Это решающий день для клана Аум-Трогов, и Низир умер не зря. Его сердце послужило платой за могущество клана, драгоценной платой. Оно еще билось, когда Нас возложил его на треногу, и жизнь брата утекла в огонь вместе с последней каплей крови.
Что ж, наставник Нагур был прав. Если бы Нас не разгадал тайну трех законов, он был бы обречен на смерть, а раз разгадал, значит достоин владеть кланом. Жертва должна быть принесена, и не важно, кто останется главой клана. Важно, чтобы Верховный маг правильно понимал и соблюдал три закона.
Тело Низира Нас сам завернул в погребальные ткани и приготовил к костру. Утром, на восходе солнца его сожгут, напевая родовые песни и подкладывая в огонь миндальные ветки и сосновую смолу. Почет и уважение сыну клана Аум-Трогов, погибшему как воин.
Укладывая задеревеневшее и резко похолодевшее тело на первом уровне башни, Нас, как и было положено, прошептал благодарственные слова жертве: «Ты дал сердце Невидимым, брат, и твоя сила перешла к клану. Твое сердце теперь растворится в живых и принесет им новые удачи».
Лишь на короткий миг Насу пришла в голову мысль о том, что, возможно, однажды кто-то произнесет такие слова и для него, и это тоже будет частью жизни и тоже будет хорошо. Это будет хорошо для клана Аум-Трогов.
#36. Нас Аум-Трог
Длинный день возвращения домой закончился. Спеты печальные песни – в семье не осталось жен и матерей, потому пели их рабыни, – приготовлен погребальный костер. Утром, с восходом солнца младший брат будет проведен в мир Невидимых, где и найдет покой. Или не найдет – тут уж все зависит от него самого.
Нас велел накрыть себе на ужин в собственной горнице. Вместе с ним ужинал молчаливый Замгур, наставник Нагур и трое младших братьев. Братья угрюмо молчали. Надо было сказать им о правилах и обычаях, о том, что смерть в бою почетна, и Низир умер достойно, но они и так это знают. Наверняка наставник уже произнес слова утешения.
Горячая кровь братьев бурлила от возмущения, и им хотелось битвы, ярости и мщения. Вот только мстить некому, и они это понимали. Нас – глава их клана, тот, кто достиг почета и власти, и все они нуждаются в том, чтобы он побеждал снова и снова. Низир не выиграл бы ни одной клановой битвы, ведь маги соседних кланов сильны и жестоки. Потому надо быть благодарными Невидимым за то, что случилось.
– Мы совершим обряд погребения на рассвете, – коротко распорядился Нас.
– Ты сам приготовил тело брата? А как же женщины-оплакивательницы? Это их обязанность – умастить и завернуть тело, – резко ответил второй близнец Илус.
– У брата Низира не было жены, чтобы оплакать его и отдать последний долг. И не было матери, Илус. Потому я отдал последний долг и совершил положенные обряды, как глава клана. Это допускают правила, я ничего не нарушил. Если ты хочешь увидеть брата и убедиться в том, что все сделано правильно, ты найдешь его тело на первом уровне Закатной башни. Но бойся входить в башню по своей воле, брат. Ты знаешь правила.
Илус метнул злой взгляд на Наса, но промолчал.
Домашняя вечерняя трапеза вышла холодной и неуютной. Глава клана доел мясо барашка, запил отваром из сухих яблок и поднялся. Пожелал всем, чтобы их хранили Невидимые. Братья и наставник тут же встали – для них это был знак, что ужин закончен и надо расходиться.
Рабыни натаскали теплой воды в деревянную кадку – за всем этим следила заботливая Сахра, – и Нас выкупался. После велел всем выйти из его комнат.
Братья давно жили отдельно, в каменных домах чуть выше по склону. В семейном доме, кроме Наса, теперь имели право находиться только его рабыни и дети. Женская половина дома, сложенная из бревен, была совсем небольшой, но удобной и теплой. Глава клана прошел через низкий дверной проем и оказался в царстве ковров, мягких подушек, серебряных и глиняных мисок и деревянных игрушек. Здесь всем заправляла Сахра, и это отлично у нее получалось.
Кроме двух близнецов, которых родила Сахра, у Верховного мага была еще дочь, совсем маленькая, ей едва сравнялся годик. Девочка, подаренная другой рабыней, не походила на отца. Она родилась лысой, круглоголовой, и глаза у нее так и не потемнели. Временами Наса одолевали сомнения – а не приобрел ли он беременную рабыню, потому что малышка родилась буквально через восемь с половиной месяцев после покупки. Такие вещи маг хорошо чувствовал, и чем старше становилась девочка, тем больше он убеждался, что кровь Аум-Трогов не течет в ее жилах. Это не было бедой, проблемой или печалью. Просто еще один ребенок, который вырастет и станет служить в его доме. Одним больше, одним меньше – не важно. К ее матери Нас после родов не прикасался ни разу, она перестала быть желанной.
Сахру он нашел в отдельной горнице, в которой жили она и дети. Смуглая девушка сидела на ковре рядом с низенькой кроваткой, в которой лежали Гоу и Гина, укрытые овчиной по самые подбородки. Она пела колыбельную тихим, нежным голосом, и Нас вдруг замер на пороге, чувствуя, как его сердце пронзает боль. Страшная, сильная боль. Он долго сдерживал ее, пряча на самом дне души и доказывая самому себе, что обладает железным сердцем. Но сейчас, когда все сложилось удачно, душа заныла так, словно ее разрывали на части.
Если бы не наставник Нагур и не желание брата главенствовать, детей бы завтра уже не было. Опустела бы горница, и Гоу больше не улыбался бы так ясно и тепло. Не вскакивал бы с кровати, не кидался бы на шею, торопливо рассказывая о каких-то своих детских забавах.
Нас неожиданно сильно прижал мальчика к себе, присел на коврик рядом с Сахрой и заглянул в глаза девушки. Большие черные глаза, обрамленные длинными ресницами. Сахра перестала петь, прислонилась к плечу Наса и прошептала:
– Я ждала тебя, мой повелитель. Приказывай своей рабе…
С неожиданной ясностью Нас вдруг понял, почему так стремился домой и почему его не тянет на гулянки вместе с младшими братьями. Потому что момент, когда к тебе прижимается мать твоих детей, – это самый лучший момент в жизни. Ничего лучшего быть не может.
И он постарается сделать все, чтобы Закатная башня в жертву получала детей отца, но не его мальчиков. А Сахра родит ему еще не одного мальчика, это Нас очень хорошо чувствовал.
– Я тоже ждал встречи с тобой, – с улыбкой произнес он и обнял тонкую фигурку девушки. Провел рукой по шелковистым волосам, лишь у висков заплетенным в косички, и попросил:
– Пой дальше колыбельные. Пусть дети уснут.
#37. Птица
Каньон Дождей тянулся далеко вперед, защищенный с двух сторон неприступными склонами гор. Тут не требовалось строить защитные стены, достаточно было только охранять перевал. Не все жители были суэмцами, встречались и обычные люди – не такие высокие, не такие красивые. Птица без труда могла отличить благородного суэмца с его необыкновенным, немного сияющим взором, от простого человека.
Каньон издавна славился искусной выделкой золота и серебра, а в глубине его неприступных гор – как говорили торговцы Линна – скрывались несметные богатства… Изумруды, крупные и чистые, точно морская волна, яркие рубины цвета выдержанного вина и даже алмазы, прозрачные, как вода в ручьях, бегущих со здешних гор.
Каньон Дождей был богат, но его богатство казалось Птице особенным. Высокие дома в несколько этажей, ровные, удобные дороги, множество лавок и магазинов. И везде шумит вода: в искрящихся водопадах, в фонтанах, в быстрой реке на дне Каньона. И везде сияет яркий свет.
Конечно, подумалось Птице, люди тут просто купаются в золоте. Под землей у них немерено богатств – бери сколько хочешь. Вот поэтому старейшина и может себе позволить платить за понравившуюся рабыню три мешка суэмского золота. Его ведь здесь, в Каньоне Дождей, полным-полно.
Дом Саена находился довольно высоко. Перед тем, как добраться до него, путники преодолели несколько белых лестниц и мостиков, после попали в чистый, выложенный гладким камнем проход через гору. И наконец оказались на ровной площадке, с которой очень хорошо было видно и бурлящую внизу реку, и дома на соседнем склоне.
Одноэтажный домик Саена с деревянной лестницей и кирпичной трубой прижимался к скале и казался немного грустным. Дворик перед ним был вымощен камнем, двери сарая совсем не по-хозяйски распахнуты. Проходи кто хочешь…
– Вот тут я живу. Если ты пожелаешь, Птица, тоже можешь тут остаться. Будешь убирать у меня, готовить и присматривать за жилищем в мое отсутствие. Меня часто не бывает дома, и хочется быть уверенным, что в это время тут топят, наводят порядок и заботятся о моем садике, – голос Саена звучал устало.
Девушка ничего не успела ответить – хозяин помог ей спуститься с лошадки и велел Ежу завести животных в конюшню.
– Лошадку Птицы я купил в Линне. Не думал, что она такая умная и выносливая. Пожалуй, стоит оставить ее себе, – сказал он, передавая поводья от своей вороной мальчишке.
Радостно и звонко заскрипели деревянные ступени дома под ногами девушки. Свежим хлебом и прогоревшими углями дыхнула в лицо просторная комната, устеленная яркими плетеными ковриками. Улыбнулась черным, пылающим зевом кирпичная печь, и как-то по-особенному засияли чистые окошки.
Дом просто лучился уютом, теплом, гостеприимством и каким-то особым добром, присущим только ему. Это Птица почувствовала очень хорошо. Сердце ее подпрыгнуло и застучало у самого горла, разрываясь от внезапно нахлынувшего волнения. Что с ней такое? Добрые предчувствия? Да, именно они. Девушку охватила непонятная радость, и она, подавив глупый порыв дотронуться до запястий, улыбнулась гостеприимному дому.
Их встретила полная, хлопотливая женщина, которая тут же, торопливой скороговоркой перемежая свою речь оханьем по поводу «уставших и голодных детишек», сообщила Саену, что дом в порядке, свежий хлеб она принесла, цветы политы и даже постельное белье вынуто из шкафа и разложено по кроватям.
– Я посылал ей весточку с посыльным вчера вечером, – пояснил хозяин удивленной девушке, – чтобы приготовила дом к нашему