— Но почему, Агнес, почему это должно было случиться с нашим Реджи?
— Сейчас… хорошо делают протезы. Посмотри на сержанта Свейна, он водит молочный фургон. И ведь не скажешь, что у него только одна своя нога. А вспомни твоих друзей Гаммонов. Их сын Роджер лишился на фронте руки и глаза, а сейчас занимается фермой, да как хорошо справляется. А уж в силе характера Реджи сомневаться не приходится.
Агнес не стала ничего говорить об ожогах. Она подумала, что расскажет об этом после, когда выяснит все как следует.
— Я чувствую, что мне надо быть рядом с братом.
— Но я же сказала тебе: доктор Несбит не советует пока ехать к нему. Через пару дней я позвоню еще раз, и доктор скажет, куда и когда перевезут Реджи. Возле Гейтсхела есть армейский госпиталь для тяжелораненых. Это совсем недалеко.
— Нет, только не туда. Там размещают безнадежных. На днях я слышал, как кто-то назвал это место психушкой. Только бы Реджи не отослали туда, потому что это значит… — Он отвернулся, не в силах закончить мысль. — Я лишь хотел, чтобы он был поближе. В Ньюкасле множество госпиталей. Ну за что все эти напасти? Сначала родители, потом Несси, а теперь еще и Реджи. Следующий черед — за Генри, если я не обгоню его.
— Не смей так говорить!
— Это правда, и ты знаешь, что все именно так. Агнес, почему ты стоишь там? Присядь рядом со мной, пожалуйста.
Когда они обнялись, сил сдерживаться у нее не осталось. Пришла очередь Чарльза утешать жену.
Лишь спустя пять недель Чарльз смог увидеть Реджи, вернее, то, что от него осталось. Агнес он оставил в холле, потому что им сообщили, что пройти к Реджинальду разрешат только брату. Чарльз долго шел по длинному широкому коридору с выкрашенными белой краской стенами. По обе стороны находились палаты. Большинство дверей было закрыто, но в одну из открытых дверей Чарльз увидел двух игравших в карты мужчин. Один лежал в кровати, другой сидел в коляске, ног у него не было. У лежавшего мужчины все тело, за исключением одной руки, покрывал гипс. Чарльз ускорил шаг. Из-за закрытых дверей доносились странные, пугающие звуки. В конце коридора сестра открыла дверь и впустила Чарльза в маленькую комнату. На узкой больничной койке лежало нечто, очень напоминающее мумию. Фигуру человека полностью скрывали бинты. Только глаза в запавших глазницах двигались и поблескивали.
— Добрый день, — поздоровался санитар, сидевший за столиком в углу.
Чарльз что-то пробормотал в ответ. Все его внимание сосредоточилось на обвитой бинтами фигуре. Медсестра, переговорив с санитаром, вышла.
— Садитесь, сэр, — подвигая стул, предложил санитар.
Чарльз сел и заглянул в устремленные на него глаза.
— Реджи, Реджи, это я, Чарли, — с трудом выдавил он.
Бинты на лице слабо шевельнулись, и чужой, сдавленный голос, совсем не похожий на голос Реджи, повторил его имя:
— Чарли…
— Да, это я. — Он едва не спросил: «Как ты себя чувствуешь?», но внутренний голос закричал: «Остановись, идиот несчастный!».
Снова раздался тот же глухой звук. Чарльз склонился к забинтованному лицу, силясь разобрать слова.
— Второй… почти весь… вместе…
Чарльз обернулся и вопросительно взглянул на санитара, и тот пояснил:
— Он рассказывает вам о том дне, когда все случилось. Вы знаете, он был во втором батальоне Даремского пехотного полка. — Чарльз кивнул, и санитар продолжил: — Наверное, их соединили с одиннадцатым батальоном из Эссекса. Он вам сейчас станет рассказывать про танк. В нем, скорее всего, оставался водитель и машина горела. Этот парень и полковник с сержантом стали вытаскивать водителя, когда эта штуковина взорвалась. Сержанту сразу пришел конец, но этому парню досталось за всех.
— Это мой брат, — тихо сказал Чарльз, взглянув на санитара.
— Вот оно что, сэр, а я подумал, что у него никого нет. Наверное, доктор вас раньше не пускал, потому что он был очень буйным.
Чарльз снова повернулся к Реджи и заглянул в черные колодцы глаз.
— Агнес передает тебе привет. — Более неуместной фразы было нельзя отыскать.
Бинты шевельнулись.
— Аг-нес, Аг-нес…
— Она как-нибудь на днях зайдет навестить тебя.
Тело на кровати судорожно вздрогнуло, словно пронзенное пулей, и вслед за этим раздался нечеловеческий вопль. Санитар увлек Чарльза в сторону.
— Я бы на вашем месте ушел отсюда, сэр, потому что у него все так и начинается. Сейчас придет доктор и сделает укол. — Санитар нажал на кнопку звонка рядом с постелью.
«Боже! Боже!» — Чарльз отступал к двери, глядя на машущего на него рукой санитара.
Господи! Господи!
Но почему он взывает к Богу? Что с ним случилось? Быть может, помутился рассудок? Как можно вспоминать о Боге, когда его любимый красавец брат терпит такие муки, каких не знал Христос? Если ему суждено выжить, все это останется с ним до конца дней. А Христос помучился лишь несколько часов. Надо обязательно сказать об этом Генри, да, он непременно все ему выскажет.
Чарльз не помнил, как оказался в коридоре. Мимо него в палату торопливо проскользнула медсестра. Затем туда же вошел мужчина в белом халате.
Чарльз услышал пронзительный крик, но не мог двинуться с места. Его ноги будто приросли к полу.
Минут через десять врач вышел.
— Сожалею, что ваш визит сорвался, — взглянув на Чарльза, сказал он. — Вы его брат?
— Да, я… я его брат.
— Мы говорили с вами по телефону. Я доктор Уиллетт. Полагаю, нам надо с вами побеседовать. Прошу пройти со мной. Ну и холодно же на улице…
— Да.
— Скоро вновь наступит Рождество.
— Верно.
— Ну, вот мы и пришли. Сюда, пожалуйста. Присаживайтесь. — Врач указал Чарльзу на удобное кожаное кресло, а сам прошел к буфету. — Могу я вам предложить что-нибудь выпить помимо чая и кофе, их придется подождать? Есть портвейн, виски, бренди, — выбирайте.
— Спасибо, я воздержусь.
— Возможно, вы правы, для выпивки время раннее. Но, вы понимаете, некоторым людям необходима поддержка.
— Да-да, я понимаю.
— Состояние вашего брата весьма тяжелое. Да вы и сами могли судить по его реакциям.
— Что у него с лицом?
— Сильно повреждены шея, нижняя челюсть, рот, вплоть до верхней губы и левая щека. Правую щеку тоже опалило, но она будет выглядеть еще ничего, остальное придется восстанавливать. На это потребуется время, много времени. Нужно будет провести ряд операций. И даже после этого лицо останется обезображенным. Мы — не волшебники, хотя и научились делать невероятные вещи. К счастью, не пострадали глаза и большая часть носа. Одно ухо сильно сморщено, но восстанавливать уши врачи научились. Следы ожогов сохранятся на нижней челюсти, изуродованными останутся и губы.
Чарльз почувствовал подступающую к горлу тошноту, он боялся, как бы его не вырвало прямо в кабинете. На несколько минут он закрыл глаза.
— Я выпью немного виски с водой, если вы не возражаете, доктор. — Чарльз наконец справился с собой. Он залпом выпил половину своей порции, прежде чем задал следующий вопрос: — А как он в остальном?
— У него нет левой руки по локоть и правой ноги до лодыжки. Если я скажу, что это удачное соотношение, вы удивитесь, но когда ему сделают протезы, это поможет сохранять равновесие. Внутренних повреждений нет, но снаружи все его тело иссечено шрамами. Однако это ничто по сравнению с травмами, которые перенес его рассудок. Там, в его сознании, рубцы значительно серьезнее. К счастью, со временем и при должном лечении это можно будет в какой-то степени устранить. По крайней мере внешне он будет вполне нормальным, но только внешне. Все, что пришлось повидать этим ребяткам, никогда не изгладится из их памяти.
— Где ему будут делать операцию, я имею в виду, пластическую?
— Большая часть операций будет проведена здесь или в одном из госпиталей дальше к северу. Время от времени вы сможете навещать брата. Однако лучше, если на некоторое время его контакты с внешним миром будут ограничены. Это для его же пользы. Санитар сказал мне, что приступ начался, когда он услышал женское имя.
— Я упомянул мою жену.
— Знаете, неважно, как внешне представляются эти парни: полубезумными или полностью лишившимися рассудка, но в их сознании есть пласт, хранящий воспоминания о прошлом. Ваш брат в минуты просветления очень хорошо сознает, что с ним произошло, а особенно то, что случилось с его лицом. Поэтому я попрошу вас предварительно звонить мне, когда вы захотите его навестить. И я вам сообщу, стоит приезжать или разумнее повременить с визитом. Вы согласны?
— Да, конечно, я все понимаю. Могу я еще спросить вас кое о чем?
— Конечно, спрашивайте о чем хотите.
— Я хочу знать: сколько времени потребуется для восстановления его лица и психического состояния?
— Точно я не берусь определить, скажу только, что эти два процесса тесно взаимосвязаны. Думаю, года два-три на это уйдет.
— Сколько, сколько?
— Да, два-три года, а возможно, и больше.
— О нет! Неужели все это время он останется в таком состоянии?
— Ну что вы, конечно же, нет. Он будет постепенно поправляться, его состояние улучшится. Для вас срок, может быть, и кажется значительным, но для таких тяжелых случаев это не так уж и много. У нас здесь живут двое мужчин… для них госпиталь стал домом. Они жертвы несчастного случая на производстве. Оба пробыли в этих стенах по восемь лет и не собираются отсюда уходить, не могут решиться выйти в большой мир. Госпиталь стал для них домом, — повторил врач, — и они вполне довольны жизнью. У нас теперь появилось много нового: игротека, большая гостиная, читальный зал. Я как-нибудь устрою вам экскурсию, и вы не будете так переживать, что вашему брату придется задержаться здесь.
Чарльз встал, чувствуя, как дрожат ноги. Доктор проводил его до двери кабинета.
— Я не буду вам надоедать, если изредка стану звонить?
— Вовсе нет. Кстати, могу я попросить вас об одолжении?
— Да, пожалуйста, сделаю все, что возможно.