– Нисколечко. – С видом оскорбленной невинности Августа отвернулась к окну.
– Не ври, Матвей классный. Еще он сказал, что научит меня водить машину.
– Что? – подпрыгнула Августа. – Только через мой труп!
– Мама бы никогда мне не запретила, – занял оборону Данька.
Ну вот, они ссорятся уже в общественном транспорте, опомнилась Августа. Опомнилась и устыдилась. Она же старше и умнее младшего брата. Или нет?
– Скажи, ты сможешь дружить с соседом, зная, что он нанял человека, чтобы тот совершил на меня нападение? – выложила Августа последний козырь.
Данька не желал расставаться с мыслью о вождении из-за порезанной подсадным вором задрипанной сумки, жалкого куска ненастоящей кожи.
– Надо спросить у Матвея, – подал простую и гениальную мысль младший брат.
– Как?
– Вот так просто взять и спросить: правда или неправда, что он актеров нанимал.
Августа фыркнула:
– Так он и признается.
– А ты проверь.
– Даже не подумаю, – отрезала Ава.
На самом деле она и сама не знала, чего хочет: чтобы все было по-прежнему и Матвей оставался сексуально озабоченным инфантильным мужчинкой или, наоборот, чтобы вся эта феерическая выдумка была затеяна ради нее и исполнена актерами, а сам Матвей из сексуально озабоченного мужчинки трансформировался в сексуально озабоченного инфантильного враля с низкой самооценкой.
Сумку Мотя выбрал шикарную – сам бы носил: итальянскую, черную, замшевую сумку-торбу.
Теперь вся эта красота покоилась в шуршащей матовой обертке на дне коробки и навевала разные сумасбродные фантазии о соседке: интересно, она повиснет у него на шее или рухнет к его ногам?
Так и не выбрав ни один из вариантов, Мотя надел новую фуфайку – турецкую подделку под Дольче и Габбана – и позвонил в дерматиновую дверь.
Плотная тишина в квартире номер 21 ничем не нарушилась.
Мотя для верности еще раз позвонил, приложился ухом к дерматину, послушал и вернулся домой. И провел в низком старте весь вечер.
От непривычного волнения даже извлек из шкафа гитару и подтянул колки.
Наконец, когда он совсем уже решил, что день прожит зря, и собрался переодеться в домашние шорты, свершилось: лифт остановился на этаже, раздались шаги и голоса – Данькин и Августы.
Моте не терпелось увидеть обожание в серых с влажным морским блеском глазах, он волевым усилием заставил себя дождаться, пока брат с сестрой войдут в квартиру.
После этого выждал для приличия еще минут десять, взглянул на себя в зеркало, пятерней причесал шевелюру, подхватил коробку с подарком и отправился к соседям, чувствуя себя волхвом, несущим дары младенцу Иисусу.
– Что это? – остановила на пороге искренний порыв соседка. Волосы, схваченные в хвост на макушке, и отсутствие косметики делали ее моложе, короткий, легкий халатик открывал шикарные ножки – Мотя с трудом сглотнул и прохрипел:
– Сумка. Тебе в подарок вместо испорченной.
– Значит, все правда? – Скулы на лице Августы порозовели, холодное северное море в глазах угрожающе потемнело. Это была несколько не та реакция, на которую рассчитывал Мотя.
– Что – правда?
– Что ты все подстроил?
– Что подстроил?
– Нет, он еще спрашивает, – возмутилась до глубины души Августа.
– Да что я такое сделал? – жалобно, почти как Данька, проскулил Матвей.
– Ограбление ты подстроил?
Матвей так поразился этому нелепому предположению, что не сразу нашел что ответить.
– Чушь собачья, – наконец выдавил он, – ничего я не подстраивал. Откуда такие мысли?
– Птичка на хвосте принесла.
Упоминание о птичке едва не вызвало отек мозга. Плохо соображая, Мотя протянул Августе коробку:
– Вот, возьми.
Она оттолкнула от себя подарок и стала теснить гостя к порогу:
– Знаешь что, добрый самаритянин, я привыкла сама о себе заботиться, так что вали-ка ты отсюда со своими подношениями, обойдусь, – шторм в глазах Августы усилился, – и вообще, забудь дорогу сюда. Ни мне, ни Даньке твои подачки не нужны, заруби это себе на носу. А сумку подари своей козе с пирсингом.
Матвей уставился на Августу, пораженный догадкой:
– Ты что, ревнуешь?
Вместо ответа, Августа выхватила из рук Матвея подношение и попыталась им огреть соседа, но Матвей вовремя поймал коробку, превратившуюся в руках сбрендившей докторши в орудие:
– Надо же, совсем спятила от ревности.
Глаза Августы почернели от расширившихся зрачков.
– Сам ты псих. А все образ жизни – нездоровый. – Коробку Августа при этом тянула на себя, упаковочная бумага стала сползать, открывая белый картон.
Мотя снова попытался вырвать коробку из цепких пальцев докторши:
– А твой, значит, здоровый?
– Поздоровее твоего.
Моте почти удалось отвоевать трофей, но в последний момент, когда победа была уже на стороне сильного, Августа ухватилась за ленту, укрепив свои позиции.
– Наверное, у тебя от одиночества крыша поехала или от передоза, – с мстительным удовольствием заявил Мотя.
– Что-что? – грозно протянула Ава.
– Ты думаешь, я не знаю, что ты глушишь бромид? Таблетками, значит, решила секс заменить?
– Ах ты, гад! Ну-ка, вали отсюда! – Ава толкнула коробкой Матвея и прижала к двери.
Коробка сплющилась и ощерилась с боков. Матвей держал свою сторону мертвой хваткой.
– Природу не переспоришь.
– О себе говори. Я со своей природой сама как-нибудь разберусь. – Последовал еще один толчок.
– Разберешься, – кивнул Мотя, – так разберешься, что закончишь в психушке.
– Тебе-то какое дело? Может, я мечтаю закончить в психушке? – в запале брякнула Августа и снова толкнула коробкой Матвея.
– Тогда желаю, чтобы твоя мечта сбылась! – рявкнул окончательно вышедший из себя Матвей.
До Августы вдруг дошло, что стычка носит все признаки коммунальной склоки, и она разжала пальцы.
Швырнув на пуфик под вешалкой растерзанную коробку, Матвей вылетел за дверь.
В остатках упаковки, скорее похожая на рваную тряпку, перевязанная лентой картонка вылетела следом за Матвеем, съехала по отполированным ногами бетонным ступеням и с вялым шелестом приземлилась между лестничными маршами, как раз напротив мусоропровода…
… С ненавистью захлопнув дверь за идиотом соседом, Августа принялась метаться по дому.
Бестолково хватаясь то за одно дело, то за другое, она тем не менее не забывала чутко прислушиваться к звукам за стеной – теперь там было тихо, как на кладбище. Ну разумеется…
Позиционная война подменила собой Rammstein, боевики с вестернами и даже неистовый секс.
Теперь эта тишина бесила почти так же, как до этого стоны и всхлипы вперемежку со скрипом дивана.
Откровенно говоря, Августа даже засомневалась, сможет ли жить без этих атрибутов самца-производителя-олигофрена-соседа.
Нет, речь шла не столько об истошном скрипе соседского дивана (без этого она как раз прожила бы), сколько о нелепых заигрываниях. Сумка, попытка донести пакеты, улыбки и взгляды – все это, безусловно, были заигрывания. Робкие и неуклюжие по причине скудоумия, но многообещающие.
Сосед, как оказалось, развеял по ветру ее однообразную жизнь. Развалил, как карточный домик. Выпустил на свободу табуированные желания и запретные мысли, в том числе и такую крамольную: «А каково это – заниматься с ним любовью?» Ужасный ужас.
И что теперь? Теперь Данька, работа и подруги уже не могли заполнить эмоциональные пустоты. Требовалось что-то из ряда вон выходящее – как раз такое, что представлял собой сосед.
Все эти сумбурные мысли так взвинтили Августу, что, сдерживая слезы, она подкралась к двери и заглянула в дверной глазок.
Глазок отразил освещенную тусклым, рассеянным светом лестничную клетку.
Стараясь не шуметь, Ава повернула замок и высунулась в подъезд. Так и есть: расхристанная коробка все еще валяется рядом с мусоропроводом.
Ава решительно прикрыла дверь и ринулась в детскую – так называлась у них комната брата:
– Да-аньк!
Напрасный труд – отгородившись от внешнего мира наушниками, Данька с головой ушел в виртуальную жизнь. Пришлось похлопать по плечу.
– Чё? – раздался зомбированный голос. Брат клацнул клавишей, повернул недовольную физиономию и освободился от наушников.
– Быстро сгоняй к мусоропроводу, подбери коробку, которая там лежит, – распорядилась Ава.
– Чё-чё? – Данька испытывал известные трудности при перемещении из одного мира в другой.
– Вставай, – подталкивала брата Августа, – скорей, пока ее кто-нибудь не подобрал.
Подгоняемый не столько сестрой, сколько любопытством, Данька оторвался от стула и припустил к мусоропроводу.
Вернувшись, он получил следующее распоряжение:
– Отнеси это нашему соседу.
– Матвею, что ли? – строил из себя непонятливого Данька. При этом он запустил палец в надорванный край коробки и попытался разглядеть содержимое.
Ава шлепнула брата по руке:
– Матвею. Давай быстро.
– А что это? – Опять он что-то пропустил.
– Сделай то, что я прошу, – попыталась осадить брата Августа.
– Ах так? Может, тогда без меня разберетесь, а?
– Шантажист мелкий.
Данька моментально уловил неуверенность в интонации сестры.
– Нечего детей втягивать во взрослые отношения, – ловко ввернул он. Это был тезис тети Любы, смысл которого Данька не очень понимал, но сейчас, кажется, попал в точку.
– Господи боже мой, – ахнула Августа, – еще один моралист карманный. Неси, сказала.
Она открыла дверь, развернула брата лицом к выходу и подтолкнула.
С коробкой под мышкой Данька оказался за порогом.
– И быстро домой! – прошипела ему вслед Августа.
Что она о себе воображает, эта врачиха?
Да у нее этот… Как он называется? Да! Завышенный уровень притязаний – вот что!
Что ж он, совсем съехал с катушек – подстраивать такое? За малым не угробить человека? Ради того, чтобы покрасоваться? Это ж какое циничное воображение нужно иметь? Даже не циничное, а больное. Вот у нее, у докторши, – больное воображение, а у него – нет. У него самое что ни есть здоровое.