиб в Нью-Йорке возле того самого дома, где группа молодых людей пыталась изготовить бомбу. Офицер Мартинес возвращался домой со службы и даже не был при исполнении. Он собирался отправиться с сынишкой на бейсбол, чтобы поболеть за «Янкис». Мальчика того звали Томас. Это я и есть».