Может кто-то в минуты опасности вспоминает свою прошедшую жизнь, кто-то плачет или строит планы побега, Кира же просто лежала, считая удары собственного сердца. О том, сколько их осталось, она старалась не думать.
Время перестало для нее существовать — лишь удары трепещущего от страха сердца отмеряли время ее жизни.
Насчитав тысячу сердечных ударов, Кира бросила это бесполезное занятие и попыталась представить, как далеко мог уехать мужчина на джипе за это время.
До конца улицы?
До конца деревни?
А может он уже подъезжает к конюшне… забирает клетку с ее попугаем…
— Спокойствие! Только спокойствие! — шепотом успокаивала себя Кира, не в силах больше покорно лежать на скрипучей кровати.
Она прислушалась к тишине дома и, чтобы лучше слышать повернула голову на бок. Снова прислушалась и приободрилась: тишина в доме не была полной, убийственно звенящей — за стеной громко тикал старенький механический будильник, потрескивали рассохшиеся половицы, дом жалобно и натужно вздыхал об ушедшей молодости.
Кира посмотрела по сторонам и попыталась освободиться — перспектива быть праздничным блюдом к столу людоеда в ковбойской шляпе ее не устраивала. Это его «пока» и масляные глазки не предвещали ей ничего хорошего.
Но ни с первой, ни со второй попытки освободиться ей не удалось — руки были связаны на совесть, а вот ноги…
Все дело было в сапогах!
В высоких, кожаных сапогах с твердыми негнущимися голенищами, предназначенными для верховой езды!
Еще в юношескую бытность Кира мучилась с высоким подъемом: кожаные сапоги для верховой езды шились в расчете на мужскую ногу, и приходилось покупать сапоги на размер, а то и на два больше. Вот и сейчас Кира пошла по проторенному пути и купила сапоги большего размера, пообещав в дальнейшем заказать себе приличную пару кожаных сапог точно по ноге. Но ни лишних денег, ни времени на это у нее пока не было, и она так и ездила на лошади в хлюпающих сапогах.
Это ее сейчас и спасло!
Веревка туго охватывала кожаное негнущееся голенище, но Кирина нога все так же свободно болталась в сапоге. Она потянула ногу, максимально выгнула подъем, помогла каблуком другого сапога, и нога с трудом, но выскользнула из сапога.
Когда обе ноги были свободны, Кира сползла с кровати, перевернулась и зубами, прикусывая губы, стала развязывать веревки на руках.
Освободив руки, она вызволила из веревочного плена сапоги, надела их на гудящие от усилий ноги и плечом навалилась на хлипенькую дверь чулана, искренне жалея, что в ней только шестьдесят килограмм, а не сто двадцать.
После каждого удара защелка на двери слабела, жалобно поскрипывала и, наконец, не выдержав человеческого натиска, сломалась.
Дверь чулана распахнулась, и Кира, чуть не упав, вывалилась в узкий темный коридор.
— Ура! Свобода! — зашептала пленница, потирая ушибленные плечо и бок, и, оглядевшись по сторонам (она уже знала, что входная дверь закрыта на висячий замок), вошла в единственную в доме комнату с тремя окнами.
Осторожно открыв окно, Кира выбралась из дома и, прячась за деревьями, быстро пересекла небольшой сад и, присев на корточки у обветшавшего, покрытого мхом забора, перевела дыхание.
Сквозь потрескавшийся штакетник она смотрела на дорогу и молила Бога, чтобы на ней не показался черный, тупомордый джип — второго плена ей за сегодня уже не пережить.
Ну, должно же ей когда-нибудь повести!
И ей повезло! Деревенская дорога была пуста.
Воспрянув духом, Кира выбралась из кустов, прошла вдоль забора к калитке и, осмотревшись, вышла с участка, но в какую сторону нужно было идти, она не знала. Не знала и потому не бросилась сломя голову по дороге до первого встречного, а присела у ворот, внимательно рассматривая в пыли отпечатки протекторов джипа.
Джип уехал вправо, и Кира побежала в другую сторону.
74
Минуты ожидания тянутся очень долго, так долго, что в голове, уплотняя тревожные мысли, начинала бухать секундная стрелка, и уже ничего кроме этого уханья Павел не замечал.
Как тяжело не контролировать ситуацию!
Сидеть в инвалидном кресле и томиться ожиданием, сознавая свое бессилие! Ему сейчас хотя бы половину прежних возможностей! Уж он бы не сидел здесь, а мчался на машине на помощь…
То, что Кира виновна хотя бы в одном из двух преступлений, Павел отбросил сразу и принял ее невиновность за аксиому — конечно, за столько лет она могла измениться, но верить этому не хотелось.
Когда-то давно он работал следователем (пока ему ясно не намекнули вышестоящие начальники, что «своих» и «власть держащих, и у денег стоящих», трогать не надо) и хорошо знал всю эту кухню с версиями и подозреваемыми, со сроками и процентами раскрываемости. Знал и потому волновался: вряд ли кто-то из следователей будет «рыть носом землю» в поисках настоящего виновного, если улики изобличают другого человека — раз изобличают, значит, это и есть виновный, и долой случайности и совпадения.
Кира же вся состояла из случайностей и совпадений — по крайней мере, та Кира, которую он помнил.
Он помнил, что в отличие от него, привыкшего к точности и пунктуальности, для нее не существовало временных границ. Нет, Кира была человеком обязательным и приходила на свидание, и даже честно пыталась не опаздывать, выходя на час раньше, хотя идти до места встречи было минут десять, но на ее пути всегда возникали незапланированные ситуации, мимо которых ей пройти было невозможно (старушка с тяжелой сумкой, пытающаяся перейти дорогу в неположенном месте, молодая мамаша, штурмующая троллейбус с ребенком в одной руке и прогулочной коляской в другой, бездомная собака, которую срочно надо было накормить пирожком с мясом и т. д.). Павел злился, волновался, а потом стал встречать Киру внизу у ее подъезда — увидев его, она уже не замечала никого вокруг, хотя ненавистные ему случайности не исчезали, но он научился обходить их стороной или, если не удавался обходной маневр, то воспринимать их, как временное затруднение.
После их расставания Павел вычеркнул случайности из своей жизни: он уже ни с кем случайно не забредал в какой-нибудь кинотеатр, не садился случайно в незнакомый автобус и не ехал до конечной станции — какая разница куда ехать, лишь бы вместе. И вот теперь случайности, снова ворвались в его жизнь.
Нельзя сказать, что все случайности приводили его в уныние — отнюдь нет, но последние, криминальные «случайности» это был уже перебор для его теперешнего положения. Хотя именно благодаря его нынешнему положению, он смог сосредоточиться только на них, проанализировать известные ему факты и решить, какая из двух случайностей «случайна». После нескольких часов раздумий Павел пришел к выводу, что «случайная» случайность — это попытка самоубийства, вернее, попытка убийства, Ираиды Брониславовны Каплан: Кира не имела к этой женщине никакого отношения и если бы не просьба Дмитрия Викторовича, то она до сих пор не знала бы о существовании Ираиды Брониславовны и уж тем более не имела бы отношения к предполагаемому наследству. Первая же случайность отнюдь не была случайностью — не будь той встречи на дороге, Киру все равно подозревали бы в убийстве этой женщины. Их встреча и Кирина попытка помочь этой женщине простое совпадение, все еще больше запутавшее — лучше бы кто-нибудь другой, незнакомый, ехал в это время по дороге и наткнулся бы на лежащую без сознания женщину. Кира же все это время должна была сидеть у его кровати, прикованной наручниками к его руке, обеспечивая себе стопроцентное алиби — уж он бы глаз с нее не спустил!
Недавно, глядя на бледное, осунувшееся лицо спящей напротив него женщины, Павел пытался принять судьбоносное решение, мучался сомнениями, чувствуя ответственность не только за себя, но и за нее. За нее, за ее дочерей, за ее живность и за все неприятности (включая развод), свалившиеся на ее голову в последнее время. Если бы он не напомнил ей о себе, указав в завещании именно ее наследницей, а подождал еще три года до совершеннолетия Виктории, то Кира жила бы себе спокойно со своим мужем еще целых три года, а потом…
Павлу стало не по себе от одной только мысли, что Кира «жила бы себе спокойно со своим мужем» вдалеке от него… Тогда бы он не узнал какого вкуса у нее губы, как пахнут ее волосы, какая нежная у нее кожа и как она стонет во сне, в страхе прижимаясь к его плечу…
Долгожданный телефонный звонок прервал его размышления.
— На-ашли?
— Нет, Пал Палыч, лошадь нашли — она к забору была привязана.
— А да-альше след… что? Со-обака не взяла?
— Нет, покрутился у дороги и сел.
— Зна-ачит, по-отерял…
— Мы сейчас к мужику заходили, у забора которого лошадь Киры Дмитриевны привязана, он сказал, что она у него была, а потом села в машину — черный джип, кстати, и уехала с каким-то мужиком. Поговорила и уехала.
— А ло-ошадь бро-осила? — Павел на секунду задумался — если это, и правда, тот мужик из следившего за ней джипа, то откуда он узнал, что Кира в деревне? Значит, его кто-то предупредил… Кто? — Значит так, Краснов, му-ужика этого прижать по полной, вы-ытрясти из него, что он знает о му-ужике из джипа, с ко-оторым Кира Дми-итриевна уе-ехала, и сколько ему за-аплатили за инфо-ормацию о ней. Потом с со-обакой обо-ойдите каждый дом в де-еревне — может, пес найдет запах хо-озяйки… Я звоню Ивану Степановичу — вы-ысылаем к вам еще одну бри-игаду. На связи.
75
По большой дуге, подальше от дороги, Кира обошла конюшню и, прежде чем войти внутрь, пробралась вдоль задней стены здания сквозь высокий бурьян и заглянула в окно Галининого кабинета.
Галина сидела за письменным столом и пила крепкий, сладкий чай с конфетами. Она разворачивала шуршащую золотую обертку, надкусывала конфету и с шумом вытягивала из ее середины ликер — на лице женщины появлялось выражение блаженства.
— Га-аль! — полушепотом позвала ее Кира, и та, испуганно подпрыгнув на стуле, обернулась к окну. — Мужчины в белой шляпе и ковбойских сапогах здесь нет?