Я набросала лицо отца — схематично, но вполне узнаваемо. Его рисовать мне было не впервой. Тирас озадаченно уставился на лист.
— Отец запретил тебя учить?
Я кивнула. Затем перевернула лист и изобразила себя в цепях.
— Ты была узницей? — предположил король, поколебавшись.
Я кивнула, но сразу же презрительно вздернула бровь и обвела рукой свою комнату. Это был самый точный ответ, который я могла дать, и Тирас, кажется, вполне его понял. Я до сих пор была узницей.
— Ты до сих пор узница, — пробормотал он, будто подслушал мои мысли.
Я поймала его взгляд и склонила голову к плечу, показывая, что он не ошибся с трактовкой.
— Но теперь ты моя узница. — И Тирас задумчиво поджал губы. — Не твоего отца. А я хочу, чтобы ты умела читать и писать.
Я подтянула к себе еще один лист и начала выводить буквы, которые выучила когда-то давным-давно. А, Б, В, Г и Л — для Ларк. Одна старуха из деревни показала мне, как пишется Л, и сказала, что мое имя начинается с этой буквы. Отец прознал об этом и приговорил ее к двадцати ударам плетьми на деревенской площади. С тех пор больше никто не пытался заниматься моим образованием.
— Ты знаешь буквы? — удивился Тирас, глядя на мои старательные кривули.
Я поморщилась и сделала неопределенный жест рукой. Некоторые. Король забрал у меня уголек и провел прямую черту, а под ней еще одну.
— Это буква Т. С нее начинается имя Тирас. — Он дописал несколько значков и постучал по ним пальцем. — Вот. Тирас.
Ниже он изобразил Л, А и еще два символа, которые я не узнала.
— А это твое имя. Ларк.
Я не могла отвести от него глаз. Мое имя! Я с благоговением провела пальцем по чудесным линиям и изгибам.
— Потренируйся писать свое имя. И мое тоже. Завтра научу тебя еще чему-нибудь.
Тирас привстал, собираясь уйти, и я торопливо преградила ему путь к двери. Он в удивлении остановился, и я тут же прижала его левую руку к столу. Ладонь короля была теплой, тяжелой и мозолистой и немного напоминала кору деревьев в корвинском лесу. Я усилием воли отогнала эти мысли и постучала пальцем по бумаге.
— Но я не могу научить тебя всему прямо сейчас, — возразил он растерянно.
Я снова постучала по своим каракулям. А, Б, В, Г. Затем взяла уголек и требовательно указала на пустое место после Г. Какая буква шла дальше? Мне нужны были они все. Все формы. Я хотела потренироваться писать их в отсутствие Тираса, чтобы, когда он вернется, я уже могла узнать любую.
— Тебе интересно, что идет после Г?
Я яростно закивала. Тирас опустился на стул, нашел среди письменных принадлежностей перо и аккуратно обмакнул его в чернила. Потом взял чистый лист пергамента и, начав с А, несколько минут покрывал его линиями, завитками и закорючками, которые выглядели одновременно знакомыми и запретными. Я с восторгом захлопала в ладоши, и лицо Тираса озарилось улыбкой. Однако стоило ему отложить перо, я снова прижала его руку к листу.
— Тебе нужны все?
Я закивала с такой силой, что подбородок чуть не ударился о грудь. На этот раз король не выдержал и открыто расхохотался, отчего вокруг черных глаз разбежались морщинки, а губы сложились в невероятно притягательную и потому особенно раздражающую дугу. Я сердито посмотрела на него и опять постучала по листу. Не над чем тут было смеяться. Все слова мира достались ему просто так, а меня их лишили. Теперь я хотела их обратно. Все до единого.
Тирас взялся за перо почти со смирением, хотя темные глаза искрились весельем. Следующие несколько минут он выводил оставшиеся буквы — четкие, уверенные линии и округлости. Оставалось лишь надеяться, что он не будет дурачить меня ничего не значащими символами, просто чтобы посмеяться по возвращении.
Закончив, король откупорил маленькую бутылочку и посыпал лист мелким песком, закрепляя написанное.
— Ну вот, здесь все буквы алфавита. Все слова в нашем языке составляются из них.
Я едва могла дышать. Сердце колотилось, как безумное, так что мне пришлось прижать руки к груди, чтобы оно не выскочило при виде сотворенной Тирасом красоты. Налюбовавшись, я подняла глаза на короля и робко улыбнулась. Мне не хотелось выдавать изумление и восторг, жаркой волной разлившиеся по моим венам, но я просто не могла их утаить. По правде говоря, я с трудом сдерживала слезы счастья.
Тирас казался почти оглушенным моей радостью. Он медленно покачал головой, будто я представляла для него величайшую загадку, затем поднялся со стула и без единого слова покинул комнату.
Глава 7
ТОЛЬКО КОГДА КОРОЛЬ ушел, я осознала, что не спросила про Буджуни. Сгорая от стыда, я принялась ждать его возвращения, чтобы рисунками потребовать ответов. Но король не вернулся. Ни на следующий день, ни после этого.
Очень скоро у меня почернели пальцы — так усердно я переписывала алфавит с оставленного им образца. Я отыскала буквы, входящие в имена Ларк и Тирас, но не знала, какие звуки передаются какими значками. Для меня это были просто линии. Картинки. Символы, прекрасные и бессмысленные. Впрочем, вскоре у меня созрел план. Когда Тирас вернется, я попрошу его написать названия всех предметов в комнате на отдельных клочках бумаги. Стул. Стол. Пол. Кровать. Свеча. Потом прикреплю эти бумажки к вещам и, сравнивая, постепенно расшифрую звуки и их сочетания. Но Тирас не возвращался.
Я пыталась заставить служанок написать известные им слова. Упорно показывала им портрет Буджуни, но они только пожимали плечами. Похоже, они знали немногим больше меня. Одна из служанок — кажется, ее звали Гретой — с каждым днем проникалась ко мне все большей неприязнью, и со временем я заподозрила, что она точно так же не умеет читать и писать, просто не желает в этом признаваться. Когда я пыталась завязать диалог, она лишь отодвигала меня в сторону и с ворчанием продолжала хлопотать по хозяйству.
Наконец вместо короля появился Кель. Через четыре дня после того, как Тирас научил меня писать мое имя, советник ворвался в комнату посреди ночи, как и прежде. Но теперь я последовала за ним по доброй воле, хотя его обещание помочь и оказалось ложью. Я делала это не ради него. И не ради короля, который тоже мне солгал. Я делала это ради слов, которым он обещал меня научить.
На сей раз Кель не потащил меня в подземелья. Мы направились в другую башню, точно напротив моей, и я удивилась, что король все это время был так близко. Интересно, он видел, как я стою на балконе, ожидая его прихода? Однако, когда Тирас втолкнул меня внутрь и захлопнул дверь, я оказалась в пустых покоях.
Постельное белье было смято, одежда раскидана по полу, но, как я ни стучала в дверь, Кель не потрудился вернуться и объяснить, зачем я здесь и чего от меня ждут. В итоге я сдалась и вышла на балкон. Над Джеру стояла ясная, тихая ночь, крепость заливал свет огромной луны — почти полной, как в тот вечер, когда я нашла в лесу орла. Но в Джеру не было птиц, нуждающихся в моем спасении. Или королей. Я чувствовала себя одинокой, как никогда, и это само по себе было пыткой. Я плотнее запахнула халат и вернулась в богато обставленные покои.
Первое, что привлекло мое внимание, — книги. Они стояли на полках и лежали открытыми на письменном столе, почти таком же, как в моей комнате. Конечно, в Корвине тоже были книги, но отец запирал их у себя в кабинете, и я ни разу не видела ни одну вблизи. Теперь же никто не мог запретить мне переворачивать страницы, разглядывать слова и пытаться угадать их значение, обводя пальцем уже знакомые символы. Буква С напоминала свернутую в кольцо змею, и я предположила, что именно она издает свист на конце имени Тирас. Я внимательно изучила страницу и нашла все слова с буквой С. Затем сопоставила наши с Тирасом имена и догадалась, что рычит в них буква Р. Т, похоже, передавала отрывистый звук в начале: Т-Т-Т-Т. Я сосредоточилась на ней, представив, будто у меня в голове сидит и стучит по дереву маленький дятел. Надо будет раздобыть себе одну из этих книг. Хотя нет, когда король вернется в комнату, я просто наберу со стола полную их охапку и откажусь отдавать.
Я зажгла свечи и принялась жадно поглощать слова и буквы, пока голова у меня не начала клониться на грудь. Тогда я свернулась калачиком на краю королевской постели, стараясь не замечать исходящие от нее запахи соли и кедра. В душном, мутном сне меня преследовали вопли вольгар и танцующие на страницах слова, которые меняли форму, превращались одно в другое и почему-то нашептывали материнским голосом. Затем их заглушил другой звук — пронзительный крик, который был громче даже визга вольгар, и судорожный трепет, словно на ветру одновременно реяли десятки флагов. Шум был таким близким и настоящим, что я открыла затуманенные глаза, так и не просыпаясь окончательно.
Заря медленно отвоевывала землю у ночи, в балконные двери струился сероватый свет. Когда Кель втолкнул меня в комнату, они были распахнуты, и я не осмелилась закрыть их, как будто король должен был соткаться из мрака прямо на балконе. Но Тираса по-прежнему не было, и я медленно заморгала, балансируя на хрупкой границе между сном и явью.
Да, Тираса не было. Зато был мой старый знакомец орел, сидящий на балконных перилах, — живой и без следа стрелы в груди. Я уставилась на него мутным взглядом, не в силах приподнять веки до конца и ничуть не тревожась по поводу этой картины. По правде говоря, я была почти уверена, что сплю. Орел, видимо, имел другое мнение на этот счет, потому что склонил голову набок и опять издал пронзительный крик, словно предостерегая об опасности.
Дверь в королевскую опочивальню распахнулась, и в комнату ворвался Кель. Я вскочила с кровати, стряхнув остатки сна и мгновенно забыв про орла.
— Где он? — прорычал Кель, как будто я превратила короля в золото, пока тот спал.
Я беспомощно покачала головой и развела руками, указывая на пустые покои. Кель рывком развернулся, и я почувствовала, как вокруг него распространяется облако отчаяния. Затем над советником всплыло слово