— Может, нам лучше действовать вместе? Вместе бы отправились в пески Зуммы, вместе попробовали остановить Игмагена?
— Вместе — это только с тобой, о Лисе и мальчиках и речи быть не может. Вряд ли. — Саен мотнул головой. — Битва будет не против людей — с этими не сложно справится. Битва будет против духов Днагао — Невидимых — так их называют в Верхних Королевствах. А против этих люди не могут устоять.
На какое-то время в хижине наступила тишина. Помалкивала Лиса, сжимали губы, сидя у самой печи, близнецы. Еле слышно сопел Дагур.
Вот теперь все стало ясно и понятно. И эту ясность с безжалостной точностью утвердил Саен, заговорив так резко, словно он не слова произносил, а ударял молотом в нагретый металл заготовки.
— Игмаген собирает силы. Ему нужны силы мудрых, и сила Моуг-Дгана — Птицы. Потому что Птица тоже обладает способностями. И все это он надеется получить отнюдь не в мирных целях. Не потому, что желает мира и покоя. Вовсе нет. Он желает обрести мощь, чтобы развязать войну против Суэмы. И у него это очень даже хорошо может получиться. Если только…
— Если только что? — спросил Галиен.
— Если только я не помешаю ему.
Глава 28
Библиотекарь Галиен выглядел, как настоящий суэмец. Слегка миндалевидные серые глаза, удлиненный овал лица, ровный нос и красиво очерченные губы.
Он отличался от Саена, как изящная статуэтка из слоновой кости отличается от грубоватой фигуры, вырезанной из дерева. Саен тоже был красив, но его глаза временами пугали, а высокие скулы говорили о скрытой силе, с которой совладать невозможно.
Галиен был добродушным и мягким — Саен презрительным и злым. Они оба служили Создателю, но каждый представлял это по-своему. Галь говорил о милосердии к людям, Саен лишь хмыкал, поднимал брови и вообще ничего не говорил. Но Птица слишком хорошо понимала — что он думает.
А Лиса все больше помалкивала, и ни на шаг не отходила от суэмца. И большие глаза ее озарялись таким ясным и таким счастливым светом, что Птица ни минуты не сомневалась. Это то, что называется у суэмцев любовью. Лиса любит Галиена.
Как у нее это получается — оставалось непонятным.
Да и Галиен, несмотря на тревогу о карте и о Суэме, несмотря на слабость и боль от раны, думал все больше о Лисе. И его радость казалась золотым ручьем, что спешит весенним теплым днем с холма.
И Птица терялась в чужих чувствах, сравнивала с собой и недоумевала. У суэмцев все по-другому, все непонятно, все странно.
Хижина, в которой они устроились, была совсем небольшой, потому Саен в тот же день срубил сосну, очистил ее от коры, кое-как обтесал и сделал некоторое подобие лавки. Пристроил недалеко от печи и пояснил, что тут буду спать он и Птица. А мальчишки устроятся на тех двух скамейках, что уже есть.
— Ну, а Галиен подвинется и пустит к себе Лису. Вот так и заночуем. Эту ночь еще проведем вместе, а завтра, скорее всего, я и Птица двинемся в путь.
Какое-то время снова говорили о карте, о магах, о песках Зуммы. Птице эти разговоры наскучили. В котелке варился пойманный Саеном заяц (и Птица знала, как легко у него получается ловить зверей). Огонь ласково потрескивал, и хотелось выкинуть из головы и Нижнее Королевство и всех его магов. Как теперь ей понятны слова Саена о том, что он ненавидит эти места.
Птица и сама уже прониклась ненавистью и раздражением, и временами ей приходили в голову мысли о драконах. Парочка надхегов заставила бы здешних рыцарей трепетать…
Солнце опустилось за деревья, расползлись сумерки, опуская хижину в темнющий мрак, хотя не было еще и четырех часов после полудня. Зимой темнеет рано, тут ничего нельзя поделать.
Птица разлила по мисочкам готовую мясную похлебку, приправленную луком и чесноком, повесила на крюк посудину для чая и пригласила всех к столу.
— Горячая еда сейчас очень кстати, — заметил Саен, усаживаясь на лавке.
— А что будет, когда ты убьешь Игмагена? — вдруг спросил Дайн.
Он положил локти на стол, повернул лохматую голову к Саену и его коричневые глаза едко блеснули недоверием.
— Ничего. Вернусь в Каньон.
— Заберешь Птицу и уедешь? А тут по-прежнему будут править железные рыцари? И по-прежнему будут все поклоняться твоей статуе в храмах и будут молиться тебе? В Каньоне у вас хорошая жизнь, только ты мог бы все изменить тут, в Королевстве.
— И как бы он это сделал? — спросил из своего угла Галиен.
— Что ты там напридумывал, Дайн? — взвилась Лиса, но ладонь суэмца опустилась на ее плечо, и девчонка успокоилась.
Птица уже поняла, о чем пойдет разговор, и интерес у нее пропал. Ее уже не так сильно впечатляла мысль, что Саен — и есть тот самый могущественный Моуг-Дган, который защитил Королевство от баймов. Она и сама была Моуг-Дганом и прекрасно знала — насколько это тяжело — нести за кого-то ответственность. Саен был прав, лучше во все это не вмешиваться. Лучше остаться в стороне. Вернуться в уютный дом, к любимому садику, к бурлящей реке и выкинуть из головы здешние деревни, города и здешних Праведных Отцов — дери их всех зменграхи!
— А что я, по-твоему, должен сделать? — сдержанно спросил Саен и отправил в рот полную ложку похлебки.
— Убить всех Праведных Отцов — вот что! И всех рыцарей тоже убить! Своим большим мечом, которым ты убивал этих… ну, которых никто не мог видеть, и которые держали нас. Духов…
— И что будет дальше? — в голосе Саена послышалась усталость.
— А дальше люди найдут себе других правителей и поставят новые статуи. И будут вновь поклонятся идолам, — тихо пояснил Галиен.
— Так и будет. Думаешь, я не пытался? Думаешь, не хотел все изменить? Видит Бог — я сделал все, что мог. И мне и в голову тогда не приходило, что люди решат поклоняться мне, как богу. А на деле видишь, как вышло?
— Они поклоняются тебе, потому что хотят получить помощь, — угрюмо произнесла Лиса, — потому что им не на что больше надеяться. Если бы ты посидел голодный, в холоде и нужде, если бы у тебя отобрали все самое дорогое — ты бы тоже взывал ко всем — и к духам, и к Знающим, и к Моуг-Дгану. Лишь бы получить помощь. Люди ничего не могут сделать с рыцарями. Потому что рыцари сильнее, они убивают и грабят, против них никто не может выстоять. А если все-таки начать войну — то у крестьян нет оружия. Совсем нет, кроме вил. Что это против мечей и кольчуг? Потому уж лучше помолиться Моуг-Дгану — вдруг он снова придет и поможет.
Чем больше говорила Лиса, тем яснее звучала в ее голосе ярость. Наливалась жаром, как заготовка меча в огне кузни, и когда девчонка закончила, глаза ее, казалось, метали стрелы.
Птица вздохнула. Возможно, она и права. Только пусть уж лучше мужчины думают — что надо делать и как правильно поступить. Девушкам не стоит решать такие вопросы.
Саен не ответил ничего.
И тогда Дайн снова спросил:
— Ты уйдешь в Каньон и не вернешься? Да? А ведь ты знаешь главный секрет суэмцев. Ты знаешь, почему их благословляет Создатель. Ты мог бы научить людей… хотя бы научить…
— Только если люди сами этого захотят, — снова подсказал Галиен.
— Сначала надо остановить Игмагена, — Саен поднял глаза на Птицу и вдруг улыбнулся, мягко и коротко, — сначала остановим Игмагена, после я женюсь на Птице. А там видно будет. Есть такое старое правило, когда маг вызывает другого мага на битву и в случае победы наследует его удел. Возможно, если я убью Игмагена — то стану новым Праведным Отцом Тханура. Как вам такой расклад? Хороший из меня получиться Праведный Отец?
Лиса уставилась на Саена, как на привидение. Сморщила нос и сказала:
— Ты не Праведный Отец. Ты Знающий, который знает волю Создателя. И Галиен знает. Вот вам и надо двоим попробовать изменить жизнь Тханура.
— Да? — Саен повернулся, и глаза его потемнели мгновенно, хотя голос звучал совершенно спокойно. — Только ты не уточнила — хотят ли этого сами люди. Думаешь, они хотят? Вон, она — он мотнул головой на Птицу, — думаешь, хотела перемен? Ты, Птица, чего хотела, когда жила в Линне? Помнишь? Стать жрицей богини любви Набары, вот чего ты хотела. Даже когда я купил тебя и двоих твоих приятелей, когда кормил, берег и защищал в пути. Я дал тебе золотые браслеты на ноги и новую одежду, я привел тебя в свой дом, где тепло, уютно и горит электрический свет. А ты что сделала? Ну, вспомни? Правильно, ты пошла на холмы колдовать и вызывать Набару. И я — слышишь, Птица — я даже не стал говорить тебе о Создателе, потому что не хотел, чтобы ты заменила одну религию на другую. Чтобы ты вместо браслетов на руках стала целовать деревянный круг на шее. Я просто тебя любил, но ты даже это понять не могла.
Горечь в голосе Саена полоснула ножом, обожгла пламенем, и на мгновение Птице вдруг стало ясно, что ничего она не знает о нем и ничего не понимает.
— Только сейчас моя бедная Птица начинает что-то понимать, — заговорил Саен снова, но уже гораздо тише. — А сколько я с ней возился? Я даже сейчас не могу оставить ее одну. А таких, как она — сотни и сотни. Полные деревни и полные города. И я один не справлюсь, не смогу, не сумею просто. Люди хотят выполнять правила. А Создателю правила не нужны, Он желает отношений с людьми. И вот этого никто понять не может. Что скажешь, Галиен? Я прав?
Саен прав.
На миг встали перед глазами залитые солнцем улицы, послышался шум прибоя и нежный звон бубенчиков, и запахло цветущими абрикосом и персиком. Птица слабо улыбнулась. Саен прав. В Линне людей не переубедить, они свято чтут свои традиции и любят своих богов. Может, не таких хороших и добрых, как Создатель, но люди и сами не добры, потому вряд ли захотят поклоняться Богу, который будет постоянно напоминать о собственном несовершенстве.
Нет, боги, которым люди поклоняются, должны быть похожи на них самих. Чувствовать и желать того же. Бесстыдная доступность Набары и ее жриц так сильно напоминает собственную жажду удовольствий, жестокость Гусса так созвучна с людской жаждой крови и смерти. И все это близко, понятно и просто.