Каран сощурил глаза.
– Тебе нравился бэд-бой? – спросил он удивленно, наклонившись над столом. – Что общего могло быть между ним и такой наивной девушкой, как ты? – Он поморщился. – «Бэд-бой» – такое нелепое выражение.
Я улыбнулась:
– Сейчас я думаю так же, но в то время я переживала сложные времена. Он был придурком, который в первые годы обучения издевался и подначивал меня, а потом решил в себя влюбить. Знаешь, такой тип, который издевается над девушкой, когда она рядом, и защищает от нападок других, когда девушки рядом нет.
Каран поджал губы:
– Не знаю.
– Понятно, я в любом случае не могу представить тебя кем-то вроде того парня, – ответила я, водя пальцем по краю бокала. – Ты определенно ведешь себя очень галантно, встречаясь с девушками.
Каран отрицательно покачал головой.
– То есть как? – удивленно спросила я. – Ты обычно грубо себя ведешь?
Каран шумно выдохнул через нос.
– Я не знаю, что тебе сказать, – ответил он, глядя мне в глаза, словно ожидая от меня какой-то реакции, но я не понимала, что он имел в виду, – потому что у меня никогда не было девушки.
Вино застряло у меня в горле, и я начала кашлять. Кашель все не утихал, поэтому Каран встал с места, намереваясь помочь, но я жестом остановила его.
– Со мной все в порядке, – ответила я надтреснутым голосом. – Я просто немного в шоке.
– Я ожидал, что это тебя удивит, – сказал он, ухмыляясь.
– Тебе двадцать девять, ты очень симпатичный и харизматичный парень, но у тебя никогда не было девушки?
Притормози, Ляль.
Он смущенно почесал нос, улыбаясь полученным комплиментам.
– Обычно я не так выгляжу в глазах других людей. Я скрытен и скуп на эмоции. Поэтому меня редко можно видеть таким, как сейчас, – сказал он тихо. – Почему ты так на меня смотришь? Что, со стороны я похож на того, который меняет девушек как перчатки?
– Нет-нет, – поспешила ответить я. А потом замолчала, не зная, что еще сказать. К счастью, к нам подошел официант и наполнил наши бокалы.
Каран казался очень милым. Он всегда был очень добр ко мне, если не считать некоторых случайных инцидентов. Если бы то, что я видела в его взгляде, действительно предназначалось только для меня, то я бы уже вскочила на стол и начала танцевать от счастья. Если бы он так смотрел на любую другую девушку, то уже давно был бы женат. Я все еще не могла оправиться от потрясения после услышанного.
Когда официант удалился, Каран указал на меня бровью.
– Хорошо, мы узнали об этом придурке из твоей школы. Есть ли еще второй придурок, о котором ты мне не рассказывала? Или придурки?
Он произносил слово «придурок» с таким остервенением, что я не могла удержаться от смеха. В ответ он тоже улыбнулся:
– Что ты смеешься?
– Есть еще один, – сказала я, проигнорировав его вопрос. Он начал внимательно смотреть на меня, готовясь слушать. – Хотя в этом случае «придурком» в нашей паре была именно я, – подытожила я, проведя пальцем по губам.
– Как это? – спросил он, и я грустно вздохнула.
– Сначала между нами были просто деловые отношения. Это длилось не очень долго, но все равно у нас было много проблем. Зачем нам быть вместе, если мы не могли найти общих тем для разговора?
Взвешивая мои слова, Каран прочистил горло.
– Ты права. Если вам нечем делиться друг с другом, то и жизнь делить на двоих тоже неразумно.
Я подумала о том, чем бы мне хотелось поделиться с Караном. Мне казалось, что я не смогу полностью узнать его, даже если мы будем разговаривать часами. Казалось, что все, о чем мы говорили, было лишь каплей в океане. Каран казался мне очень сложным человеком, хотя, может, я просто не могла его пока понять.
– У меня есть несколько вопросов, – сказала я, развернувшись к нему.
– Спрашивай.
Я сделала глоток шампанского.
– У меня их много, но один из них волнует меня особенно сильно. Ты можешь не отвечать, если посчитаешь его некорректным, но я должна спросить, иначе это сожрет меня изнутри.
Он прищурился.
– С Омером что-то случилось в прошлом. Что-то очень тяжелое.
– Ляль, – перебил Каран. – Будет лучше, если Омер сам расскажет тебе об этом. Я не тот человек, который должен отвечать на этот вопрос.
– А он расскажет?
– Да. Как ты правильно заметила, он действительно пережил кое-что тяжелое, о чем он обычно не распространяется. После того, что с ним случилось, он удивлялся, как что-то еще могло его расстроить в этой жизни. Если ты спросишь, то он расскажет, потому что Омер никогда не делится своими переживаниями, если не задать ему вопрос прямо.
Я прерывисто вздохнула, а Каран продолжил:
– Я не могу спрашивать за тебя. Но если ты задашь ему этот вопрос, он тебе откроется.
– Как я могу это сделать, зная, что ему будет больно вспоминать об этом? – спросила я тихо. – У меня не получится.
– Он чувствует эту боль независимо от того, спросишь ты или нет.
Сожаление поселилось в моей груди.
– Это связано с его женой? – спросила я невольно.
Сжав губы, Каран тяжело опустил голову, подтверждая мои слова. Я сглотнула. Как я смогу спросить Омера об этом? Я попыталась представить, как в его глазах появляются слезы, когда он рассказывает мне о своем прошлом. И поняла, что не смогу выдержать такого зрелища. Но Каран следующей фразой сделал только хуже.
– Она была на пятом месяце беременности.
Я вскрикнула и тут же прикрыла рот рукой. Он предал земле не одну, а две жизни, и страдал за обеих. Он потерял свою семью. Да, Омер не был похоронен вместе с ними, но сейчас я наконец поняла те эмоции, которые читались в его взгляде. Вместе с женой и ребенком Омер потерял свою душу. Весь смысл жизни Омера сейчас был присыпан горстью земли.
Я привыкла к смерти. Ее рука постоянно лежала на моем плече с тех пор, как я была маленькой девочкой. Она всегда была на краю моего подсознания; на фотографиях моей семьи, где хранились воспоминания; в моих снах, в которых я видела отца и мать. Смерть в какой-то степени стала моим другом, находясь постоянно рядом.
– Смотри, я здесь, не забывай меня, – говорила она. И каждый раз, когда я на мгновение забывала о ней, то она без колебаний напоминала о своем существовании. Например, как сейчас.
В турецком слове «смерть» всего один слог, как и в слове «жизнь». Слово, которое начинается со вздоха и оканчивается горстью земли в руках.
Омера приговорили к казни одним этим словом. Я была подавлена тяжестью знания, когда поняла наконец, что скрывалось за его проницательным взглядом. Как бы он выглядел, будь он счастливым? Я представила, каким бы он был, если бы ему удалось стать любящим мужем и заботливым отцом, представила, потому что на ум мне приходил еще один образ, который я пыталась спрятать. Я старалась не думать, какой крик раздался из его груди в момент, когда он понял, что потерял их. Если бы я подумала об этом хотя бы еще секунду, то не остановилась бы, пока не нашла его, не обняла и не заплакала вместе с ним. Я сдерживалась, потому что не имела права напоминать ему об этом.
В глазах Карана отразилась боль. Он вновь переживал то, о чем рассказал мне. Возможно, прямо сейчас он вновь слышал крик Омера, который, впрочем, всегда был в его памяти. Душевная боль близкого нам человека окутала нас. Она воплотилась во что-то материальное и сдавила наши плечи.
– Как? – спросила я дрожащим голосом. – Все было так плохо?
Он медленно покачал головой из стороны в сторону. Мне показалось, что кто-то взял мое сердце и со всей силы сжал в кулаке.
– Есть множество воспоминаний, которые мне хотелось бы забыть, однако… это самое худшее из них, – сказал он, словно само то, что он об этом говорил, вызывало у него ненависть. – Его голос так и остался звучать в самом далеком уголке моего подсознания. Голос мужчины, который кричит, видя смерть любимой женщины, оставляющей кровь на его руках. – Он глубоко вздохнул. – Омер, брат мой.
Я быстро смахнула с глаз подступившие слезы.
– Это было убийство? – спросила я со страхом.
Он сжал пальцы правой руки в кулак.
– Гнусное покушение, – ненависть извергалась из него с каждым словом. – Это случилось неожиданно, а оттого было настолько ужасным… Я до сих пор не могу понять, как Омер смог с этим справиться. Как он мог оставаться таким стойким? Как?
Он отвернулся и перевел взгляд на море, которое бушевало так же, как и огонь в его глазах.
– Я видел много смертей. Видел больше горя, чем ты можешь представить. Но никогда – такого, что случилось с Омером. Он кричал настолько громко, что я физически ощущал боль, просто коснувшись его плеча. Когда я увидел его таким, то дал себе обещание.
Каран развернулся ко мне. Я видела твердое намерение в его взгляде, но казалось, что это обещание далось ему нелегко.
– Я никогда не влюблюсь.
Тихий всхлип сорвался с моих губ.
– Я мог бы полюбить кого-то, но я никогда бы не влюбился.
Его величество случай изо всей силы ударил меня по лицу. Передо мной сидел мужчина, выкрашенный в цвета совпадений между нашими жизнями. Я протянула руку и взяла его ладонь. Стиснула зубы, чтобы остановить слезы, и медленно сжала ладонь Карана. Я смотрела на него, словно говоря – «я понимаю тебя». Я понимала, через что они прошли, как страх сводил их с ума и как боль с каждым вздохом вгрызалась все глубже. Сердце, корчащееся от страданий, моментально распознало своего близнеца в другом человеке.
– Он рассердится, – криво ухмыльнулся Каран. – Очень рассердится.
– Из-за того, что ты мне рассказал? – Высвободив руку, я взяла салфетку и вытерла ею влажные от слез щеки. Я могла бы притвориться, что ничего не знаю.
Он все поймет, стоит тебе только раз взглянуть на него, Ляль.
– Нет, – произнес Каран, не задумываясь. – Вообще-то он будет только рад, что не стал рассказывать об этом сам.
Я вскинула брови. Тогда из-за чего ему злиться?
– Ты поймешь, – ответил Каран, внимательно глядя на меня. – Как только придет время.