Идя по коридору к палате Шубина и не замечая ничего вокруг, Кира мысленно продолжала «воевать» с Дмитрием Викторовичем и Павлом, стараясь отыскать нужные аргументы в защиту своего решения.
Уже около двери палаты Кира вдруг услышала звон разбитого стекла и обернулась. Девушка в белом халате, шапочке и сдвинутой на подбородок повязке, стояла посреди коридора и с ужасом смотрела на Киру. Вокруг нее валялись разбитые баночки с какими-то мазями, травками, кремами.
Ужас, с которым девушка смотрела на Киру, был пугающе-осязаемый и, казалось, что он невидимыми клубами вытекает из округлившихся каштановых глаз девушки, заполняя собой все пространство коридора.
«— Я забыла что-то надеть? — подумала Кира и оглядела себя с ног до головы — сегодня она была в легкой голубой тунике, в джинсах и кроссовках — пальцы ног были заклеены пластырем — туфли она наденет не скоро. — Может, ей мои кроссовки не понравились?»
Кира пожала плечами и повернулась к двери палаты.
В дверях стояла Инна Валерьевна и с интересом наблюдала немую сцену.
— Я тут не причем! — произнесла Кира и даже руки подняла, как бы сдаваясь. — Я просто шла… Она сама все расколотила.
— Я видела, — кивнула головой профессорша, — и это еще страннее…
— Не знаю, что здесь странного, — бочком протискиваясь в палату, сказала Кира, — но мне срочно надо поговорить с Шубиным.
— А Пал Палыча нет, — очень довольно произнесла Инна Валерьевна с нескрываемым интересом глядя на посетительницу.
— Как это нет? — удивилась Кира, оглядывая пустую палату. — А куда это он подевался? О, да тут перемены!
Кира увидела огромное, белое, словно облако, массажное кресло и чуть не захлопала в ладоши — теперь можно делать сразу два дела: и разговоры разговаривать, и массаж.
— Пал Палыч уехал рано утром, когда он приедет я не знаю, а нам с вами надо поговорить.
Профессорша пригласила Киру в палату, еще раз посмотрела на девушку, убирающую с пола разбитые баночки и плотно закрыла за ними дверь.
— Разговор пойдет о ваших отношениях… — начала Инна Валерьевна, садясь в кресло, Кира же выбрала себе массажное кресло и с удовольствием вытянула ноги — предстояла долгая тренировка и надо было выкраивать время для отдыха.
— Не, не, не — не вежливо перебила Кира, — свои личные отношения я ни с кем обсуждать не буду.
— Личные — это когда касается двоих, — настаивала профессорша, — а когда это касается всего коллектива, то это уже не личные, а общественные отношения.
— Не поняла. С каких пор мои личные отношения стали общественными?
— С тех пор, как за ними наблюдает весь коллектив. Теперь понимаете мою озабоченность?
— Не совсем.
— Вкратце это выглядит так: одна наша сотрудница безответно влюбилась в посетителя, но у посетителя были вполне счастливые отношения с другой женщиной, сотрудницы стали подшучивать и посмеиваться над… любовными переживаниями девушки. И тогда девушка пообещала «отбить» объект своего воздыхания у счастливой соперницы.
— Соперница, как я понимаю, это я.
— Ну… В общем страсти в коллективе накалились до бела — даже ставки стали делать. Сами понимаете, мне этот тотализатор ни к чему — работа страдает. Вот и решила поговорить с вами…
— И узнать результат, так сказать, из первых рук… — Кира нажала кнопочку на пульте и кресло включилось и едва ощутимо «затряслось». — Кажется, мы с Валентином расстались.
— И вы так спокойно об этом говорите? — удивилась Инна Валерьевна.
— Сама удивляюсь! — вдруг разоткровенничалась Кира: женщина ей нравилась, так почему бы и не пооткровенничать. — В первую минуту думала мне ножом в спину ударили — еле до машины дотащилась, а потом так скрутило аж суставы выворачивало, руки и ноги онемели и долго потом не слушались — я даже машину побоялась вести, охранник целый день за рулем седел.
— А потом?
— Потом… умылась, воды попила и уснула, когда проснулась получше стало, но машину вчера не водила, а еще «мороженку» ела, целых две порции, — Кира нажала на другую кнопочку на пульте и «затряслась» сильнее. — Да и вчера столько всего произошло, что расставание с Валентином как-то отошло на второй план.
— Ну да, ну да… а голова не болела? — заинтересованно расспрашивала профессорша «о состоянии больного».
— Вроде болела, я уже и не помню… ломало и крутила суставы жутко, думала не выберусь. А вам зачем? Материал собираете, чтобы академиком стать?
— Нет, я для себя решаю — увольнять эту сотрудницу или нет.
— Сотрудницу какую? — уточнила Кира.
— Ну, ту, что при вашем появлении баночки разбила.
— За то, что баночки разбила? Я думаю, не стоит — я, конечно, не виновата, что она их разбила, но может, она дорогу мне уступала и споткнулась, тогда чуть-чуть и я виновата.
Профессорша посмотрела на Киру как-то странно и покачала головой.
— Кира, вы правда ничего не понимаете или прикидываетесь такой… наивной?
Разговор принимал серьезный оборот и надо было включаться. Кира выключила массажное кресло и опустила ноги на пол.
— Простите, Инна Валерьевна, у меня от этой трясучки все мысли из головы по вылетали. Вы на меня смотрите сейчас, как Дмитрий Викторович, с удивленным непониманием… Как у Толстого: «- Дарья Дмитриевна, вы либо святая, либо дура…» Она, наверно святая, а я уж точно дура — мысли у меня всегда заняты своими проблемами и мне трудно переключиться на чужие: сейчас мне просто очень нужно поговорить с Дмитрием Викторовичем и Шубиным, от этого, возможно, зависит моя жизнь и жизнь моих близких… а вы о девушке с баночками.
Профессорша почувствовала себя неловко: может, и правда, все так серьезно, а она со своими подозрениями…
— Я понимаю, но и от нашего разговора, возможно, я подчеркиваю, возможно, зависит, если не ваша жизнь, то уж здоровье точно, да и отношения с мужчиной.
— Хорошо, я слушаю. Только давайте серьезно — без реверансов и иносказаний. Я так поняла, что ваша сотрудница влюбилась в Валентина и решила его увести у меня — будем считать, что ей это удалось: мы расстались. Что дальше?
— Дальше… Девочка эта не простая — я к ней давно приглядываюсь, пока ничего не замечала до сего времени. Она массажистка — очень хорошая. Поэтому я ее и взяла. Массаж делает с сибирскими травами, с настойками и отварами — в общем травница она. Больным очень помогает, но испугалась она вас, Кира, уж очень сильно, словно приведение увидела — я наблюдала ее страх. Значит, не ожидала вас здесь увидеть, почему…
— Вы хотите сказать, что она могла какой-нибудь «отворот-приворот» нахимичить? Травницы вроде такими вещами не занимаются — они только лечат.
— Думаю, что могла… есть в ней некая стервинка.
— Ну, и что мне на нее теперь заявление в полицию накатать? Мол, опоила мужика какая-то ведьмачка и увела… Валентин сам виноват, нечего в дом тащить кого попало и пить из их рук.
— Не знаю, что вам, Кира, делать, а мне, видно, придется с ней расстаться — не могу я больше доверять этой девушке здоровье больных людей.
Вот такой серьезно-несерьезный разговор состоялся у Киры и Инны Валерьевны.
Проходя по коридору, у медсестринского поста Кира узнала девушку с разбившимися баночками, остановилась напротив и пристально посмотрела ей в глаза — да, эта была та самая девушка, которую она видела у Валентина. Кира не на шутку рассердилась.
— Не знаю, чем ты его опоила, травница-отравница, — еле сдерживаясь, произнесла она, не обращая внимание на собравшихся у поста медсестер, — этот грех на твоей совести, но на чужом горе своего счастья не построишь — запомни.
Кира пошла дальше по коридору, а девушка-травница посмотрела ей в след злыми прищуренными глазами, будто посылала ей в след «недобрые пожелания». Неожиданно девушка замерла, глаза ее расширились от страха, она увидела, как по коридору к выходу идет женщина, а над ней простирается хрустально-ледяной купол, закрывающий ее со всех сторон и уберегающий от негативных «посланий» врагов и завистников. Женщина обернулась, и девушка-травница заметила и серебряные доспехи, закрывающие грудь, и длинное копье с острым наконечником, и даже шрамы на лице женщины-воительницы, оберегаемой какими-то неведомыми, магическими силами. Не открывая рта и каким-то ворчливо-скрипучим стариковским голосом, женщина-воин произнесла несколько слов, появившихся в мозгу девушки-травницы, от которых у нее заледенело все внутри.
86
Сегодня ее уже никто не охранял, и Кира чувствовала себя не в своей тарелке, все время оглядывалась и притормаживала, боясь, что ребята отстали, а когда понимала, что охраны нет, вздыхала.
Не то, чтобы она была огорчена отсутствием ее — охраны, она просто опасалась, что опять попадет в какую-нибудь неприятность, а свидетелей ее невиновности (Кира на сто процентов была уверена, что обязательно будет не виновна) рядом не будет.
— Хоть детектива нанимай, чтобы за мной следил и все записывал: куда, когда, с кем и зачем…
Свой «зверинец» сегодня Кира оставила дома — каждого в своей комнате, всех, кроме Лариона. Наслаждаясь «одиночеством», пес с наслаждением подремывал на заднем сиденье.
Всю дорогу до Таганки, Кира пытала своего Гнома.
«— Что ты такое ей сказал, что она позеленела вся?»
«— Отстань, не твое дело».
«— Ты что, настоящий Маг? И можешь что-нибудь на «абракадабрить»?»
«— Отстань».
«— Ну, мне же интересно: как можно так, раз-два и огненный шар летит во врага. Здорово! А ты огненными шарами пуляешься?»
«— Нет».
«— А-а ты же у нас ледяной Маг, — догадалась Кира и передразнила: «съешь мороженку»…»
«— Вот и заботься о такой дурищи, — обиделся Гном, — ни тебе спасибо, ни благодарности»
«— Прости, прости, — поизвинялась Кира и принялась за старое. — Мы же с тобой единое целое, мой милый, сердитый Гном, а раз ты Маг, значит, я Магиня. Так?»
«— Не так!»
«— Это как-то не честно, — разочаровалась Кира и, немного подумав, не поверила. — А тогда похитителя кто током шарахнул? Ты? Нет — я! Значит, и я кое-что тоже могу — главное, разозлиться и «вперить» взгляд».