— А Вале-ентин? — хрипло спросил он.
Сегодня, восхищаясь его мужеством и решимостью бороться с болезнью, она видела перед собой такого слабого и одновременно сильного и целеустремленного, не сломленного болезнью человека, пытающегося выкарабкаться из бездны отчаяния и, ради своей любви к ней, стремящегося стать любимым и необходимым для нее мужчиной.
— А ты возьми и отбей меня у него!
Сердце ее готово было разорваться от сомнений, страха ошибиться в этом человеке и едва теплящейся надежды на чудо.
Поддавшись порыву, Кира встала, наклонилась над Павлом…
— Если ты меня любишь… и изменился… у нас есть шанс снова быть вместе… Я так устала жить без тебя и твоей любви…
И она поцеловала его в губы… сначала робко, боясь быть отвергнутой и непонятой, а потом все настойчивей, ожидая ответа и его решения…
Павел замер. Губы его испуганно дрогнули от прикосновения ее губ, не веря сбывшейся мечте, а потом ожили, поверив, стали трепетными и настойчивыми, как и ее…
— Я тебя люблю… — зашептал он, — и никогда не отпущу… Поверь мне!
С трудом Павел обнял ее, усадил рядом на кровать и положил ее руку себе на грудь. Стал целовать… Под ее рукой билось его сердце, билось так сильно и так отчаянно, что Кира не решилась прервать их поцелуй, а только улыбнулась и прижалась к его груди.
Она сразу поняла, что этот взрослый мужчина ее действительно любит, поняла, как только он ответил на ее поцелуй. Ответил всем сердцем, всей душой, всем телом, доверяясь ей…
И Кира приняла его дар и поверила его обещанию, давая им обоим шанс на новую любовь, на общее счастье, на жизнь вместе. Сердце ее наполнилось радостным волнением — она теперь знает, что он ее любит, очередь за ней — полюбить его… взрослого.
Когда их губы устали от поцелуев, Кира отстранилась, встала с кровати, решив перебраться на кресло и дать возможность Павлу отдохнуть.
— Не ухо-оди, — попросил он, держа ее за руку.
— Тебе надо отдохнуть, — улыбнулась Кира, — я посплю в кресле, рядом.
— Нет, — Павел потянул ее к себе, — теперь я не могу… без тебя ды-ышать…
Она легла на краешек кровати, положила голову к нему на плечо и нежно начала гладить его по груди, пытаясь успокоить его заколотившееся от ее «прижиманий» к нему сердце.
— Спокойно, Павел, иначе мне придется уйти. Вам, наверно, вредно так реагировать на мои объятия…
— Не думал, что в моем положении от твоей близости у меня снесет башню, — с хрипотцой доверительно прошептал Шубин, крепче прижимая ее к себе. — Я справлюсь, Кирочка, только не уходи…
Перестав его успокаивать, Кира просто обняла Павла, чувствуя, как постепенно успокаивается его сердце, восстанавливается дыхание и порадовалась, что, даже не смотря на инвалидность, ее близость и ее простые успокаивающие поглаживания вызвали столь бурную, ответную реакцию в его теле — в его исхудавшем, измученном болезнью теле жила не только любовь к ней, но и всепоглощающая страсть…
Осознав это, она уже по-другому стала обнимать своего мужчину, открывая ему свое сердце для его любви и отдавая свое тело во власть его страсти.
— Пал Палыч Шубин, прошу меня не соблазнять! — улыбаясь, зашептала Кира, приподнимая голову и заглядывая в его довольное лицо. — Вы мне очень нравитесь, и я искренне восхищаюсь вашим мужеством и желанием побороть болезнь, поэтому я вас первая и поцеловала, но это ничего не значит: вам придется очень постараться, чтобы заслужить еще один поцелуй: подобиваться, поотбивать, позавоевывать и поухаживать…
— Я поста-араюсь, — пообещал Павел Павлович Шубин — крутой бизнесмен, отставной «военный» и наследник «маленькой империи» своего отца, получивший шанс на жизнь вместе с ней, и искренне улыбнулся — впервые за долгие, одинокие годы своей жизни он был по-настоящему счастлив, целуя и обнимая свою «Жар-птицу».
37 Четверг
Под утро Киру разбудил чей-то пристальный взгляд.
Взгляд обжигал кожу и Кире показалось, что к щеке приложили горяченное влажное полотенце.
Она открыла глаза и оглядела палату — Павел спал на кровати, она на кресле: перебралась, когда он заснул, чтобы не мешать, а в приоткрытую дверь заглядывал знакомый, улыбчивый охранник.
— Кира Дмитриевна, — шепотом произнес он и поманил ее рукой в коридор.
Завернувшись в тонкое покрывало (расхаживать в пижаме на глазах у молодого человека Кира посчитала неприличным) она вышла в коридор.
— Здравствуйте, Евгений, — поздоровалась Кира, совсем не рассчитывая на столь раннего посетителя. — Что-то случилось?
— Да нет, все в порядке, — успокоил ее охранник, — просто мы вашу машину пригнали, ну, и вещи… Галина Петровна все собрала и животных разместила в машине — морскую свинку себе оставила, сказала, что ей в багажнике не место, пусть у нее на солнышке погреется, только с вашим котом неувязочка вышла…
— Говорите уже, — поторопила Кира, еле сдерживая зевоту.
— Кота вашего Дмитрий Викторович просил вам отдать — когда все уехали он, кот, орать начал, а потом, когда все приехали, он все равно орет — целую ночь орал. Вот. — Евгений Краснов поднял с пола корзину с котом, накрытую покрывалом, и протянул Кире. — В машине я его побоялся оставлять — там же собака…
Кира не стала говорить, что Ларион воспитанная собака и никогда не обидит «маленьких». Она взяла ключи от машины, корзину, еще раз поблагодарила охранника и вернулась в палату досыпать еще часа два, как минимум.
Маркиз в новой больничной обстановке повел себя очень странно: он выбрался из корзины и начал методично обследовать территорию палаты, фыркая и топорща длинную пушистую шерсть. Кот вспрыгивал на стулья и кресла, ходил кругами по сиденьям, спрыгивал на пол, упорно продолжая свои непонятные поиски. Наконец, он добрался до высокой железной кровати с поднимающимся изголовьем — сама по себе кровать не вызвала у него особого интереса, но вот человек…
Вспрыгнув на кровать, Маркиз осторожно пошел по краю кровати. Кира зашикала на него, но кот, презрительно дернув задней лапой, стал обнюхивать руку лежащего на кровати человека — рука пахла лекарствами и болезнью. Фыркнув, Маркиз пошел дальше, обнюхал лицо Павла и, несмело ступив на неподвижно лежащего человека, устроился у него на груди, свернувшись калачиком и помахивая кончиком хвоста.
Вид огромного пушистого кота на белом, больничном пододеяльнике сначала удивил, а потом умилил Киру.
— Ты прав, — согласилась она с выбором Маркиза, — жить одному в большом загородном доме с двумя мужчинами куда приятней, чем трястись и ютиться в машине с собакой, попугаем и морским свином.
Кот равнодушно зевнул, показав розовую пасть с розовым язычком и острыми зубками, и отвернулся — он был очень независимый, гуляющий сам по себе и не признающий никаких авторитетов, тем более слов совершенно постороннего человека.
«— Вольному воля! — зевая вслед за котом, подумала Кира, потянулась всем телом в кресле и закрыла глаза. — Вот и кончился мой день рождения… Совсем не думала, что опять проведу эту ночь с Шубиным, как пятнадцать лет назад… Можно считать это началом романа или это просто «ночной эпизод»? Как же теперь быть? С Валентином у меня страстный роман, с Павлом что-то непонятное… Ладно, подожду его ответных действий…»
И Кира, чтобы избежать объяснений, предпочла уйти «по-английски», также, как он, когда-то, не прощаясь, но розы и шарики она, конечно же, забрала с собой.
Переодевшись в машине, Кира поехала на дачу — кота она оставила Павлу: пусть начнет заботиться о ближних.
Но подъехав к Москве, Кира снова передумала, решила сделать себе подарок ко дню рождения: «обновить гардеробчик» и накупить всяких вкусностей — раз в год можно себе позволить «загрузочный день».
38
Федин поехал в больницу, где лежала пожилая женщина, отравившаяся газом, поговорил с врачом и с постоянно дежурившей у ее кровати медсестрой (Дмитрий Викторович Юшкин оплатил отдельную палату и круглосуточный медицинский пост) и попытался «допросить» саму Ираиду Брониславовну Каплан, но та, вцепившись пухлыми руками в одеяло, натянутое чуть ли не до глаз, затравленно смотрела мимо него на дверь и молчала, вздрагивая от любого шума в коридоре.
Промаявшись с ней минут двадцать, но, так и не выяснив, что же на самом деле с ней случилось, и каковы были причины суицида, если, конечно, это был суицид, Федин распахнул дверь палаты и нос к носу столкнулся со своей «любимой подозреваемой».
— Вы как здесь оказались? — удивился он и от удивления так растерялся, что не отступил, не пропустил женщину в палату, а наоборот вытолкнул грудью в коридор. — Зачем вам сюда?
Кира отступила к стенке и переложила из одной руки в другую объемный, целлофановый пакет с фруктами и соком.
— Я на минутку к Ираиде Брониславовне, сказать, что с ее котом все в порядке, — зачем-то начала она оправдываться и осеклась, недовольная собой — когда, наконец, она вырвется из клетки обязательств и объяснений и станет независимой. — А что, нельзя?
Заметив нахмуренные брови и изменившийся тон, Федин посторонился — он был очень внимательный, и все всегда замечал, улавливал малейшие изменения настроения человека и фальшь в его голосе — может, поэтому и стал хорошим следователем.
— Ну, почему нельзя? Просто Ираида Брониславовна ни с кем не хочет разговаривать.
— А я и не буду с ней разговаривать: отдам фрукты, скажу про кота и уйду.
— Тогда я вас подожду — надо поговорить, — решительно заявил Федин и уточнил, — здесь подожду.
Кира независимо пожала плечами — вольному воля — и потянула на себя белую, больничную дверь.
До ворот они шли молча, и со стороны могло показаться, что они незнакомы: просто идут два человека рядом в одном направлении и все — высокие, женские каблуки независимо цокали по асфальту, даже не пытаясь приноравливаться к широким шагам нечищеных, скособоченных, мужских ботинок.
Ну, что может быть общего у столь разных людей?!
— Поговорим в машине, — предложил Федин, кивая головой в сторону своей «Нивы».