— Наверное, за прошлые грехи, — съязвила Кира и хитро сощурила карие глаза. — Напомнить вам о них, Дмитрий Викторович?
— Да-а… Ну, ты и нахалка… — вдруг растерявшись и покосившись на навострившего уши водителя, покачал головой Дмитрий Викторович. — Стараешься, стараешься и никакой тебе благодарности.
— И не говорите, Дмитрий Викторович! Ходишь, ходишь в школу, а тут бац — вторая смена, — засмеялась Кира (Арсен и Сергей прыснули в кулаки, оценивая юмор) и, взяв его под руку, прижалась щекой к его плечу. — Ну, не сердитесь! Я все осознала. Честное слово осознала! Только я не могу вам обещать, что впредь не буду поступать так же… И еще! — она вздохнула и нежно пожала руку «личного ангела-хранителя». — Я очень вам благодарна, Дмитрий Викторович, за помощь, и за то, что вы волнуетесь обо мне, и за ваш загородный дом, в котором я с легким сердцем смогу оставить девочек на выходные… Если, конечно, вы не против.
— О чем ты говоришь, Кира?! Я жду, не дождусь приезда Виктории и Алисы — устроим настоящий праздник в моем загородном доме.
— Все, приехали! — подъехав к дому Ираиды Брониславовны, Арсен остановил машину рядом с «Ягуаром», вышел и открыл заднюю дверь иномарки. — Кира Дмитриевна, можно мы с Алевтиной в выходной к вам на конюшню приедем? Поездим немного на лошадях по лесу — Алевтина сказала, что еще никогда так интересно не проводила выходные.
— Конечно, приезжайте, — радушно пригласила Кира и искренне улыбнулась — похоже, еще два человека становятся настоящими лошадниками.
Но прежде, чем попрощаться, Дмитрий Викторович взял с нее слово, что сегодня она не будет совершать опрометчивых поступков и «добрых дел».
— Честно, честно! — пообещала Кира, маша рукой вслед удаляющейся «Ауди», достала из сумочки ключи от машины и нажала кнопку сигнализации.
«Ягуар» обрадовано мигнул фарами и разблокировал двери перед «загулявшей на стороне» хозяйкой.
Выпустив Лариона из машины, Кира заглянула внутрь салона, проверяя свой зверинец — все было в порядке: Пончик хрустел листьями одуванчика, попугай дремал на жердочке, но что-то очень важное, о котором она еще недавно помнила, а вот теперь забыла, не давало ей покоя.
Кира озабоченно нахмурила брови, закрывала глаза, пытаясь вспомнить какой-то разговор, но не вспомнила.
Она позвала собаку, приказала ей занять свое место на заднем сиденье и, захлопывая за Ларионом дверь машины, услышала громкий кошачий ор.
Подняв голову, Кира нашла глазами лоджию, с которой доносилось жуткое мяуканье, посчитала этажи — четвертый, как у Ираиды Брониславовны Каплан, и, наконец, поняла, что же волновало ее все это время.
Вернее — кто волновал!
Занозой в ее мозгу сидел кот Маркиз!
Хозяйку увезли на «Скорой помощи», а кот так и остался сидеть на балконе — все окна и форточки в квартире были кем-то плотно закрыты.
Кира честно попыталась выполнить данное себе самой обещание: ни во что больше не вмешиваться (хотя бы сегодня!), и даже села в машину, и закрыла уши руками, пытаясь не слушать вопли собственной совести, смешивающейся с кошачьем ораньем о помощи.
Но!..
Разве можно пройти мимо такой котовасии?!
Как можно отвернуться от бедного животного, уехать, бросить его на произвол судьбы и голодную смерть на балконе.
Нет! Она должна, нет, просто обязана позаботиться о любимце Ираиды Брониславовны!
И, когда бедная женщина выйдет из больницы, вернуть ей кота в целости и сохранности!
Но данное обещание Дмитрию Викторовичу связывало Кире руки.
Посмотрев еще раз на балкон, она увидела, как соседка кидает коту что-то съестное и решила, что до завтра он от голода не умрет — она позаботится о нем завтра (она же дала честное слово ни во что не вмешиваться только сегодня, а на завтра она такого обещания не давала) — надо ехать в госпиталь к Павлу и ночью в командировку улетает ее «милый, славный рыцарь Ланселот»…
21
Весь оставшийся вечер Константина Александровича Федина не покидало тревожное чувство ожидания чего-то необычайно значительного.
Это чувство возникло в ту самую минуту, когда закрывалась дверь за подозреваемой, назвавшей его «дорогим».
«— Авантюристка! Мать ее… Как легко ей удается балансировать на тонкой грани закона — шаг в сторону и ее песенка спета. Может, она считает, что с такой солидной юридической поддержкой законы для нее не существуют?! Здесь она ошибается! — так думал он всю дорогу до дома, потирая саднившее горло и вытирая слезившиеся глаза, но на последнем светофоре вдруг честно признался себе: — Хотя с точки зрения человеколюбия все поступки этой дамочки вполне оправданы — если бы на месте пострадавших женщин оказались бы близкие мне люди, я предпочел бы активную помощь этой дамочки, а не пассивное невмешательство и неукоснительное выполнение буквы закона».
Собственная квартира встретила его напряженной тишиной — без жены дом казался ему пустым и враждебным.
Мысли Федина были заняты текущими делами, тело выполняло привычную домашнюю работу, душа переживала за одиноко лежащую в больничной палате Антонину, но над всем его существом витало это тревожное чувство ожидания чего-то необычного и значительного.
Резкий, волнующий аромат французских духов стойко держался на его коже и одежде, и никакими средствами Константину Александровичу не удавалось от него избавиться: он вымыл шею с мылом, почистил пиджак влажной щеткой и даже выкурил сигарету, «дымя» на серую, мятую, костюмную ткань — запах духов все равно сохранился.
Лежа на неразобранном диване в двухкомнатной малогабаритке и глядя в серый от времени потолок, Федин пытался понять, почему так легко поверил в непричастность этой женщины к совершенному убийству — час назад ему сообщили, что пострадавшая молодая женщина скончалась в больнице, не приходя в сознание. Он никогда не был легковерным, никогда не делал поспешных выводов — многие коллеги даже считают его занудой, хотя сам Федин за собой этой черты не признавал.
Он был опытный, вдумчивый и дотошный следователь — такого на мякине не проведешь, а тут вдруг взял и поверил в невиновность богатенькой дамочки. Поверил сразу и безоговорочно, когда увидел ее зверинец, заботливо выставленный на зеленой травке, почему-то считая, что человек, так заботящийся о своей живности, не может причинить вред другому человеку. Хотя с первого взгляда Кира Дмитриевна Чичерина ему не понравилась.
Ну, не понравилась и все тут!
Его раздражали ее стильные очки в тонкой оправе, скрывающие внимательные, чуточку насмешливые, карие глаза, и высоченные каблуки, и легкий, летящий пиджак цвета горького шоколада, открывающий обтянутую серебряным топом грудь (Тоня носила пиджаки, застегнутые на все пуговицы и туфли «прощай молодость» на низком каблуке), и независимое выражение лица, и удивленно взлетающая бровь, и блаженная улыбка, подаренная ласковому солнцу, — будто нет в ее в жизни других забот, как наслаждаться солнцем и тишиной (вот у них с Тоней нет детей, а выглядит она всегда замученной и несчастной, не то, что эта дамочка). И молочно-бело-розовый сверкающий автомобиль раздражал, и розовые золотые часики с бриллиантами — признаки какой-то другой, чуждой ему жизни. Раздражала рыжая, лохматая, породистая собака с умными, подозрительными глазами и клетки с вечно жующим хомяком и огромным разноцветным попугаем.
Ну, зачем нормальному человеку столько животных!
Он этого не понимал!
Тут одну собаку не можешь позволить себе завести, а у нее…
Но больше всего в этой русоволосой, богатой дамочке его раздражало ее наплевательское отношение к общепринятым установленным правилам и своеобразная «логика» объяснения своих поступков.
Это не проходящее раздражение свербило и мешало ему полностью отдаться работе.
Да, она его раздражала, но второе дело с участием этой же дамочки, произошедшее в его же дежурство, лишь укрепило его во мнении о ее невиновности.
«— Ну, не дура же она, в конце концов, чтобы в один день попытаться убить двух совершенно не связанных друг с другом женщин, попадая под пристальное внимание полиции! Возможно, это как раз тот единственный случай из тысячи, называющейся Судьбой и объясняемый роковым стечением обстоятельств».
Старшему следователю не положено было верить в Судьбу, но был еще Костя Федин, за последние пять лет убедившийся, что «против Судьбы не попрешь», и «Судьбу на кривой кобыле не объедешь». Они с Тоней трижды пытались обмануть Судьбу, и она теперь за это им мстит.
Раздавшийся телефонный звонок в ночной тишине прозвучал скорбной трелью.
Вздрогнув, Федин резко вскочил с дивана и схватил телефонную трубку.
— Константин Александрович?
— Да, это я, — сердце ушло в пятки от нехорошего предчувствия.
А предчувствие его никогда не обманывало. Он чувствовал опасность кожей, покрываясь липким, противным потом, сохраняя при этом ясный ум, быструю реакцию и «звериное» чутье. Именно обостренное чутье спасло ему жизнь, когда он, отказавшись от взятки (очень большой взятки), довел дело криминального авторитета до суда — почувствовал в своей машине запах чужого одеколона и успел выскочить, откатиться, спрятаться за мусорные баки за несколько секунд до взрыва.
Вот и сейчас предчувствие не обмануло…
— Это Бабкин Андрей Сергеевич… Извините за поздний звонок…
Врач тянул время, и от этого становилось еще безнадежнее.
— Что? Тоня?
— Нет, нет. Антонина Алексеевна жива, но девочка… Мы боролись за жизни обеих, но сами понимаете — ребенок шестимесячный, очень слабенький с проблемными легкими. Вы просили сообщить, если что…
— Тоня выживет?
— Да. Она в реанимационной палате и состояние ее удовлетворительное.
— А она знает? Ну, что ребенок…
— Пока нет. Она спит — пришлось давать наркоз… Мне очень жаль, что девочка умерла.
До этого ребенка Федину не было никакого дела — он никогда не хотел иметь детей, сознавая всю опасность беременности для здоровья жены, и давно смирился со смертью этого ребенка — лучше пусть умрет ребенок, чем любимый человек.