ится? Прошлого же не вернешь. Ну, прощу я того Павла или не прощу… какая по большому счету тебе разница. Ты что, будешь сомневаться, принимая ответственное решение? Не будешь. Может, перестанешь решать за других и научишься выслушивать их мнение? Вряд ли: «я начальник — ты дурак»… Знаешь, у конников есть правило: «упал с лошади, вставай и снова в седло» — это делается для того, чтобы страх перед новым падением и неуверенность не остались бы в твоем сердце — ты должен сесть в седло и закончить тренировку. А тот молодой Павлуша Шубин тогда струсил, «в седло» не сел и не закончил начатое дело… не пришел, не объяснил, не защитил… Кто знает, как бы мы жили, если бы поженились, но мы хотя бы попробовали бы быть вместе… Он нам такой шанс не дал.
— Тогда я ду-умал, что так для тебя бу-удет лу-учше.
— Не надо думать и решать, что для меня лучше — надо было просто спросить, что для меня лучше.
Встав с кресла, Кира на носочках подошла к кровати, нащупала край и присела на краешек.
— Поймите, Павел, прошлого не вернуть и ничего в нем не исправить! И все обиды, и ошибки надо оставить в прошлом, забыть и жить дальше — вы другой, я другая. У вас была своя жизнь, в которой вы меня, скорее всего, и не вспоминали, у меня своя, в которой забывать о вас мне не давали. Моя девичья любовь к Павлуше угасла, и не надо ворошить прошлое: простишь-не простишь… Настоящее лучше прошлого, а будущее еще лучше — новые знакомства, новые отношения…
— А ты у ме-еня есть? В на-астоящем…
— Конечно, и в настоящем, и в будущем, вы… ты отец нашей дочери — ты часть нашей жизни…
— Нет, ты у ме-еня в на-астоящем есть? У меня есть шанс, что ты бу-удешь моей?
— Вы про любовные отношения? — догадалась Кира и улыбнулась — ей было приятно его волнение по поводу любовных отношений.
Павел кивнул, говорить он не мог — горло пересохло от волнения, и Кира скорее почувствовала этот кивок, чем увидела.
— Надо подумать… — облокотившись на спинку кровати, она закрыла глаза и задумалась.
Может быть, если не видеть реальность, то она и не существует?!
Нет больничной железной кровати, от скрипа которой мороз пробирает по коже!
Нет у окна черной удручающей инвалидной коляски с блестящими ободами колес!
Нет болезненно-изнуряющей жалости, от которой перехватывает горло и слезами застилает глаза, и от которой хочется выть и бежать без оглядки из этой больничной палаты!
Нет клетки, сотканной из жалости, обязательств, милосердия и благодарности, в которую она добровольно без чьей-либо помощи забралась и, похоже, уже никогда из нее не выйдет!
Если не открывать глаз, то можно говорить и слушать тихий, тягучий голос когда-то любимого человека, не задумываясь ни о чем и не ища в себе силы взглянуть горькой правде в глаза.
Если не открывать глаз, то не видно болезненной худобы и впалых щек Павла. Не видно его жадных глаз, следящих за тобой с тоской и надеждой, которую ты не имеешь права ему дать, потому что, не хочешь обманывать, ибо тогда дверца собственной клетки обязательно захлопнется, и ты навсегда останешься в ней — жизнь твоя будет посвящена прикованному к инвалидному креслу человеку.
Нет! Такое уже было однажды — пятнадцать лет назад, отказавшись от своей мечты и собственных желаний, она согласилась на брак с нелюбимым человеком и стала жить только ради своей семьи. И что из этого вышло? Принесла ли ее жертва кому-то радость? Нет, никому! Лично она потеряла очень многое… К тому же жертва оказалась напрасной — ее брак, считавшийся окружающими счастливым и почти идеальным, был только липкой, убийственной паутиной, в которую она по недомыслию попала, ее обмотали паучьими сетями и подвесили в темном чулане. И вот теперь она опять оказалась перед выбором: посвятить вторую половину жизни любимому когда-то мужчине, попавшему в безвыходное положение и ожидающего ее добровольную жертву или остаться верной себе и строить свою дальнейшую жизнь так как хочется ей.
Как ей поступить в этой ситуации?
Еще раз совершить ту же ошибку? Жить жалостью и милосердием, упиваясь собственным благородством и жертвенностью?.. Терпеть вспышки ревности парализованного человека, клятвенно уверять его, что счастлива с ним и не желаешь другой доли?
Зачем?
Во имя чего?
Любви то нет!
Или есть?
Если бы она его любила, то, не задумываясь, связала бы с ним свою жизнь…
После их неожиданной встречи ей приходилось заново узнавать Павла, приноравливаться к сложному сложившемуся без нее мужскому характеру, внимательно следить за своей речью, одергивать себя и заботиться, как выглядят ее слова и поступки со стороны — а это очень утомляло и угнетало ее энергичную натуру. К тому же надо было все время помнить о болезни Павла, чтобы не сказать лишнего, не предложить невозможного, в общем, держать себя в определенных границах, а как раз этого Кира теперь и не умела. Разрушив жесткие рамки ответственной добропорядочности, в которые добровольно загнала себя во время брака, она вновь почувствовала свободу и легкость общения, но эта появившаяся открытость в отношениях с людьми в общении с Павлом ей мешала — он мог истолковать ее сердечность и искреннюю заботу совсем по-другому и принять желаемое за действительность. Она же боялась ранить его правдой, боялась и злилась на себя за мягкотелость и податливость. Злилась на себя, злилась на Дмитрия Викторовича, сидящего в палате сына со скорбным выражением лица и внимательно следящего за ней. Злилась на врачей и медсестер с их предписаниями и дурацкими правилами. Злилась на Павла, постоянно ждущего ее, как будто у нее не было других дел и забот, злилась, но все равно приезжала в госпиталь, понимая, что без ее поддержки Павлу не выбраться из унылой больничной палаты и не начать жить по-настоящему.
Находила время и приезжала, хотя Павел часто разочаровывал ее — прошлые обиды она попыталась забыть, что оказалось весьма не просто, но речь шла не об этом, а о его теперешнем отношении к ней. Он мог часами с ней не разговаривать, закрыть глаза и сделать вид, что спит, пытаясь таким образом воздействовать на нее, или обидеться на что-то, не желая разговаривать, или попытаться заставить ее остаться в больничной палате подольше, не считаясь с ее планами. Кира быстро разгадала эту уловку — если было время, оставалась, занимаясь своими делами (читала журналы по строительству и дизайну, звонила дочерям), если нет, уезжала, громко хлопнув дверью на прощанье, но всегда неизменно возвращалась к нему.
Вспомнив о дочерях, Кира открыла глаза и вздохнула — как просто все было бы, если бы прежняя любовь вернулась в ее сердце: она, не задумываясь, связала бы с любимым человеком вторую половину своей жизни и, возможно, была бы счастлива…
Но прежняя любовь не вернулась, значит, и говорить о ней нечего!
А этот серьезный, состоявшийся мужчина, с которым она только сегодня познакомилась и который ей очень понравился, не завоевал еще ее доверия и любви — вдруг, она ошибается в своем чувстве, и говорить о серьезных отношениях еще рано…
Или не рано?
Она увидела в его глазах достаточно, чтобы дать ему шанс завоевать ее любовь, почувствовала в нем сильного, властного и в то же время ранимого и влюбленного мужчину… но тот ли это единственный мужчина, с которым она захочет связать свою судьбу…
Парализованный мужчина на железной кровати смотрел на нее с ожиданием и надеждой.
— Когда-то давным-давно, когда я была молодой и красивой, — словно сказку, начала Кира трудный разговор со своим «новым знакомым», — я влюбилась в сероглазого «принца». Он был умный и смелый, упрямый, нет, целеустремленный и серьезный, добрый и заботливый. Он всегда был рядом со мной, стоило мне протянуть руку — моя рука оказывалась в его руке, стоило сделать шаг назад, и я спиной чувствовала его грудь, я могла спрятаться от неприятностей и страхов за его спиной, он верил мне и никогда не отказывал в помощи. Я любила его, но… ничего не получилось в прошлой жизни, а в настоящей… если в моей жизни мне встретится такой мужчина, то возможно, я полюблю его и соглашусь связать с ним свою жизнь.
— Ты го-оворишь обо мне-е?
— Ты часть моей жизни — есть и будешь ей, но на мужчину моей мечты вчерашний Павел совсем не похож — я не дам ему шанса быть со мной.
— Поче-ему?
— Он упрямый, капризный, трусливый, не добрый, не заботливый, он больше думает о себе, а не обо мне.
— Не пра-авда, я о тебе ду-умаю…
— Может он о ком-то и думает, но явно не обо мне, — фыркнула Кира. — За все это время ни одного цветочка не подарил, чтобы сделать приятное. Мне такая любовь эгоистичная не нужна.
«— Похоже, я совсем забыл, что за женщинами надо ухаживать, дарить подарки и заботиться, и оберегать, и говорить о своей любви…»
Павел ненадолго замолчал.
— А Ва-алентин? — «наступив на горло» своей ревности, спросил Шубин, с отчаянием глядя, как при этом имени «расцветает» на губах его «бывшей» загадочная улыбка.
— Валентин… он каждый день дарит мне цветы, говорит красивые слова, спасает меня и верит… — Кира замолчала, боясь ранить чувства нового Павла перечислением достоинств ее «милого, славного Ланселота».
— Вы по-оженитесь? — ревность сделала Павла жестким, даже к самому себе.
— С чего ты взял? — усмехнулась она. — Я не заглядываю так далеко в будущее. Валентин мое настоящее, а что будет завтра никто не знает.
— А что де-елать мне? У меня есть шанс быть с тобой? — отчаяние его стало таким очевидным, что сердце Киры дрогнуло от жалости и сострадания.
— Тебе… — Кира вздохнула и на секунду закрыла глаза — она должна дать им обоим второй шанс — пусть призрачный, крохотный, один из миллиона — шанс обрести новую, взрослую любовь, возможно, это и ее единственный шанс быть счастливой. — Вы мне очень понравились, Павел Павлович Шубин… И, если вы говорили серьезно о ваших чувствах ко мне, то, пожалуйста, постарайся стать мужчиной, без которого я дышать не смогу, и мы будем вместе…
Павел не сразу поверил в услышанное — так долго он мечтал об этом…