— Шампанского не надо — Кира Дмитриевна шутит.
Секретарша тут же принесла воды в хрустальном, сверкающем стакане на маленьком серебряном подносе (а как же без этого — у нас у царей так принято), положила поднос на краешек стола и неслышно удалилась.
Кира залпом выпила полстакана воды и поставила стакан на поднос. Крикнула «спасибо» в закрытую дверь кабинета и «воззрилась» (а как же иначе?) на серьезное лицо пожилого мужчины.
— Вы не рады за меня, Дмитрий Викторович? — искренне удивилась она.
— Я рад! — серьезным тоном произнес пожилой мужчина, и Кира сразу поняла, что разговор о ее разводе закончен и надо поговорить о более важных и серьезных вещах.
— У вас что-то случилось? — так же искренне поинтересовалась она, вовсе не обижаясь на серьезный, обиженный тон «почти родственника» — ведь он ей столько помогает, может, и она «на что-нибудь сгодится».
— У меня случилось? — вскинулся Дмитрий Викторович, но тут же взял себя в руки — ведь он джентльмен, хотя рядом с этой женщиной он все чаще и чаще об этом забывает. — У меня, как раз, все в порядке. Я хотел поговорить о вас…
— Это у меня что-то случилось? — перебила его Кира.
— Да нет…
— Так «да» или «нет»?
— Да замолчи ты хоть не минутку! — повысил голос Дмитрий Викторович и, забыв, что он джентльмен, громко хлопнул ладонью по столу.
Дверь кабинета тут же открылась и на пороге возникла массивная фигура телохранителя.
Дмитрий Викторович и Кира оба, не сговариваясь замахали на него руками: мол, все в порядке — это так, «рабочие моменты».
Сергей скрылся за дверью, но плотно ее не закрыл — он же должен охранять «объект» визуальным контактом.
Как «пай девочка», Кира молча сидела в кресле, ожидая продолжения разговора.
— О чем я?.. Ах, да… Так вот Кира, я хочу с тобой серьезно поговорить — речь пойдет…
Едва сдерживая улыбку, Кира легонько постучала по своим «красивеньким» часикам.
— Ну, что там у тебя с часами случилось? — уже не так строго спросил Дмитрий Викторович.
— Я хотела спросить — минута прошла? — мне уже можно говорить или помолчать подольше? — Кира улыбнулась и встала с кресла. — У меня такое хорошее настроение, Дмитрий Викторович, а вы сердитесь. Скажите, что мне сделать, чтобы вы не кричали на меня и я уже поеду.
— Забери кота у Павла, — как маленькой девочке, строго приказал пожилой мужчина, и Кира тут же согласилась.
— Хорошо, съезжу на конюшню, а потом заберу Маркиза. И из-за этого вы на меня сердились?
— Иди уже…
Дмитрий Викторович махнул на нее рукой — сердиться на нее, и правда, было глупо — все решилось за одну секунду: он сказал, и она тут же согласилась сделать это, а он целое утро думал, как убедить ее забрать из палаты Павла этого растреклятого котяру.
Попрощавшись, Кира подхватила сумочку и «зацокала» каблуками к двери, а Дмитрий Викторович смотрел ей в спину и думал:
«— Как же тяжело договориться с этими женщинами, вечно они создают какие-то проблемы, а нам, мужчинам, приходится их решать…»
55
Шурика Метелкина очень волновал конкурент, вернее, его отсутствие — раньше он следил за «гражданкой Ч» открыто, не прячась, полагая, что той не придет в голову мысль о слежке. И, видимо, полагал правильно — женщина на «Ягуаре» ни разу не попыталась оторваться от слежки, была слишком беспечна и предсказуема.
Еще Шурика волновал черный «Форд». Он заметил его и уже не выпускал из вида — как, оказывается, сложно быть профессиональным детективом: надо все замечать, запоминать, предвидеть и быстро реагировать на изменившуюся ситуацию.
А ситуация, и правда, изменилась — «Форд» охраны теперь ехал открыто за белым «Ягуаром» на расстоянии двух машин, как и положено охране. И Шурику пришлось плестись в хвосте «колонны», часто оглядываясь в ожидании «ковбоя»-конкурента.
Нет! Быть просто фотографом намного проще — сидишь себе в машине, снимаешь указанный «объект» и не паришься ни о чем.
«Ягуар» и «Форд» подъехали к конюшне — остановились рядышком под навесом, а Шурику пришлось припарковаться на обочине дороги на самом солнцепеке. Он поснимал машины, людей, лошадей и собак, потом раскаленное солнце, белые быстро плывущие по небу облака, дальний лесок и извилистую дорожку на двое рассекающую редкую, березовую рощицу.
Больше снимать было нечего, и Шурик, выйдя из бежевой «копейки», шагнул в высокую, зеленую траву с дороги, встал в тень под раскидистое дерево и, расстегнув джинсовую рубаху, помахал ей, как крыльями — в раскаленной машине сидеть было невыносимо жарко.
Постояв немного в холодке и подставляя разгоряченное потное тело легкому ветерку, он решил перейти небольшое поле позади конюшни и посмотреть из засады, что там сейчас делается — может, удастся снять что-нибудь интересненькое для очередного отчета заказчику.
Скрытый сараем от работающего во дворе конюха, Шурик, пригнувшись, перешел заросшее травой и цветами поле, обогнул опилочно-навозные кучи, стараясь не запачкать белые кроссовки в навозе, скрытно подошел к конюшне и, раздвинув высокий бурьян, заглянул в распахнутое окно одной из торцевых комнат административного здания.
В комнате никого из людей не было — на подоконнике стояла большая круглая клетка с попугаем, в глубине на табуретке стояла еще одна клетка поменьше с лохматым жующим капустный лист «морским свином».
Шурик вскинул фотоаппарат, и от нечего делать щелкнул кнопкой.
— Руки вверх! — тут же раздался громкий воинственный окрик. — Стреляю без предупреждения!
Испуганно отпрянув от окна, Шурик послушно поднял руки вверх и забубнил, оправдывая свое появление на частной собственности.
— Вы чего, ребята? Я же свой — Шурик Ме…
— Лежать! Мордой в землю! Руки за голову! — последовал следующий приказ невидимого сторожа, и горе-детектив, памятуя о крутой охране Д.В. Юшкина, счел за лучшее подчиниться.
Он лег посреди высокого бурьяна «мордой в землю», сцепив на затылке пухлые пальцы, и всхлипнул от страха и унижения — сейчас его, в лучшем случае, отдубасят, а в худшем замочат «без суда и следствия» и похоронят под огромной кучей навоза.
Перспектива быть похороненному под навозом Шурика не прельщала, и он тут же решил честно, как в прошлый раз, рассказать «крутой охране» о цели своего задания, рассказать все, что знает об этом «деле» и о чем только догадывается, и даже предоставить им все сделанные фотографии — может, другие охранники смилуются над ним, так же, как и те: как-никак они все-таки делают одно дело.
Но прошла минута, потом вторая, а никто из крутой охраны рядом с ним так и не появлялся.
Шурик осмелел, пошевелился, потом поднял голову и прислушался — в конюшне ржала лошадь, в траве стрекотали кузнечики, воробьи чирикали под крышей сарая, а человеческих голосов и вовсе не было слышно.
Мысленно поблагодарив Бога, Шурик энергичнее завозился в бурьяне, прислушался и ожидая тычок в спину (если не прикладом автомата, то уж тяжеленным «берцем» точно) — окриков, тычков и приказаний за его «неправомерные» действия не последовало, и он, осмелев, отполз от окна, выбрался из бурьяна и, пригибаясь и петляя, словно заяц и прижимая к груди фотоаппарат, бросился наутек через поле к своей машине, оставленной у кромки леса.
56
Дед Михалыч, осуждающе цокая языком, помогал накормить и разместить в тесной тренерской немалое хозяйство новой «начальницы». Длинные грубо сколоченные лавки вдоль стен были завалены старой упряжью, из которой они с конюхом в свободное время пытались выбрать более-менее пригодные части и смастерить что-то полезное в хозяйстве.
— И куды тебе столько животин? — убирая на пол под лавку старое, кавалерийское седло с деревянной лукой, ворчал дед, беспрестанно покачивая головой, словно китайский болванчик. — Кобыла есть? Есть. Собака есть? Есть. Хомяк есть? Тоже есть. А еще эта ненашенская птица…
— Во-первых, Пончик не хомяк, а морская свинка; во-вторых, говорящие попугаи давно уже не диковинка в нашей стране, а в-третьих, — тоном усталого экскурсовода сообщала Кира, передвигая клетку с Капитаном Флинтом на широком облупившемся подоконнике, — теперь у меня есть еще и кот, сегодня заберу его снова к себе. Так, что вот их у меня сколько!
— Ты сказала «говорящие попугаи» и этот, что тоже говорящий. Или шутишь над дедом?
— Правда, Михалыч — этот тоже говорящий. Сейчас принесу пакет с фруктами из машины, и попробуем задобрить и разговорить этого заморского упрямца.
— Так я эта, ради такого случая сам схожу к твоей машине, а ты пока птицу устрой на солнышке — они пади любят солнышко…
И дед заспешил к стоящему под навесом «Ягуару».
Кира посмотрела на «любящего солнышко» говорящего попугая и вспомнила, как первый раз мучалась с уборкой его клетки.
…Фанерное дно клетки почему-то никак не вытаскивалось, и сколько она не пыталась подцепить фанерку ножом, ничего не получалось. Пришлось открывать дверцу клетки и вытаскивать из нее уложенную на дно газету с песком и пометом. Конечно, с первого раза у Киры ничего не получилось — газета порвалась, и весь мусор и песок высыпались на фанерное дно клетки. Пришлось брать щетку и сметать ей мусор со дна на сложенный пополам лист бумаги, но обе руки с листом и щеткой еле-еле пролазили в небольшую дверцу клетки. Сметать мусор было ужасно неудобно, к тому же Капитан Флинт воспринял генеральную уборку, как вторжение на его законную территорию и посягательство на его продовольственные запасы. Раскрылившись, огромный попугай свесился с жердочки вниз головой и, пытаясь укусить «противника» за палец, орал во все горло «Караул! Грабят!». После первого же нападения Кира надела толстые, кожаные перчатки, в которых собирает крыжовник и облепиху, чтобы хоть как-то обезопасить свои руки — травмы и боевые шрамы были сведены к минимуму, но убираться в клетке стало еще неудобнее. Помучившись пять минут, она решила купить попугаю новую клетку — нельзя чтобы и Виктория также мучилась, убирая клетку, но времени заехать в зоомагазин у нее катастрофически не хватало, к тому же о покупке новой клетки она вспоминала только во время уборки этой злополучной клетки…