— Скорее, точна даже в мелочах, — сказал он. — Все ученые таковы. А к акценту можно привыкнуть. Как в театре.
Он видел, что раздражает ее.
— Похоже на сказку, — сказал он. — Ронни взмахнул волшебной палочкой…
На миг ему показалось, что она его сейчас ударит. Он чуть отклонился назад и продекламировал:
Кот и Сова,
Молодая вдова,
Отправились по морю в шлюпке,
Взяв шляпки в дорогу
И денежек много
(Чтоб за морем делать покупки)[10].
Это было последней каплей. На глаза ее навернулись слезы.
— Вы неверно цитируете, — сказала она сдавленно. — Там по-другому: "Взяв меду в дорогу и денег немного". Ее выдали ссылки на различные стипендии, которые она получала. По ним я и определила, кто она, — продолжала она с горечью.
Чатти все стало ясно. Он не хотел больше иметь дело с этой ходячей добродетелью, готовой из чувства мстительной ревности насмерть заклевать свою невестку. Его будоражило желание видеть перед собой Кристину, а не Роду. Он даже несколько раз кашлянул, чтобы выкашлять это желание, но не смог.
— Диана, — позвал Чатти затурканную официантку, имевшую обыкновение оставлять блюдечко с непогашенной сигаретой у входа на кухню, — если ты мне принесешь пачку сигарет, я на тебе женюсь.
— Вы, мистер Чаттертон! — ответила она. — Вот праздник-то будет.
— Умираю, хочу курить.
Официантка заметила слезы Роды, и лицо ее вытянулось от любопытства. "Блёстка" обожала слезы. Сигареты были мигом доставлены. Чатти поставил пачку на стол и с каким-то упоительным сладострастием впился в нее глазами. Сквозь слезы Рода разглядела сигареты.
— Вам нельзя! Не смейте! — строго сказала она.
Чатти взял пачку и поднес к носу.
— Соблазнительно до чертиков, — сказал он, притрагиваясь к ней губами и кладя обратно на стол. Слезы Роды мгновенно высохли. Никогда еще в практике Чатти не было случая, чтобы пачка сигарет так быстро положила конец слезам.
— Дети у них есть? — спросил Чатти.
— Нет — к счастью.
— А может, отсюда все беды? — предположил Чатти.
Добродетель от негодования даже речи лишилась.
В это время, намеренно не замечая Роду, к их столу подошел Лес.
— Как дела у Карво? — спросил он. — Его Мэгги разыскивает.
— О господи! — вздохнул Чатти.
— Кто такая Мэгги? — спросила Рода, когда Лес отошел.
— Это длинная история. Сугубо интимная. Как-нибудь в другой раз. Меня больше интересует Кристина. Надо признать, она отлично сыграла роль.
— Что за чушь вы несете, — сказала Рода. — Наступает время, когда сочувствию приходит конец. Я иногда думаю о ней. Должно быть, ужасно в течение многих лет жить в вечном страхе, что тебя в конце концов разоблачат.
Удовлетворение в ее голосе неприятно поразило Чатти. У него пропало желание пытаться обворожить ее.
— Не думаю, чтобы совесть ее беспокоила, — сказал он весело. — Думаю, она вообще ничего не боялась. Отсюда и мое замечание об отлично сыгранной роли. Она ее знала назубок. Ей нравилось играть, каждый раз добавляя новые штрихи. Такое может себе позволить лишь истинный профессионал! В общем, довольно банальная история, но какой потрясающий успех! Как все продумано! А какая память! И надо было заставить Ронни все это полюбить.
— Теперь все кончено, — сказала Рода. — Она его навсегда потеряла.
— Верно, — сказал Чатти. — Но истинная беда в том, что она потеряла Поля.
— Вы с ума сошли, — сказала Рода. — Неужели вам не ясно, что его никогда не было.
— Да, знаю. Она его придумала. Еще хуже. Она потеряла своего единственного друга.
Чатти был рад видеть, как безупречная Рода смешалась.
— Вы хотите сказать, что не одобряете моих действий, — сказала она.
— Вы делали то, что вам подсказывала ваша совесть, — сказал Чатти.
— Чувствую, что я вам явно не по душе, — сказала она. — Неужели ни у кого уже не осталось чувства морального долга? Вы были с ней знакомы. Я считала своим долгом все рассказать вам. Это единственное, что мною руководило.
Рода взяла сумочку.
— Диана, любовь моя, — позвал официантку Чатти. — Кажется, мне нужен счет.
Пока Чатти расплачивался, оба молчали, затем Рода сказала:
— Спасибо за прекрасный вечер. Приезжайте к нам как-нибудь. Ронни будет рад.
— Сто тысяч фунтов? — спросил Карво. — Кто тебе сказал?
— Клотильда, — сказал Чатти. — Сторонница папы. Помнишь альбигойцев…
— Но мы же от них отказались, — сказал Карво.
— Знаю, — сказал Чатти. — Мне вспомнилось бегство любовников через Пиренеи вместе с Клотильдой, которая докопалась до истины и из ревности выдала их инквизиции. Рода Джонсон. Еще одна трагедия в моей жизни. Я заглянул в душу добродетельной женщины, чего никогда не следует делать.
Карво пропустил это мимо ушей.
— Вот если бы этот сюжет дать шведам, — осторожно начал он, — они бы сделали отличный фильм.
— При чем здесь шведы, при чем здесь альбигойцы. Здесь явно попахивает Англией, ее западным побережьем. Поль — чистейший вымысел. Зато его поместье можно было использовать как надежную гарантию платежеспособности, особенно после его смерти.
— О ком ты говоришь? — спросил Карво.
— О Поле, брате Кристины.
— Но он мертв.
— Ты плохо слушаешь, — сказал Чатти. — Вспомни, что он должен был бы ей оставить. Она тебе говорила?
— Говорила, а что? — удивленно спросил Карво.
— А то, что все историки рано или поздно сходят с ума. Из-за тяжкой и нудной работы. Давит на психику. У них возникает чувство величия, и они уже не в состоянии отличить, где кончается история и начинается личная жизнь. К тому же им плохо платят. Ей нужны были деньги. Так что винить некого, — сказал Чатти.
— Когда Джонсоны уехали? — спросил Карво.
— Они не уезжали. У нее нервное расстройство, и ее поместили в частную лечебницу.
— Ты говорил. Когда это произошло?
— Давно.
Чатти вынул записную книжку:
— Четвертого октября.
И тогда случилось невероятное. Карво, не помнивший дня рождения своей жены, страдалец, забывавший даты своих нескольких свадебных годовщин, человек, за которого всю работу выполняли подчиненные, который жил у всех на виду, удивил Чатти сугубой интимностью своего поступка: он вынул миниатюрную записную книжицу. Чатти видел ее только однажды, в дни болезни Карво. Он даже видел страничку, куда ежемесячно, каждый первый вторник, Карво заносил свой вес. Карво открыл книжицу и сказал:
— У меня тоже помечено четвертое октября. А отчего ты запомнил этот день?
— Чувство потери, — сказал Чатти. — Она исчезла.
— Не знал, что она что-то значит для тебя, — смущенно сказал Карво.
— В том-то и дело, — сказал Чатти, — я и сам не знал. Об этом думаешь по ночам.
— Чатти… — начал Карво. — Нет, не хочу лезть в твои личные дела.
— Между нами ничего такого не было. Она мне больше нравилась, когда была толстой и грязной. Я пригласил их на ферму, но она отказалась. Я обиделся, но теперь понимаю, что зря. И все же это могло бы их обоих спасти.
Карво нажал кнопку и попросил прислать машину.
— Сто тысяч, — сказал Карво, но как-то мягко, отрешенно и одновременно с восхищением, как человек, оказавшийся свидетелем еще одной лопнувшей финансовой затеи, уплывающей под мостами Темзы в открытое море.
— Прикажи шоферу подождать, — сказал Чатти. — Карво, я не хочу лезть в твои личные дела. Хочу только прояснить один момент.
Когда морщины на лице Чатти разглаживались, Карво знал, что отделаться от него невозможно.
— Ладно, если тебе уж так хочется знать, она холодна как камень, — сказал Карво. — Мне это стало ясно… еще у Холлиншедов.
— Что-что, а это мне известно, — сказал Чатти. — Еще с Парижа. Когда я это выяснял, в дверь постучал Ронни. Простофиля, он даже не понял, что происходит. А может быть, понял. Помню, он кивнул. Но сейчас речь о другом. Скажи, сколько она у тебя стрельнула четвертого октября? У меня, например, пятьдесят фунтов. Что я и записал.
— Сущий пустяк, — похвалился Карво, — с меня она содрала семьсот пятьдесят фунтов под поместье.
— Поместье Поля, — сказал Чатти.
У Карво была особая манера умолкать. Он откидывался в кресле, быстро оглядывал кабинет, как бы проверяя, все ли на месте, затем закрывал глаза. Казалось, он находится под наркозом в кресле дантиста. Драмы, одна нелепее другой, проходили перед его мысленным взором. И когда, тяжело дыша, он приходил в себя, то всегда знал, что делать. Карво пришел в себя.
— Занесу это в графу расходов, — сказал он. — А что заставило тебя дать ей деньги?
— Да как тебе сказать… страсть богача к благотворительности.
Карво хмыкнул и поднялся.
— Тебя подбросить?
— Не надо, — сказал Чатти. — Попытаюсь как-нибудь повидать Кристину.
— Не будь дурнем, — сказал Карво. — Все равно деньги не вернешь.
— Я не за этим, — сказал Чатти. — Она ведь совсем одна.
Голос
Перевод И.Бернштейн
Спасатели воткнули лопаты в каменную осыпь и выпрямили спины. Полицейский передал толпе:
— Просьба всем пять минут помолчать. Соблюдайте тишину. Они хотят по голосу определить, где он.
Люди за канатом притихли и, задрав головы, разглядывали церковь, которая теперь зияла пустотой в ряду домов, точно выкрошенный зуб. Бомба разбила крышу и фасад, обвалились хоры. А доска для объявлений по прихоти случая осталась стоять, и на ней все еще значились номера псалмов к воскресной службе на прошлой неделе.
С соседней улицы, куда тоже попала бомба, тянуло текстильной гарью. Прогромыхал мимо автобус, его проводили взглядами бессильного негодования. Проследили в небе над церковью полет голубя — знамение исхода. Воцарилась мертвая тишина. И тогда спасатели услышали голос: человек под развалинами снова пел.
Сначала невнятный, постепенно определился мотив. Двое опять взялись за лопаты, крикнув пострадавшему, чтобы он бодрился, и в ответ пение зазвучало еще громче, мощнее. Стали слышны слова. Тот, кто распоряжался, сделал знак остальным отойти, передние в толпе прислушались. Сомнения не было, засыпанный человек пел псалмы: