Однажды моя мама сказала:
– Посмотри в мои глаза, и ты увидишь, как сильно я тебя люблю. Даже если язык лжет, глаза никогда не врут, Эфляль. Ты можешь скрыть свои чувства глубоко в сердце, но глаза все равно расскажут правду.
Ее слова, которые все это время крутились у меня в голове, наконец обрели смысл.
Я поняла это, когда увидела в глазах Карана искренние печаль и смущение. Я все еще его не простила, но в то же время видела, что он действительно чувствовал свою вину передо мной. Моя мать была права. Когда Каран нагрубил мне той ночью, это не было намеренно, и я поняла это, просто взглянув ему в глаза. Его взгляд пытался передать мне то, что он был не в силах выразить словами.
Почему я все время думаю о нем?
Мы влипли.
Мне нужно выбросить его из головы!
Мягкий голос тетушки Зулейхи вырвал меня из глубоких раздумий.
– Ты в порядке, моя красавица? – спросила она, поставив на кофейный столик стакан с апельсиновым соком. – Тебе нужно что-нибудь?
Ее взгляд был полон сострадания, что сродни беспокойству, которое мать обычно чувствует к своему ребенку… То, по чему я так скучала.
Поплачь, если хочешь.
К черту эти чувства!
Это наша природа.
– Мам, она ничего не хочет. Пожалуйста, перестань ее беспокоить.
Ознур откинулась назад, проглатывая большой кусок банана.
– Ты тоже сядь, отдохни немного. С утра на ногах, – продолжила она, глядя на мать.
– И правда, тетушка Зулейха, – согласилась я с Ознур. – Со мной все в порядке, мне ничего не нужно.
Я похлопала по дивану, призывая ее сесть рядом.
– Давайте вместе кино посмотрим, – предложила я с теплотой.
Тетушка Зулейха настояла на том, чтобы я вернулась обратно в дом Акдоганов, и всю ночь просидела у моей кровати. Несмотря на протесты Карана, который не хотел оставлять меня одну после того, как привез меня в дом, тетушка Зулейха его выгнала.
Я не соврала бы, сказав, что после этого лед внутри меня стал медленно таять.
То есть как это? Может, расскажешь с самого начала? Путаница какая-то…
Ладно-ладно, начну сначала.
Каран подумал, у меня заболел живот, потому что он меня обидел. Тогда он помог мне аккуратно лечь на диван. По его взгляду и интонации было очевидно, что он очень беспокоился и не понимал, в порядке ли я. Он был так взволнован, что, пока мы ждали врача, каждую минуту спрашивал, как у меня дела и не болит ли у меня голова. Я немного пришла в себя после сильного обезболивающего, но Карану этого показалось мало. Он всерьез считал себя причиной моей боли. Пульс отдавался глухими ударами в моей голове. Когда я попросила его уйти, он позвонил тетушке Зулейхе и попросил, чтобы она к нам приехала. Я возмутилась, потому что он не имел права беспокоить ее посреди ночи, и уверяла, что со мной все в порядке и он должен оставить меня и уйти.
Но мы говорим о Каране. Он никогда никуда не уходит. Вот так вышло и в этот раз.
– Я лучше буду слушать, как ты кричишь на меня, чем оставлю тебя одну, – сказал он, сидя на диване и продолжая буравить меня своим взглядом.
Через некоторое время, поняв, что никакие доводы не сдвинут Карана с места, я позволила ему позвонить тетушке Зулейхе. Я не собиралась менять гнев на милость только потому, что он дважды позаботился обо мне. Я не хотела, чтобы он ухаживал за мной. Мне это было не нужно. До сих пор я отлично справлялась в одиночку, могла бы справиться и сейчас. Но все пошло совсем не так.
Каран позвонил тетушке Зулейхе и передал мне трубку. Тетушка была такой же упрямой, как и Каран, поэтому сразу сказала:
– В том доме совсем ничего нет. Если я даже не смогу заварить тебе чашку липового чая, то как мне тебе помочь? Скажи Карану, пусть срочно везет тебя к Акдоганам! Он уже причинил тебе достаточно проблем! Так что я не позволю тебе совсем размякнуть!
После этого она сразу же повесила трубку.
Так как мои чемоданы все еще были в машине, я взяла всего пару вещей и вышла из дома под номером 11. Я могла бы продолжить упрямиться и гнуть свою линию. Но когда вокруг меня были люди, которые переживали за мое здоровье, я подумала, что лучше быть с ними, чем одной. И я бы слукавила, сказав, что не хотела бы, чтобы тетушка Зулейха позаботилась обо мне. Я жаждала материнской заботы.
Возможно, жить в доме Карана с самого начала было ошибкой, но это не только его дом. Там жили Омер и другие дорогие мне люди. Я вернулась ради них.
Не обманывай себя, Ляль. Это не единственная причина.
Должна ли я тогда признаться, что мне хотелось, чтобы Каран пожалел о своих словах?
А вот и ответ.
Тетушка Зулейха сидела рядом со мной и широко улыбалась.
– Я пожарила картошку. Поешь, пока не остыла?
Тебе не кажется, что тетушка Зулейха похожа на ту полную даму из «Тома и Джерри»?
– Ты не голодна? – продолжила она.
Я протянула руку и коснулась ладони тетушки Зулейхи.
– Я правда не голодна, и мне ничего не нужно. – Я посмотрела на нее и широко улыбнулась: – Вы уже столько времени потратили на заботу обо мне. Уже поздно. Вам, наверное, уже пора заканчивать работу и возвращаться домой.
– Да разве можно сейчас тебя оставить? – запротестовала Ознур, и в подтверждение ее слов я чихнула. Она нахмурилась: – Вот видишь, лучше тебе не стало.
– Она права, – раздался голос Карана, и мы все дружно повернули головы в его сторону.
Как только он подошел ближе, я поморщилась, раздраженная тем, как же хорошо он сейчас выглядел. Темно-серая водолазка с высоким воротом, черные брюки и длинное черное пальто до колен… Он на работу собирался или на подиум? Когда тетушка Зулейха поднялась со своего места, Каран подошел и сел рядом со мной. Медленно осмотрев меня с ног до головы, он аккуратно спросил:
– Живот все еще болит?
– Нет, – ответила я и отвернулась. Он заблуждался, если подумал, что искупил свою вину.
– Ты что-нибудь ела? Может, поужинаем вместе? – Я все еще не смотрела на него, но знала, что он выжидательно смотрит в мою сторону. – Скоро вернется Омер. Можем подождать его и вместе сесть за стол.
Казалось, что он пытается заискивать передо мной, но мне это было безразлично. Теперь я была осторожна. Вот так-то. Когда я проигнорировала его вопросы, Каран повернулся к Ознур:
– На сегодня можете идти.
Он сказал это так, словно последующие возражения были неприемлемыми.
Мать и дочь вскоре ушли, напоследок напомнив, что я могу звонить им, если мне что-нибудь понадобится. На самом деле мне было уже лучше. Из-за лекарств, хорошей еды и наличия отопления простуда начала постепенно отступать. Я просто иногда чихала, и у меня болело горло.
Как только тетушка Зулейха и ее дочь скрылись за дверью, Каран повернулся ко мне. Я демонстративно отвернулась, когда услышала, как он пошутил:
– Голову свернешь, если будешь так упорствовать. Когда ты уже начнешь со мной разговаривать? – и, не получив ответа, продолжил: – Ляль, милая, не делай так.
Ляль? МИЛАЯ?
Я резко повернулась.
– Какая я тебе милая? Сам ты милый! – выкрикнула я сердито.
Он кивнул, поблагодарив за комплимент, и улыбнулся:
– Хорошо, согласен, что я милый.
Я нахмурилась.
– Тебе только кажется, что ты такой, – проворчала я, схватившись за пульт, а потом процедила сквозь зубы: – Еще «Ляль» меня называет! Явно глухой, какая досада…
И что нам делать с этим пультом? Можем прицелиться и кинуть его кое-кому прямо в голову.
Он выхватил пульт у меня из рук, и наши взгляды встретились.
– Ты голодна? Я вот очень. Что у нас сегодня на ужин?
Мне-то откуда знать?
Ляль, ты же сама выбирала блюдо, помнишь, тетушка Зулейха тебя спрашивала? Конечно, ты должна быть в курсе.
– Мне-то откуда знать? – Я впилась взглядом в его лицо. И тут мне пришла в голову идея, от которой я лукаво ухмыльнулась: – Есть ичли кёфте, кажется, они тебе нравятся.
Он встал, глядя прямо перед собой. Снимая пальто, бросил:
– Они мне не нравятся.
Улыбка, с которой он только что произносил свои глупые шутки, пропала и сменилась на сердитое выражение.
– Да что все зациклились на этих котлетах, – пробурчал он. – Кто их вообще любит?
Снова сев на диван, он оттянул ворот водолазки.
– Пусть те, кому они нравятся, их и едят, нам-то что?
Он опять нервничал. И сильно. Теперь могло показаться, что он сердился на всех людей мира, которым нравились ичли кёфте.
Интересно, та девушка ему изменяла?
Неужели можно изменять такому парню, как Каран?
Ляль, ты чего?
Так, не отвлекай меня сейчас.
Как только мы вновь встретились взглядами, он перестал хмуриться.
– Ты забыла свой телефон в том доме, – сказал он.
С этими словами он достал телефон из кармана и протянул мне.
– Тебе звонил какой-то Озкан раз сто, наверное… – протянул он, ожидая ответа в то время, пока я пыталась разблокировать экран.
Конечно же, я не ответила Карану.
Уже поздно было перезванивать Озкану. Я была удивлена его терпению. Либо брат в свое время по-хорошему его предупредил, либо моя угроза все же сработала. Было бы грубо описывать Озкана как «одержимого извращенца», но это не отменяло того, что он действительно мной одержим.
– Кто такой Озкан? – спросил Каран резко. – Твой друг или что-то в этом роде? Я так и не понял.
А как ты поймешь, мы же еще не объяснили? Сумасшедший!
В ожидании ответа на его лице застыло любопытство, поэтому я, игнорируя его вопрос, снова вернулась к телефону.
– А тебе-то что, Каран-который-не-друг? – спросила я с нажимом на каждое слово.
Каран с шумом выдохнул:
– Понятно, от тебя я сегодня ничего не добьюсь. – С этими словами он встал и продолжил угрожающим тоном: – Тогда я узнаю по-своему.
Я поморщилась и уставилась на него в ответ.
– Почему ведешь себя как горный медведь? Я не хочу тебе отвечать, неужели непонятно? – огрызнулась я. – Когда ты мне не отвечаешь, это нормально. А когда я делаю то же самое, это становится проблемой! Не вздумай беспокоить моих друзей своими «расследованиями»!