ва, руки, ноги — все напоминало фигуру человека, но казалось слишком тонким, слишком нереальным.
— Пошла прочь, тварь, — поморщился Саен, и в руке его мгновенно вырос дымчатый клинок. Тихий звон слишком яростно прозвучал над пепелищем, и в ответ раздался сердитый и нудный вой.
Даже не вой, а пронзительный звук, точно ненатянутая струна, по которой теребили ногтем.
— Вот за ними, Птица, мы сейчас и поедем.
Вороной Саена уверенно двинулся вперед.
— Попробуй мысленно успокоить свою лошадку, — посоветовал хозяин, — это не сложно. Войди в ее настроение и добавь немного уверенности и спокойствия.
— Так… так я сама боюсь, Саен, — выдохнула Птица.
— Эх, ты, трусиха. Придется все делать за тебя…
И лошадь вдруг зашагала за вороным, перестала фыркать и нервничать, перестала яростно мотать хвостом. Лошадиное спокойствие совсем неожиданно уняло дрожь в коленках. Птица задышала ровнее, направляя животное за Саеном. Хотелось поскорее оставить позади и пепелище и мертвяков — смерть буквально витала в воздухе. Ощущалась в каждом почерневшем камне, в каждой угрюмой трубе. Темными тенями тянулась смерть, и власть ее была так велика в этом месте, что хотелось скорчиться, съежится и нырнуть в первую же попавшуюся нору, только бы не ощущать ледяного, безжизненного дыхания.
Ни Птица, ни Саен не говорили о людях, которые тут когда-то жили. Скорбь, что камнем тяготила хозяина, передавалась и Птице, и эта ноша, это огромное горе, хоть и чужое, но все же людское, затемняло небосвод посильнее дождевых туч.
Как нельзя лучше понимала теперь Птица слова Саена о том, что люди не умеют создавать. Ни люди, ни она, ни Саен. А только убивать, только отнимать жизнь. Вот так просто, одним решением, одним властным движением. Почему-то Птица знала наверняка, что воины согнали жителей в один большой амбар и подожгли. А вместе с ними сгорела и вся деревня.
Воины не выжили, они уже были больны, когда уничтожали деревню. Последних солдат отряда они и нашли на пригорке, тех самых четверых, что скончались у костра.
А вот за тем берегом реки лежат остальные — почти весь отряд. Красная лихорадка может быть такой же свирепой, как и огонь. Побелевшие скулы Саена казались теперь жесткими, твердыми, точно вырезанными из белой древесины. Он молчал, но Птице теперь и не нужны были его слова, чтобы понять.
Хотелось убраться из этих мест как можно скорее, но чем дальше кони уносили их, тем сильнее Птица ощущала новое желание. И понимала, что это вовсе не ее собственное желание, ей самой такое бы и в голову не пришло. Это все Саен, это он так чувствует и понимает, а Птица просто перехватывает его мысли и ей думается, что это правильно и верно. Саен желает отомстить. Он хочет смерти тех, кто сжигал, смерти мага, смерти всех, кто виновен в бедствиях. Саен зол, и именно таким он был тогда, когда купил Птицу, Ежа и Травку в Линне.
Сожженная деревня осталась, наконец, позади. Миновали два абсолютно одинаковых холма, пологих, с кругленькими вершинами и частыми зарослями ежевики на их склонах. Между этими холмами пролегала удобная дорога, по которой и двигались. Временами из-под каменей — рыхлых, желтоватых, покрытых оранжевыми лишайниками, появлялись тени мелких духов. Скалились на Саена и резко подпрыгивали, будто дразнились. Но Саен даже не поворачивался в их сторону, хотя меч духов не убирал. Дымчатое лезвие совсем немного рассеивало мрачность и редкую туманность этого холодного дня.
Перевал закончился резко и неожиданно, и перед ними открылась низкая долинка, в которой находилась еще одна деревня. И эта деревня пока что была цела.
Ее окружали воины Тханура и соседнего удела. Белые плащи, серые плащи. Кольчуги, кожаные доспехи. Как все это отличалось от Каньона Дождей, каким хмурым и странным казалось сейчас, при мрачном, сером свете холодного осеннего дня. Зачем тут столько воинов? Почему взяли деревню в круг?
Саен поднял руку и еле слышно проговорил:
— Стой…
Птица, как всегда, не столько услышала, сколько угадала. Пока что их не заметили, пока что пара высоких, раскидистых сосен, что стояли у края дороги, надежно закрывает и Саена и Птицу от чужих взоров. Но воины совсем близко, гораздо ближе, чем хотелось бы.
Послышались странные звуки, как будто кто-то лил что-то в траву. И тут Птица увидела крепкого мужчину, отливающего всего в десятке шагов от них. Он смешно пыхтел и что-то порывался сказать худому, жилистому подростку, стоявшему неподалеку. Птица хмыкнула, Саен предостерегающе поднял руку.
— Надо убираться отсюда, Дитгун, пока не подохли мы. Спалить это гнездо мертвяков и убираться к Гуссовой матери, — мужчина завязал штаны и обернулся. Бородатый, щекастый. Нос здоровенный, нависает над самыми губами.
Тот, кого он назвал Дитгуном, лишь кивнул, но ничего не ответил.
— Давай-ка, собирай вещи. Орун и его ребята уже согнали всех в дом старейшины. Да и что там сгонять, когда полдеревни подохло? Время только зря тратят, дураки. Орун — самый большой дурак, это каждый знает. Возятся с этими вонючими крестьянами, цепляют заразу. В прошлый раз половина отряда передохло. А мы с тобой застряли тут. И все почему? Потому что Орун твой брат, а мой племянник, и мне, видите ли, следует приглядывать за вами обоими. Потому что отец ваш, магистр, приходится мужем моей сестры, которая отправилась в мир Невидимых почти двадцать лет назад, родив такого придурка, как ты…
Дитгун опять промолчал.
Что там дальше вещал щекастый мужик, Птица уже не услышала. Да и не надо было. Саен повернулся к ней, побелевший, с черными глазами и резко сказал:
— Сейчас разгоним их. Покажем, на что мы с тобой способны. Я поеду вперед и убью Оруна — он командует отрядом. Птица, ты помнишь, как я убивал драконов? И как мы убили Загуиса? Людей Игмагена убивать не надо, но надо заставить их нервничать. Посеять панику. Держись рядом со мной, всегда рядом и делай то, что скажу.
Саен пустил вороного легкой рысцой и пронесся мимо бородатого мужика. Тот выпучился, ругнулся. Птица поскакала следом, стараясь не отставать. Деревенское кладбище выехало из-за хилой рощицы — свежие могилы, знаки колеса над некоторыми. Совсем новенькие знаки. Ряды темных холмиков — следы властной и жестокой красной лихорадки. Чуть дальше — деревянные плетни, крытые соломой и дранкой дома. И воины — больше двух десятков, с луками, с мечами. Стоят кругом, готовые выстрелить в любого, кто осмелиться выбраться из деревни. Хотя, судя по всему, выбираться уже некому. Ни одного человека на грязных улицах. А сама деревенька крошечная, дворов десять, не больше.
Рванул воздух тяжелый собачий вой — и тут же захлебнулся диким визгом и утих. Ругнулся кто-то, Птица скорее поняла, чем услышала — воины устали и плохо себя чувствуют. Руки, что сжимают стрелы и луки, дрожат от слабости и напряжения.
— Всех собрали, дома пусты, — послышался чей-то крик.
— Разводи огонь, что ждешь? И уезжаем отсюда.
— И не будем ждать, когда все сгорит?
— Нет, дери его зменграхи. Уносим ноги, пока живы. Зажигай!
Птица слышала разговор еще издалека. Саен погнал коня и мгновенно оказался у самых деревенских ворот — темных, распахнутых, покрытых простенькой резьбой.
— Ты кто такой? — закричал тот, кто велел поджигать.
Это оказался рослый, немного раскосый мужчина с приплюснутым носом и выступающей вперед черной, коротковатой бородой. Голова его, гладко выбритая, казалась бугристой и неровной.
— Кто отдал распоряжение сжигать зараженные деревни? — громко спросил Саен.
— Как ты смеешь задавать вопросы, бродяга? А, ну-ка, — бритоголовый поднял ладонь и легонько махнул ею.
И тут же на Птицу и Саена нацелились несколько луков. Птица дернулась.
— Снимите девчонку, — резко крикнул лысый и повернулся в сторону деревни.
Щелкнула тетива, Птица испуганно прижалась к лошадиной холке. Стрела бессильно упала в траву. Воин выругался. Саен вдруг протянул руку — и лук в руке воина разлетелся на несколько кусков. Сухие щелчки — и тетива вместе с остатками того, что когда-то было луком, повисла в руке незадачливого стрелка.
— В следующий раз это будет голова вашего Магистра Оруна, — негромко проговорил Саен, повернулся и дымчатый клинок, мгновенно появившись, рассыпал вокруг слабые багровые искры, — заберите отсюда ваших людей. Вы все равно мертвяки, между вами нет ни одного здорового. Заберите людей и оставьте деревню.
— Да кто ты такой? Валите его, ребята… — хрипло крикнул Орун, хватаясь за меч на поясе.
У ворот деревни Птица видела только пятерых воинов. Не так уж и много, особенно если считать, что лука у одного не стало. Саен убьет их всех? Она не двигалась, лишь растеряно вертела головой и часто дышала. Орул сделал несколько шагов навстречу Саену. Двое воинов выпустили по стреле, но те лишь упали около копыт коня. Теперь стало понятно, как Саен это делает. Это такая же стена, что когда-то защищала Птицу от химаев. Саен умеет ее создавать не прибегая к заклинаниям.
Орун ругнулся, но тут же осел, схватился за грудь и рухнул в грязь. Лужа под его животом громко хлюпнула и разошлась брызгами.
— Ваш магистр мертв. Меня зовут Моуг-Дган, и я не позволю вам сжечь деревню. У меня есть лекарство, люди будут здоровы. Я мог бы поделиться лекарством и с вами, но только если вы сложите оружие и поможете восстановить то, что вы поломали.
— Да пусть пошлют тебе проклятие все Знающие, ты, самозванец! — рявкнул кто-то за спиной. Просвистел кинжал, но также бессильно врезался в землю за спиной у Птицы.
Для того, чтобы понять, что это тот самый бородатый мужчина, который отливал на склоне, не пришлось оборачиваться. Чувства обострились, реальность сдвинулась и Птице казалось, что она одновременно и в собственном теле и где-то вне его. Потому происходящее виделось словно бы со стороны. Вот Саен сделал еле заметное движение — никто его не уловил, кроме Птицы, движение вне тела, движение духа, мысли — и бородатый отлетел, стукнулся затылком и отключился.