— Ладно, ладно, признаюсь: ты мне понравился.
— Очень?
— Очень… не перебивай! Так вот, ты явился в квартиру, как рыцарь и всех нас спас от этого грабителя и не попросил награды. Ты мой герой — поэтому ты «милый, славный рыцарь Ланселот»!
— Ну, что я «славный» это понятно, а почему «милый»? — расплываясь в довольной улыбке, продолжал спрашивать посвященный в рыцари Ланселот.
— Потому что ты… — она нежно погладила его по щеке и так же нежно поцеловала в губы, — большой и глупый — несколько дней мне не звонил, а я ждала…
С ее неопытностью в сексе она давала ему много больше, чем опытные партнерши, умеющие быстро возбуждать, беспрекословно подчиняться и удовлетворять любыми способами, научила быть ласковым, а не грубым, и настойчивым, а не жестким с партнершей, самому получать удовольствие от ласк (не только мужского достоинства)… они могли разговаривать о чем-нибудь, а ее пальчики «бродили» по его телу в поисках эрогенных зон, «чеша» за ушком, обводя соски, нежно «погружаясь» во все «дырочки» и изучая и наглаживая все «выпуклости»… А он, как развалившийся на спине и млеющий от почесываний котяра, подставлял брюшко (и не только) и просил «почесать (и не только) за ушком» посильнее и поэнергичнее… Наконец-то, в свои тридцать с хвостиком он «узнал», что женщина тоже человек! и хочет ласк и красивых слов до и после секса! и что тоже хочет получать удовольствие от близости с мужчиной! (а не так: грудь помял, соски пощипал, по попке похлопал — сунул-трах-трах-трах-(хорошо если так, а то просто — трах) — вынул — свое дело справил и на выход). В общем, он много интересного узнал о женщинах (например, что грудь не надо мять, как тесто, а сначала нежно, а потом энергично ласкать и слегка сжимать «беря в руки», что соски не надо щипать, а посасывать, и «дразнить» языком, и легко сжимать двумя пальцами — от этого женщины заводится и становятся страстными), а раньше он об этом совсем не задумывался…
Летели минуты, часы, дни, а им было все так же хорошо вместе, как в первый «безумный» день их страстного романа.
Страсть их не угасала, но уже не так безоглядно затуманивала и кружила голову непреодолимым желанием обладать друг другом, как в первые дни, они более спокойно стали относиться к вынужденным расставаниям и больше доверять друг другу, чтобы не терять драгоценное время «любви» и омрачать ревностью их встречи.
Июль заканчивался, и Валентин все чаще задумывался о том, что будет дальше с их отношениями — дочери и родители Киры скоро вернутся, и она уже не сможет уделять ему столько же времени, как сейчас, и если они хотят быть вместе, то надо что-то решать, но Кира даже слышать об этом не хотела — жила одним днем, не задумываясь о будущем.
К тому же, у него очень осложнились отношения с его другом и начальником Павлом Шубиным — Валентин руководил агентством на время болезни Павла и его лечения в Германии, а что будет дальше, когда тот вернется, он не знал: похоже, Павел серьезно ревновал к нему «свою бывшую» и считал его предателем…
Они «прятались» от всех на ее дачке под Солнечногорском, называя «нейтральной территорией», на которой случались серьезные разногласия (не в сексе — здесь у них было все «восхитительно» — по ее словам)…
Разговор о Шубине с Кирой чуть не закончился настоящей ссорой, и Валентин решил больше не обсуждать эту тему — пусть Павел сам разбирается в своих отношениях.
— Давай поговорим, — расслабленно предложил Валентин, закидывая руки за голову.
Потянувшись, как кошка, Кира закрыла ему рот ладонью и затрясла головой, поудобнее устраиваясь у него на плече.
— Хватит пустых разговоров, я выбрала тебя и мне все равно кто что говорит.
Мужские губы под ладонью дрогнули, расплываясь в улыбке. Валентин поцеловал мешающую разговаривать ладонь и переложил ее к себе на грудь.
— Давай поговорим, — настаивал он.
Но Кира накрылась с головой простыней и, зажав уши руками, громко запела:
— «По ниточке, по ниточке ходить я не желаю. От ныне я, от ныне я — жива-а-я»!
Она не хотела больше говорить о Павле Шубине.
В прошлый раз, когда Валентин завел разговор о ее бывшем женихе (пятнадцать лет прошло, а они все «бывший жених» — она была замужем долгих пятнадцать лет, у нее двое детей, а они все о прошлом: «Ты же его любила»!), они чуть не поссорились.
…- Он же не виноват, что ваша свадьба не состоялась, — как мог защищал Валентин своего друга. — Это его мать постаралась…
— И чё? — Кира встала в позу соседки Татьяны Ивановны — «руки в боки». — Мне ему что в ножки теперь поклониться? Или памятник поставить? Не виноватый он! Что же он не пришел ко мне, когда вернулся, не рассказал, что случилось? Не объяснил все? Струсил?
— Ты вышла замуж.
— И чё? — Кира заметалась по комнате, опрокидывая стулья. На шум прибежал Ларион, но она только топнула на него ногой, что случалось очень редко, и пес послушно потрусил по лестнице вниз подальше от хозяйского гнева. — Бросил молоденькую девчонку одну в чужом доме, а сам ушел «по-английски». Не разбудил! Не объяснил! Не попрощался!
— Он же не знал, что его мать придет в его квартиру и заберет записку с кольцом…
— Должен был надеть мне кольцо на палец, прежде чем соблазнять невинную девчонку, а уж потом сматываться! Он на два года был старше — значит, умнее и должен был нести ответственность за меня! — Кира стукнула кулаком по столу, словно припечатывая свои слова.
— Он не сматывался — он тебя любил…
— Нет! Это я его любила! — в отчаянии крикнула Кира, щеки ее пылали, глаза метали молнии. — Преданно! Беззаветно! Полностью отдаваясь этому чувству! Я им восхищалась, думала, что он умный, честный, смелый, заботливый — лучший на всем свете! Я без него дышать тогда не могла! Слышишь? — дышать не могла! когда его не было рядом — вот до какой степени я его любила! А он? Он сделал мне предложение, переспал со мной, а потом испугался ответственности и уехал ни слова не говоря о своем отъезде. Разве так поступают любящие мужчины?
— Он хотел, как лучше, романтичнее что ли… — не сдавался Валентин.
— А чего хочу Я — он спросил? Он решил, он не знал, он уехал, а мое мнение его что не интересовало? Почему? Я, что тварь бессловесная, что за меня он все решает? Уехал! Бросил! И даже не понимает того, что натворил!
— Но…
— Он разбил мне сердце, и я не смогла дальше жить без него!
— Нет, Пашка тебя не бросал, он…
— Он! Он! Он! — все время ОН! — яростно кричала Кира, уже не сдерживая захлестнувшей ее злости (такой Валентин ее еще никогда не видел). — А как же Я? Как же Я??? Кто защитил меня, восемнадцатилетнюю девчонку, когда его мать называла меня проституткой и грозила полицией, говоря о его свадьбе с генеральской дочкой? Он должен был встать между нами и закрыть меня своей спиной! А он? Что сделал он? Сбежал!!! Кто пожалел меня, МЕНЯ, когда я лежала в полуобморочном состоянии целую неделю??? Кто? Кто меня пожалел? Он? Нет! Его опять не было рядом! Кто в ответе за все случившееся? Его мать? А что сделал он? Он, для, того, чтобы все исправить? НИЧЕГО! Он жил себе припеваючи все эти долгие годы — ни ответственности, ни сожаления! А я страдала, мучалась! Меня целый месяц муж… — Кира задохнулась от жутких воспоминаний и со всей силы швырнула на пол вазу с цветами, принесенными Валентином. — Меня тогда в психушку хотели забрать, потому что, я неделю ни на что не реагировала и не разговаривала… Вот в каком состоянии я выходила замуж…
Она упала на кровать и зарыдала… так горько и безутешно, словно по покойнику, что Валентин не выдержал: подошел, сел рядом и начал гладить ее по голове, как маленькую…
Кира прижалась к его груди и все плакала и плакала…
Слезы ее были горьки и бесконечны…
Плакала от обиды, что Пашка Шубин — ее первая и последняя любовь — не пришел, не взял в ладони ее лицо, не заглянул в глаза, не рассказал, не прижал к груди, не увел, не пожалел, не позвал, еще тысячу «не» не сделал, главное же, не стал бороться за их ЛЮБОВЬ, а просто трусливо отошел в сторону — сломав ей и себе ЖИЗНЬ!
Когда Кира отрыдалась и немного успокоилась, не глядя на Валентина, тихо попросила:
— Не говори мне больше про Пашкину любовь и всякую такую лабуду… Слишком много обиды осталось… Нет, он меня предал! Бросил, ничего не объяснив! Отдал другому мужику и даже не попытался побороться за нашу любовь! Если бы он меня позвал тогда… я побежала бы к нему, не оглядываясь! А он… он не пришел и не позвал… значит, я была ему не нужна… И точка! — Кира прижала руки к груди, успокаиваясь и загоняя внутрь вновь подступающие слезы. — Тот Пашка Шубин, которого я когда-то очень любила — умер, а этого взрослого, зацикленного на своей болезни, похожего на него мужчину, я просто не знаю…
…- Не хочешь слушать — не слушай, — не повышая голоса, продолжил Валентин, — а я хотел поговорить о подарке…
— О каком подарке? — Кира тут же вынырнула из-под простыни.
— О твоем. Что тебе подарить на день рождения?
— Щас подумаю… — повернувшись на бок, она игриво стала загибать пальцы, — новенькая машина у меня есть? — есть, кулончик с брюликом есть? — есть, колечко с брюликами есть? — есть, часики с брюликами (слышишь какой я делаю намек?) есть? — есть… а вот сережек что? — нет!
— Будет сделано, моя госпожа, — закивал головой улыбающийся Валентин.
— Нет, я передумала! — оскалившись и сделав «когтистые лапы», зарычала Кира, перевоплощаясь в ненасытную, дикую пантеру, охотившуюся на выбранную добычу, набросилась на свою «добычу», страстно поцеловала в шею и даже слегка прикусила плечо (чтобы понял, что «просто так»» она его живым не отпустит — только за «улетный» секс). — Подари мне себя…
6
Привычно откинувшись на спинку заднего сиденья, Дмитрий Викторович Юшкин задумчиво смотрел в затемненное стекло машины, не замечая стремительно меняющегося городского пейзажа.
Пожилой мужчина устало повел затекшими плечами.
С каждым днем он чувствовал себя все хуже — жизненная энергия стремительно покидала стареющее тело. Из властного, довольного жизнью, холеного мужчины, он постепенно превращался в занудного старика. Чувствуя это, он панически боялся, что и окружающие заметят в нем разительные перемены и на людях старался держаться бодро, с прежней уверенностью и с еще большим высокомерием — пусть обсуждают его крутой нрав, несговорчивость, снобизм, главное, не допустить в чужие умы жалостливую мыслишку: «сдает… стареет…».