…Дед Михалыч принес пакетик с орешками, поставил его на краешек лавки и склонился над клеткой.
Получив порцию угощения, Капитан Флинт пришел в благодушное настроение и заговорил.
— Филя умница! Золотая птичка! — без устали твердил попугай, приводя своей речью смеющегося деда в неописуемый восторг.
Кира отсыпала в ладонь сторожа орешки и строго наказала: пальцы в клетку не совать и больше десяти орешков не давать.
Оставив зверинец на попечение деда Михалыча, она пошла седлать Дебби.
Спустя полчаса дед Михалыч воровато оглянулся: обе хозяйки с «гостями» были на плацу (одна в седле, другая с кордой, а это часа на два), сунул в карман ветхого пиджака горсть орехов из пакетика на столе и, подхватив большую, круглую клетку с попугаем, вышел из конюшни.
По заросшей тропинке через глубокий овраг, на дне которого часто стояла вода — напрямки, как говорили деревенские, бегая когда-то давным-давно на ферму, старый дед с тяжелой ношей заспешил в ближайшую за рощей деревню.
Когда сторож Михалыч, усталый, но довольный, вернулся из своего «законюшенного» путешествия и, осторожно заглянув в открытое окно «тренерской», никого не увидел, то очень обрадовался — пропажа попугая не обнаружена, и он со спокойной совестью поставит клетку с говорящей птичкой на место. А сколько радости от разговора этой птички было соседке-Зинаиде и деревенским детишкам, глядящих на говорящего попугая, как на чудо заморское.
Дед Михалыч осторожно обошел здание и вошел внутрь с черного хода, прошел по коридору, вошел в «тренерскую» и поставил клетку на место. На тот случай, если бы его «застукали» с птичкой, он придумал для хозяек отличную отмазку — птичка из жарких краев и любит солнышко, так я ее на солнышко и носил.
Он вышел с черного хода никем не замеченный и с независимым видом прошел мимо сидящих на лавочке в тенечке хозяек.
— Отдыхаем? — спросил он хозяек и не дожидаясь ответа нырнул в открытые двери конюшни. — «Дмитриевна опять коровку подоила и своих ребяток молочком отпаивает, а сама не пьет — фигуру блюдет, а на что бабе фигура? По мне, чем бабы больше — тем лучше».
— Опять в деревню бегал, — качая головой проворчала Галина, обмахиваясь тонкой папочкой с накладными. — Корову соседскую кормит за наш счет, еще и комбикорм подворовывает — уволю его к чертовой матери, пользы от него никакой.
— Да ладно тебе… — Кира посмотрела на охранников, пивших парное молоко из литровых банок, и улыбнулась. — Михалыч, конечно, таскает комбикорм, но дело свое знает — всю ночь на посту.
— Ага, — возразила Галина, — собаки всю ночь на посту, а дед Михалыч на сене дрыхнет. Кир, угомони своих архаровцев — собаки на чужих уже не лают, ждут подачек, Михалыч весь день им свои байки травит, а ночью дрыхнет без задних ног, и орут они, как ненормальные: «руки вверх». «стреляю без предупреждения», а попугай за ними повторяет. В общем дурдом, а не конюшня — порядка совсем нет.
— Ладно, поговорю с ребятами, чтобы вели себя потише, но они целый день в машине катаются, вот и отрываются на свежем воздухе. Хорошо у тебя тут, даже уезжать не хочется, — потянулась Кира, — осталась бы у тебя…
— А чего это ты, Чичерина, ко мне в гости последние дни набиваешься? То на дачу летела, а тут вдруг остаться надумала… С дружком поссорилась?
— Не-е, просто он уезжал на несколько дней, а завтра возвращается.
— Значит, завтра тебя не ждать?
Кира пожала плечами и ничего не ответила — что будет завтра она не знала.
— А как же Пашка воспринял ваш роман?
— Да плохо, Галь, плохо — в Германию ехать отказывается, зачем, говорит, мне эта операция…
— Ну, дела… А ты то что? Ты же его так любила — светилась вся…
— Погасло солнышко в моей душе, — совсем даже не печально произнесла Кира и встала со скамейки. — Хотя вчера… — хотела она рассказать, но снова передумала. — Хорошо здесь, но пора и честь знать. Поеду к Шубину, заберу Маркиза — Дмитрий Викторович просил «убрать из палаты рассадник микробов».
— Дура ты, Чичерина, вышла бы замуж за пожилого папашку, или за Шубина своего и жила бы себе горя не знала.
— Никто меня замуж не зовет, а потом… — Кира повернулась к Галине и тяжело вздохнула, — не забывай, что Шубин болен — не только физически… есть такой синдром в психологии, когда больной влюбляется во врача, и наоборот, врач в пациента — так вот, чтобы не расставаться с объектом своей влюбленности, врач может назначить не эффективное лечение больному, а больной, чтобы подольше оставаться в больнице, может не принимать назначенные лекарства, вредя своему здоровью, в общем от такой «любви» только вред… У Пашки тоже какой-то «перенос» — счастливые моменты и свою влюбленность в меня из своего прошлого он «перенес» в настоящую жизнь, где только боль и перспектива остаться инвалидом — он думает, что в настоящем у него ничего не будет хорошего, вот и живет воспоминаниями. А любит ли он меня по-настоящему… мне кажется, он и сам этого не знает.
— А ты его все еще любишь?
— Не знаю, — разоткровенничалась Кира, — иногда хочется броситься к нему на шею, поплакать, все простить и быть с ним рядом, иногда прибить хочется за его упрямство, а иногда так его жалко становиться, хоть волком вой, но чаще смотрю на него и думаю: «кто этот незнакомый взрослый мужик передо мной, смотрящий на меня Пашкиными влюбленными глазами». Хотя вчера я, кажется, начала в него влю…
— И в чем проблема то? — перебила Галина. — Выйди за него замуж, уговори сделать операцию, а там видно будет: если любит по-настоящему, будете жить дальше, а если пройдет у него «любовный бзик» к тебе — разведетесь, уж он то тебя не обидит — отступные приличные отвалит и разбежитесь.
— Не все так просто, Галь — не получится у нас разбежаться… Ты думаешь почему Дмитрий Викторович со мной так нянчится? Моя Вика дочь Шубина, а Дмитрий Викторович ее дед…
— Ну, блин, Чичерина! В тихом омуте… Подвезло же тебе!
Кира снова пожала плечами и не стала рассказывать Галке Бутыриной, как ей «подвезло» в жизни: как трудно выбираться из бездны отчаяния; как тяжело воспринимать действительность после рухнувших надежд и предательства любимого; как по осколочкам склеивать слезами свое разбитое сердце, чтобы оно хоть как-то могло поддерживать жизнь в безвольном, чужом теле; как жить много лет с нелюбимым человеком, которого совсем не знаешь; как невозможно больно отказаться от любимого дела; как отказываться, подчиняться, жертвовать всем ради семьи, сознавая бесполезность своей жертвы… А в остальном, ей, конечно же, «подвезло»!
— И чего в тебе только мужики находят, — не понимающе покачала головой Галина, — табунами вокруг ходят.
— Ходить то, ходят, — согласилась Кира, — да замуж брать бояться — сначала один сбежал, теперь второй… Что будет с третьим, когда вернется? Да, кстати, я с Анатолием развелась.
— Поздравляю, — поднялась со скамейки «не подруга», — за это надо шампусика жахнуть!
— Получу бумажку о разводе — обещаю проставиться…
57
С легким сердцем ехала сегодня Кира в госпиталь.
Для себя она все решила: в первую очередь надо поставить Павла на ноги, чтобы жил он нормальной, полноценной жизнью, а не цеплялся за прошлое, но для этого надо было «уговорить» его всерьез заняться своим здоровьем.
Но как настроиться на серьезный разговор, когда она сегодня целый день думала о его трепетных, молящих и одновременно властных губах, заставляющих подчиняться его желаниям, о его пока не крепких, но не выпускающих ее, объятиях, в которых она чувствовала себя желанной и защищенной, хотя отношения их находятся еще в «неопределенной стадии»: они уже вместе или только «планируют» быть вместе, о его влюбленных взглядах, которые ревностно следили за ней и напоминали о «о проведенной вместе» ночи, ко всему прочему ей везде мерещился запах его одеколона.
Серьезного разговора у них и так не получилось: в палате в «ее кресле» массивном и удобном сидел Дмитрий Викторович и похоже не собирался уходить.
Кира недовольно грохнула об пол переноской для кота, поставила ее около Сергея у двери и села в другое кресло точно такое же, но без колес, стоящее далеко от кровати Павла у окна.
На подоконнике в банке стоял букет пионов — пионы были большие, малиновые и пахли на всю палату. Кира вскочила с кресла, наклонилась над цветами и вдохнула несколько раз упоительный запах.
— Надеюсь, букет мне? — искоса глядя на Павла, спросила она.
Павел кивнул, но взгляд у него при этом был серьезным и озабоченным, а не влюбленным.
Огорчившись, Кира снова села в кресло и вздохнула — не такую встречу она себе представляла. Она была ужасно разочарована, и все начало ее раздражать.
Такое местоположение кресла ее не устроило и, встав с него, она начала двигать его к кровати «навещаемого». Колесиков у этого кресла не было, поэтому скрежет деревяшки по линолеуму стоял соответствующий. Мужчины скривились, а Кира продолжала толкать кресло с упорством бойца сумоиста.
Первым не выдержал Сергей, хотя ему и нельзя было покидать «пост» у двери, подошел и начал помогать. Общими усилиями они дотолкали кресло до кровати, поставили его так, как хотела «гостья», и заняли каждый свое место: Кира в кресле, а Сергей у двери.
Устроившись в кресле, Кира посмотрела на мужчин, ожидая продолжения их разговора, но они молчали.
— Обо мне разговаривали? — догадалась она. — Продолжайте, я с интересом послушаю.
— Не со-овсем о тебе… — Павел полулежал в кровати, Маркиз же устроился у него под боком, вытянув лапы и свесив хвост с кровати.
— Да, заберу я его, заберу, — виноватым голосом начала Кира, — я и переноску ему купила большую, чтобы не тесно было, только не надо ругаться.
— Новость у нас для тебя не очень хорошая, — с трагичными нотками в голосе произнес Дмитрий Викторович и Кира с таким испугом посмотрела на Павла, что тот тут же сменил серьезный взгляд на влюбленный и отрицательно покачал головой. — Ираида Брониславовна умерла час назад в больнице от инфаркта.