Кира поблагодарила и неспеша поехала в «барское имение».
Через два часа они сидели в столовой за большим круглым столом и Иван Степанович, разложив отчеты охраны, «докладывал обстановку».
— Приказа на визуальный контакт не было — точка! — ребята вели машину. Да вы сами, Кира Дмитриевна, были против, чтобы охрана «перед глазами маячила».
— Надо было вам меня убедить, — наступала Кира. — Вы же профессионалы и должны знать, как мне будет лучше. А что теперь по этим вашим писулькам получается? Машина ночью с такого-то по такое-то на участке стояла, а сам «объект» был ли дома или вылез в окошко и слинял из-под нашего наблюдения мы подтвердить не можем. Здорово!
— Ну, не совсем так, — замялся начальник охраны.
— А как? — подозрительно посмотрела Кира на Коробова. — А ну ка, Иван Степанович, колитесь — они что в окошко ко мне лазали и за мной подсматривали?
— Зачем же так усложнять, тепловизором каждый час проверяли.
— А в отчете об этом ни слова нет! — начинала сердиться Кира.
— В отчете нет — зачем лишний раз «объект наблюдения» смущать, — не сдавался начальник охраны.
— Не, не, не, — замахала руками Кира и вскочила из-за стола, — мне, как раз и нужно, чтобы в вашем отчете было указано, что охрана каждый час меня проверяла этим вашим визором, и я всю ночь спала и в окошко не вылезала!
— Ну, что, Иван Степанович, можете вы написать такой отчет для Киры Дмитриевны и ее следователя? — пряча улыбку, спросил Дмитрий Викторович. — Мол всю ночь охрана проверяла ее «визором», и Кира Дмитриевна в окошко не вылезала, ой, не, не, не так, что «объект охранения» место пребывания — «дом», всю ночь не покидал.
— Можем, — согласно кивнул головой начальник охраны.
А Кира, немного успокоившись по поводу угроз Анатолия, нахмурилась.
«— Так значит, они не только за мной таскаются, но и за мной подсматривают?! И когда Валентин остается у меня тоже… Ну, погодите, горе-сыщики, я вам испорчу ваше развлечение: поеду на строительный рынок, куплю утеплитель с отражающей пленкой и обобью им весь дом — тогда вы фиг что увидите!»
На этой оптимистической ноте, Кира поблагодарила всех за помощь, театрально поклонилась «до земли» и выбежала из комнаты. Ей нужно было выплеснуть свою клокочущую внутри энергию, и она поехала на конюшню.
Тяжелая изматывающая тренировка закончилась, когда заходящее солнце окрасило белоснежную гриву серой в яблоко кобылки в нежно-розовый цвет.
42
Только поздно вечером, Шурик Метелкин получил в сервисе своего боевого коня, вернее, старенького, вислоухого конягу.
Вчера Шурик успел приехать на конюшню и даже посмотреть конец «выступления» «гражданки Ч» на лошади, но на этом все его везение и закончилось — все уехали в неизвестном направлении, а он остался — «копейка» не хотела заводиться и пришлось вызывать эвакуатор и гнать машину к знакомому мастеру в сервис.
Теперь надо было мотаться по знакомым адресам, разыскивая белый «Ягуар», но Шурик уже знал выход из этой ситуации и у него было кое-что, что годилось для обмена информацией. Он достал из бардачка карточку агентства «Панцирь» и набрал знакомый номер.
— Краснов, — ответил белозубый парень и улыбнулся, вспоминая как испугался их визита горе-детектив. — Здравствуйте, Шурик. Опять потерялись?
Шурику стыдно было признаваться в своем промахе, но делать было не чего.
— У меня для вас информация… — с надеждой в голосе, произнес он, — ценная.
— Для обмена?
— Я расскажу вам разговор «ковбоя», а вы мне, где мой «объект».
— Согласен, — включая диктофон, «скрепил договор» Евгений Краснов.
Шурик напряг память и пересказал услышанный разговор «ковбоя» по телефону, правда, не слово в слово, а в общих чертах: выходило, что «ковбой» отыскал какую-то «птичку» и намеревался посадить ее в какую-то красную «клетку», за что «начальник» заплатит ему немалые деньги. Шурик еще объяснил, почему он назвал конкурента «ковбой» — из-за черных с серебряными заклепками сапог с каблуком.
Информацию Краснов получил и, несмотря на поздний час, передал начальству.
— На конюшню езжай, — улыбаясь, проинформировал он горе-сыщика и добавил: — да не спеши, похоже, сегодня здесь ночевать будем.
43 Пятница
Солнце долго бежало рядом, заглядывало в окно белого перламутрового автомобиля, пытаясь обратить на себя внимание задумавшейся за рулем женщины, но Кира ничего не замечала кроме дороги: сейчас она точно ехала на дачу — там ждал ее букет от Валентина и двенадцатичасовой сон.
Леопольд, словно чувствовал скорый отдых под развесистым деревом, споро вез хозяйку в направлении Солнечногорска.
Рано выехать у нее, конечно же, не получилось: надо было два часа «поработать» с Дебби, потом с другой лошадкой, потом принять душ, накормить питомцев, расчесать, наконец то, Лариона (только на это ушло больше получаса), помыть Леопольда, обсудить с Галиной смету ремонта, поболтать со сторожем Михалычем, тщетно пытавшемся сосчитать число подаренных ей Павлом роз, пока она не посоветовала ему сосчитать стебли — на каждом стебле было по два-три, а то и по четыре маленьких бутона нежно-розовых цветов — и заодно их подрезать, в общем, дел оказалось много, а сколько еще было впереди, но Кира твердо решила поехать на дачу и забрать у сторожа ее деньрожденческий букет — у них, в садоводческом товариществе, так было принято: если кого-то не было на участке, то «доставку» оставляли у сторожа (тот с удовольствием принимал «доставку», получая за это отдельное вознаграждение).
Цветы Кира любила, но не какие-то определенные, а все: и розы — за их красоту и аромат, и пионы — за их торжественную нежность, и георгины — за их яркость и разнообразие, и сирень, и черемуху, и жасмин, и гиацинт, и алиссум — за потрясающий, неповторимый запах и трогательную непосредственность, и ромашки, и колокольчики и даже репейник, у которого среди листьев и колючек распускаются розовые «бутончики-волосатики»…
Вместо музыки Кира в сотый раз слушала поздравления своего «Ланселота» и печально улыбалась…
Что же будет, когда он вернется?
Нет, она не хотела расставаться ни с одним, ни с другим, они оба ей были дороги, хотя понимала, что рассказать Валентину о поцелуях с Павлом все-таки придется.
Сколько дней уже прошло с его отъезда? Один, два? Она завертелась в круговерти дел и событий и не было времени подумать, поскучать, повспоминать… И только в машине она могла забыть про дела и проблемы и слушать красивые, ласковые слова, которые ей давно никто не говорил…
Конечно, как взрослая женщина, Кира понимала, что с каждым днем их страстный, беспечный роман приближается к определенной черте, за которой им с Валентином придется что-то менять в своих отношениях, что-то объяснять своим родным, что-то решать и с чем-то мириться, от чего-то придется отказываться, но она не хотела об этом ни думать, ни говорить, надеясь продлить ту счастливую легкость, в которой она прибывала все эти дни.
Павел спросил о женитьбе с Валентином, но о замужестве речь даже и не шла — она никогда не согласиться взвалить на плечи молодого мужчины столь огромную, неподъемную ношу: себя с непростым характером и фанатичным увлечением конным спортом, требующим частых отлучек и позднего возвращения, со своими проблемами, которые почему-то сыплются на нее, как из рога изобилия, заботами обо всех вместе и о каждом в отдельности, дочерей с такими же не простыми характерами и подростковыми комплексами и претензиями, родителей с их дачей, болезнями и брюзжанием, свой разномастный лающе-пищаще-мяукающе-ржуще-говорящий «зверинец» с конюшней в придачу.
Один раз она попыталась выйти замуж (это без учета дочерей, родителей, «зверинца» и конюшни), но «претендент Шубин» вовремя испугался и «смылся».
Второй раз она такую ошибку не совершит…
Никогда не говори — никогда…
Мысли ее плавно перетекли на Павла, на вчерашние ночные события, на его поездку в Германию, на предстоящую операцию на позвоночнике, и она попыталась представить их отношения после его возвращения. Если операция пройдет успешно (они все на это очень надеялись), и Павел станет ходить — у него пропадет необходимость в ее поддержке, возможно даже, он не захочет поддерживать с ней отношения, и что она будет тогда делать… если снова полюбит Шубина, а он ее снова бросит…
Но думать об этом она не стала: «будем решать проблемы по мере их поступления», а стала думать о том, как изменится ее жизнь после возвращения дочерей из отпуска, когда и в каких выражениях она станет рассказывать им о разводе с Анатолием и своих отношениях с Валентином, если они еще сохраняться или об отношениях с Павлом, если они будут развиваться, о его отцовстве и родстве с Дмитрием Викторовичем, девочки обязательно, как все дети, будут переживать их разрыв с Анатолием и, возможно возложив всю вину на нее, будут воспринимать ее новые отношения «в штыки».
Но, вспомнив о муже, Кира вспомнила и его переподаренный другой женщине подарок.
— Экономный ты наш! — обиженно прошептала Кира и тут же сама себя успокоила: — Нашла из-за чего расстраиваться! Хотя понятно, что дело тут не в самих босоножках, а в принципе. Все! Надо забыть о прошлом, и жить дальше!
Какое-то время она ехала молча, задумавшись, а потом осознала, чего же ей все это время не хватало — ее внутренний голос давно не возникал в ее голове.
«— Эй, дорогой и любимый, ты там, где?»
«— Чего тебе надобно, старче? — через какое-то время откликнулся внутренний голос».
«— Почему ты со мной не разговариваешь?»
«— С влюбленными и сумасшедшими я не разговариваю: у одних насекомые в животе (то бишь бабочки), у других — тараканы в голове».
«— Я влюбленная или сумасшедшая?»
«— Немного того и немного другого… — Гном не стал вдаваться в подробности и ушел в свой темный уголок досматривать свой красочный, «отпускной» сон о море, о солнце, о золотом песочке…»
44
Подъехав к воротам дачного поселка, Кира нетерпеливо посигналила, но вместо того, чтобы открыть ворота из сторожки — небольшого, бревенчатого домика, сторож высунулся в распахнутое окошко и приветливо помахал ей рукой.