ли не считать двух трехкомнатных квартир, имущества, валютных сбережений семьи Каплан и желания племянницы иметь все и сразу. Мечта начать свое дело и вылезти из бедности толкнула Марину на преступление: она решила завладеть всем, полагая, что после смерти Иосифа Львовича — а он не преминул сообщить им, что ни денег, ни имущества они не получат — родная тетка перепишет сумасшедшее завещание мужа, оставив все деньги и имущество им с матерью. Но Ираида Брониславовна со дня на день откладывала подписание другого завещания, а когда через несколько дней после похорон Иосифа Львовича Софья снова завела разговор о «сумасшедшем» завещании шурина, раздосадованная Ираида Брониславовна, чтобы раз и навсегда прекратить надоевшие разговоры, сказала, что переписала семейное завещание. Этим ошибочным известием и поспешила воспользоваться Марина, посчитав смерть одного из супругов убедительной причиной для самоубийства другого. Марина надела белый парик и изменила внешность, но не очень — так, чтобы тетка, посмотрев в глазок, ее все-таки узнала и впустила в квартиру, подготовив себе, хоть и не сто процентное, но хорошее алиби — поход по магазинам. В одном из огромных супермаркетов они с мужем «потерялись» и долго искали друг друга — мобильник Марина специально разрядила, и мужу ничего не оставалось делать, как поехать к родственнице жены. Его-то и видели свидетельницы: соседка и Кира Дмитриевна Чичерина — здоровенный, волосатый и с рогами (а их считали чуть ли не сумасшедшими) — он рокер, поэтому ходил в коже и в шлеме, в данном случае в немецкой каске с рожками времен Второй Мировой войны, оказавшийся добродушным, свойским парнем совсем не причастным к совершенным деяниям своей жены…
…Раскрытие дел с участием Киры Дмитриевны Чичериной покатилось с удвоенной быстротой и все благодаря техническим достижениям: распечатанные звонки с мобильного телефона Татьяны Мельник вывели Федина на молодого человека, с мобильного телефона которого был сделан последний звонок.
Молодой человек вспомнил, что на днях давал свой телефон пожилой женщине с седыми волосами в строгом, темном костюме и белой кофточке с бантом, и та договаривалась о встрече с какой-то женщиной — он краем уха слышал разговор, на всякий случай, держась поближе к своему мобильному телефону.
— Тогда я еще подумал, что эта женщина учительница, — доверительно рассказывал он Федину почти уже забытый эпизод, — и дал свой мобильный. Знаете, как бывает: ждешь, ждешь человека, а он либо забыл о встречи, либо жутко опаздывает — вот она и попросила мой мобильник. Не подумайте, что я простофиля, и всем даю свой телефон позвонить, но она была такая… такая своя, родная — я только в этом году окончил школу, и, знаете, еще свежо воспоминание о школьных годах и учителях…
Выслушав свидетеля, Федин задумался — пожилая женщина, похожая на учительницу, звонила Татьяне Мельник и договаривалась о встречи, она же наняла частного детектива следить за Кирой Чичериной… Одна женщина убита…
И только Федин вспомнил о детективе, как на пороге его кабинета возник тот самый горе-детектив собственной персоной.
А Шурик Метелкин шел в Следственный Комитет сдаваться — он пока еще не знал в чем его обвинит следователь, но точно знал, что он «не отвертится» и «получит по заслугам».
Он честно рассказал Федину о том, что знал о заказчице, о чем догадывался и что хотел предпринять для поиска заказчицы. Предоставив все сделанные фотографии, Шурик очень удивился, когда следователь подписал какую-то бумажку и протянул ему.
— Можете быть свободны, — буднично произнес Федин и уткнулся в бумаги. — Ваш пропуск…
Шурик Метелкин схватил заветную «бумажку» двумя руками и пулей выскочил из кабинета.
А Федин, сняв, наконец-то, серый, помятый пиджак и повесив его на спинку кресла, включил вентилятор и еще долго сидел в кабинете, склонившись над показаниями свидетелей, вчитываясь в каждую строчку, надеясь найти хоть одну зацепку для поимки преступника…
60 Воскресенье
К сыну Дмитрий Викторович ехал в приподнятом настроении. Он вспоминал разговор с нотариусом Костиковым и улыбнулся.
«— Ай, да Иосиф Львович! Неужели уговорил Ираиду подписать такое… необычное завещание?! Ираида умерла, не переписав завещание, а это значит, что Кира получит все имущество семьи Каплан. Никто не поверит, что она не знала о завещании Иосифа Львовича — так стремилась она заполучить к попугаю еще и кота — я бы и сам не поверил, если бы не был участником этих событий. Да, везет же ей в денежном отношении: наследства одно за другим так и плывут к ней в руки. И не просто мелочишка какая-нибудь, а деньжищи немалые… Надо поделиться с Пашей хорошей новостью — пусть порадуется и посмеется над Кириным везением: уж если влезает она в ситуацию, то двумя ногами сразу».
Он хотел обрадовать этой новостью и Киру (Сергей, оставшись в коридоре у окна, продолжал набирать ее номер), но к телефону она почему-то не подходила.
Навстречу Дмитрию Викторовичу по коридору шла Инна Валерьевна.
— Ну, как наш больной? — поинтересовался пожилой мужчина, наклоняя седую голову в знак приветствия.
— А Павла нет в палате, с утра круги по дорожкам наматывает.
— Ему разве можно такие нагрузки?
— Не просто «можно», а «нужно»! Павла просто не узнать — у него появилась цель в жизни и, похоже, он скоро ее добьется…
— Какая еще цель? — удивился встревоженный отец. — Ему надо ехать в Германию, делать операцию, а уж потом ставить себе цели и добиваться их.
— Эх, Дмитрий Викторович, ничего-то вы не понимаете в жизни своего сына! Операция, конечно, важна, но есть «кое-что» гораздо важнее всего нашего лечения. Если у него не будет стимула встать на ноги, то он вряд ли будет ходить, как нормальный человек — слишком болезненное и трудоемкое восстановление ему предстоит. Ходить на костылях или в специальном корсете — многие на этом останавливаются, но для нашего героя-… - Инна Валерьевна хотела сказать «героя-любовника», но вовремя остановилась, пожалев чувства невнимательного отца, — мы хотим полного выздоровления.
— Но такие большие нагрузки могут повредить его здоровью, — не согласился Дмитрий Викторович. — Последнее время он жмет какие-то мячики, растягивает пружины…
— И правильно делает! Функции рук почти восстановлены — представляете на сколько быстрым будет его восстановление: не годы, а месяцы! Главное, чтобы эта «цель» от него не убежала… Уж очень она быстро бегает по больничным коридорам…
— Какая такая цель? — не понял отец Шубина. — И куда она от него может убежать?
Но профессорша не стала объяснять, если сам не догадается, потом узнает…
— А, если вы будете мешать его выздоровлению, я, Дмитрий Викторович, со своей стороны, как лечащий врач, запрещу ваши посещения. Только Кира Дмитриевна! Она на него хорошо влияет!
— Как же так? — возмутился недогадливый отец. — Это не справедливо! Кира ему чужой человек…
Не слушая возражений, профессорша пошла дальше по коридору, раздавая указания и делая замечания медперсоналу, а Дмитрий Викторович остался стоять посреди холла в гордом одиночестве со своими возмущением и невеселыми мыслями.
Ему бы радоваться, что сын, наконец, решил покинуть свое добровольное заключение и вернуться в реальную жизнь, но он не радовался.
Как ни странно, Дмитрий Викторович боялся перемен в состоянии сына, в том числе и улучшений. Долгое время Павел жил своей жизнью, редко приезжая в гости и сталкиваясь с ним только по определенным датам, теперь же сын полностью принадлежал ему, и отцовская любовь, прятавшаяся в душе за разными делами и проблемами, заняла вдруг главенствующее место, выплескиваясь наружу непомерной заботой, слезливой жалостью, стремлением оградить сына от боли и страданий, даже вопреки его желанию. Он делал все, чтобы Павел ни в чем не нуждался — травматолог и массажист, логопед и психолог, медсестры и сама профессорша Инна Валерьевна были в его распоряжении, но в последнее время сын начал проявлять самостоятельность и характер, и это Дмитрию Викторовичу все больше и больше не нравилось. Сын опять отдалится от него, будет жить своей жизнью, а он… как же будет жить он…
И тут Дмитрий Викторович вспомнил про купленный дом в Синьково, про обещание Киры приезжать каждые выходные и праздники в этот дом, про свою мечту о большой и дружной семье, сидящей за одним круглым столом, вспомнил о своей внучке Виктории, с которой ему еще только предстоит познакомиться и подружиться, про многочисленный Кирин «зверинец» для которого надо будет выделить какое-то помещение — она же не бросит их на несколько дней, а потащит с собой… Вот сколько у него еще дел впереди и, если к нему Павел приезжал редко, то к Кире и дочери постарается выбираться почаще — может, раз в месяц или даже два…
— Ты чего в хо-олле сто-оишь? — Павел первым проехал через холл и открыл дверь палаты — За-аходи.
Он был гладко выбрит, одет в белую футболку и черные спортивные штаны, на ногах кроссовки. Павел был очень доволен собой — сегодня они с тренером увеличили нагрузку, и он справился.
Уже из коридора Дмитрий Викторович увидел, что больничная палата сына преобразилась — вместо больших громоздких кресел появились небольшие кожаные кресла серого цвета с низкими спинками — на таком уж точно не поспишь, у окна «развалилось» огромное белоснежное массажное кресло, в нем лежали подушечки и плед, у противоположной стены расположился огромный рабочий стол, со сложной аппаратурой и экраном в полстены.
— Для кого это такое роскошество? — удивился обновлению «недогадливый отец». — Тебе же массаж делают. Зачем тебе эта «игрушка»?
— Пусть будет… — взглянув на массажное кресло, Павел улыбнулся.
— Ты сюда свой кабинет перетащил? — недовольно поинтересовался Дмитрий Викторович.
— Мне так удо-обнее.
— Позволь узнать, и кого же ты отслеживаешь, Паша? Неужто Киру? А она знает о твоих «занятиях»?
— Когда она по-одъедет, я просто вы-ыключу экран…
— Это ты мог бы проделать с кем угодно, но не с ней, — с полной уверенностью в своей правоте, саркастически произнес Дмитрий Викторович. — Она обязательно включит твой экран: сядет на пульт, нажмет какую-нибудь кнопочку на твоей крутой и секретной аппаратуре, или споткнется на своих каблуках о какой-то провод — экран загорится, она увидит карту, огонечки на ней и все поймет — ты же сам говорил, что она не дура. Как ты тогда ей будешь объяснять свою слежку?