— Они творили злые дела, как и ты.
— Тогда почему их не отводили в крааль короля Георга, не оказали им такую же честь, как мне?
— В будущем их тоже будут туда отводить, — заверил Марк.
— Хо! — отозвался Пунгуше, и на этот раз в его голосе звучали презрение и насмешка.
— Когда я их поймаю, они пойдут туда же, — упрямо повторил Марк, но зулус рукой с розовой ладонью сделал выразительный жест, который говорил: существует много законов. Но одни для богатых, другие для бедных, одни для белых, другие для черных. Они снова замолчали и молчали до тех пор, пока Марк не остановился на ночь и не привязал Троянца.
Когда Марк у костра готовил для них обоих еду, из темноты с носилок снова заговорил Пунгуше.
— Для кого ты бережешь сильване, диких зверей долины? Сюда придет охотиться король Георг?
— Никто никогда не будет здесь охотиться, ни король, ни обычный человек.
— Тогда зачем ты охраняешь сильване?
— Потому что если этого не делать, настанет день, когда в этой земле никого не останется. Ни буйволов, ни львов, ни куду — никого. Большая пустота.
Пунгуше замолк. Марк налил похлебку из кукурузы с говядиной в крышку котелка и отнес зулусу.
— Ешь, — сказал он и сел напротив, держа на коленях собственную миску.
— Ты говоришь правду, — задумчиво сказал Пунгуше. — Когда я был ребенком твоих лет, — Марк заметил шпильку, но оставил ее без внимания, — в этой долине жили слоны, большие самцы с бивнями длиной в метательное копье, а львов и буйволов было как скота в королевских стадах. — Он помолчал. — Все это исчезло, и скоро исчезнет то, что осталось.
— Разве это хорошо? — спросил Марк.
— Это не хорошо и не плохо. — Пунгуше пожал плечами и принялся за еду. — Просто так устроен мир, и думать об этом бесполезно.
Они в молчании окончили трапезу, Марк очистил посуду и принес кофе, от которого Пунгуше отмахнулся.
— Выпей! — приказал ему Марк. — Нужно, чтобы в твоей воде не было крови.
Он дал Пунгуше папиросу, и зулус старательно отломил кончик, прежде чем сунул ее в губы. Он сморщил широкий плоский нос от незнакомого пресного вкуса, потому что привык к жесткому черному туземному табаку, но не стал оскорблять хозяина лагеря своими замечаниями.
— Когда все кончится, когда в эту долину придет великая пустота, что станет с тобой, о шакал? — спросил Марк.
— Я не понимаю твой вопрос.
— Ты человек сильване. Великий охотник. Твоя жизнь связана с сильване, как пастух связан со своим скотом. Что станет с тобой, о могучий охотник, когда исчезнет твой скот?
Марк понял, что задел зулуса. Тот еще больше раздул ноздри — было видно, что на душе у него накипело. Но Марк ждал. Пунгуше же обдумывал его слова — долго и всесторонне.
— Я пойду в Иголди, — сказал наконец Пунгуше. — Пойду на золотые шахты и разбогатею.
— Тебе дадут работу глубоко под землей, где ты не увидишь солнца и не почувствуешь ветра, и ты будешь колоть камни, как и теперь, в краале короля Георга.
Марк увидел на лице зулуса отвращение.
— Я пойду в Теквени, — изменил план Пунгуше. — Я пойду в Дурбан и стану важным человеком.
— В Теквени ты будешь дышать дымом из фабричных труб, а когда толстый надсмотрщик-бабу будет говорить с тобой, ты станешь отвечать: «Йехбо, нкози. Да, хозяин».
Отвращение на лице зулуса проступило еще явственнее. Он докурил папиросу до кончика и смял пальцами.
— Джамела, — строго сказал он. — Твои слова тревожат человека.
Марк хорошо знал, насколько серьезна рана зулуса, гораздо серьезнее, чем позволяет предположить его стоическое терпение. Но показывать, что тебе больно, могут только женщины.
Он очень нескоро сможет выдержать поездку в коляске по плохим дорогам к ближайшему полицейскому участку и к суду магистрата в Ледибурге.
Марк поместил его в пристройке для инструментов, которую поставил у дальней стены конюшни. Здесь было чисто, сухо и прохладно, и была прочная дверь с висячим замком. Несмотря на возражения Марион, он взял одеяла из ее сундука и матрац, который она берегла для детской.
— Но он туземец, дорогой!
Каждый вечер он относил пленнику еду, осматривал рану и заново перевязывал ее.
Пока Пунгуше ел, Марк сидел на ступеньке и ждал. Потом они курили и разговаривали.
— Если долина теперь принадлежит королю Георгу, почему ты построил здесь свой дом, развел огород и пасешь своих мулов?
— Я человек короля, — объяснял Марк.
— Значит, ты индуна? — Пунгуше не донес ложку до рта и недоверчиво посмотрел на Марка. — Ты один из советников короля?
— Я хранитель королевской охоты.
Марк использовал старый зулусский титул, и Пунгуше печально покачал головой.
— Отец моего отца когда-то был хранителем королевской охоты. Но он был важным человеком, с двумя дюжинами жен, он сражался в десятках войн и убил столько врагов, что на его щите бычьи хвосты росли густо, как трава весной.
Бычий хвост король жаловал воину, которого хотел отметить за доблесть в битве.
Пунгуше закончил есть и просто сказал:
— Королю Чаке хватало мудрости не поручать ребенку мужскую работу.
На следующий вечер Марк заметил, что рана быстро и чисто зарастает благодаря огромной силе и закаленности зулуса. Теперь он тоже сидел, скрестив ноги, и в том, как он держал голову, видны были живость и бодрость. Пунгуше гораздо быстрее, чем рассчитывал Марк, сможет отправиться на суд в Ледибург. При этой мысли Марк испытывал странное сожаление.
— Король Георг, конечно, — великий, мудрый и всевидящий король, — начал привычный вечерний спор Пунгуше. — Так почему он ждал до заката с работой, которую следовало начинать на рассвете? Если он хотел избежать великой пустоты в долине, эту работу должен был начать еще его отец.
— У короля много дел в далеких странах. Он должен опираться на советы индун, которые бывают и не мудрыми, и не всевидящими, — объяснил Марк.
— Абелунгу, белые люди, подобны жадным детям, которые горстями хватают еду, но не могут ее съесть. И мажут ею лица.
— Жадные и невежественные люди бывают и среди черных, — заметил Марк. — Некоторые даже убивают леопардов стальными капканами из-за их шкур.
— Да, чтобы продать жадным белым людям, которые одевают в них своих невежественных женщин, — согласился Пунгуше. «Квиты», — подумал Марк, собирая пустую посуду.
На следующий вечер Пунгуше казался печальным, как при расставании.
— Ты дал мне много пищи для размышлений, — сказал он.
— У тебя будет на это вдоволь времени, — согласился Марк. — Пока будешь дробить камни.
Пунгуше не обратил внимания на эту вставку.
— Для человека, который еще так молод, что должен пасти стада, в твоих словах много веса, — сформулировал он комплимент.
— Устами младенца… — перевел Марк на зулусский, и Пунгуше серьезно кивнул. А на следующее утро он исчез.
Пунгуше разобрал заднюю стену и выбрался в узкое отверстие. Он взял свой каросс, а одеяло Марка аккуратно сложил и оставил на матраце.
Он пытался забрать и капкан, но его Марк закрыл на кухне, поэтому Пунгуше его оставил и ушел ночью на север.
Марк был в ярости оттого, что так неправильно оценил время выздоровления своего пленника, и, отправляясь на Троянце по его следу, мрачно пообещал:
— На этот раз я застрелю ублюдка на месте.
И в этот миг заметил, что зулус опять провел его. Пришлось спешиться и распутывать след.
Через полчаса Пунгуше привел его к реке, но только полдня спустя Марк увидел, где зулус вышел из воды, легко ступив на упавшее бревно.
Наконец на дальнем краю долины, на каменистой почве, Марк окончательно потерял след и лишь к полуночи вернулся к дому, крытому тростником. У Марион был готов ужин, а на огне кипели десять галлонов воды для ванны.
Шесть недель спустя Пунгуше вернулся в долину. Марк сидел на веранде дома и удивленно смотрел, как он приближается.
Он шел длинными скользящими шагами, совершенно оправившись от раны. На нем была набедренная повязка с голубыми бусинами, а на плечах шкура шакала. Пунгуше нес два ассегая с широкими лезвиями. На почтительном расстоянии за ним шли его жены.
Их было три. С голой грудью, в высоких глиняных головных уборах зулусских матрон. Старшая была одних лет с мужем, но ее груди были плоскими и пустыми, как кожаные сумки, и она уже потеряла передние зубы.
Самая младшая жена была еще совсем юной, лет семнадцати, хорошенькая, пухлая. С грудями как дыни и с толстым коричневым младенцем на руках.
Каждая жена несла на голове огромный тюк, легко, без помощи рук, удерживая его в равновесии, а за ними следовала целая стая голых и полуодетых детей. Как и матери, девочки несли на голове груз, соответствовавший возрасту и телосложению носительницы. Самая маленькая, лет четырех, несла на голове сосуд для пива — тыкву величиной с грейпфрут; она точно повторяла походку старших — прямая спина, ягодицы покачиваются.
Марк насчитал семерых сыновей и шесть дочерей.
— Я вижу тебя, Джамела, — остановился у веранды Пунгуше.
— И я тебя вижу, Пунгуше, — осторожно ответил Марк, и зулус удобно устроился на нижней ступеньке. Его жены расположились на краю огорода Марион, вежливо оставаясь за пределами слышимости. Младшая жена поднесла младенца к полной груди, и тот жадно начал сосать.
— Завтра пойдет дождь, — сказал Пунгуше, — если только не подует ветер с севера. В таком случае дождя не будет до полной луны.
— Это так, — согласился Марк.
— Дождь полезен для пастбищ. Он приведет сюда сильване с португальской территории за Понголой.
Изумление Марка сменилось живым любопытством.
— В деревнях говорят, — продолжал Пунгуше, — и я только недавно узнал об этом. Говорят, Джамела, новый хранитель королевской охоты короля Георга, могучий воин, убил много врагов короля в войне далеко за морем. — Шакал помолчал и продолжил: — Хотя у него еще нет бороды и он зелен, как первая весенняя трава.