Птица несчастья — страница 13 из 32

Дело не в Федоре – дошло до Максима. Вероятно, мертвая вода помогает аборигенам Заручья также, как и людям. Но добраться они до нее сами не могут, потому и напросились в попутчики. Можно было напрямую спросить у Полкана и Оли, но не ответят: все заручьевские не любят говорить о месте, где обитают. Или сами немного что знают о малой родине.

Солнце припекало – погода на редкость теплая для последних дней августа. Солнечные блики плясали на листьях, окрашивая их в желтый цвет. Скоро весь лес окрасится в золото. Максим снял куртку и убрал в рюкзак.

– Максимус, – обратился Федор, – а сколько обычно до мертвой воды идти?

Максим пожал плечами: сложный вопрос.

– По-разному, – произнес он. – Один раз неделю на поиски потратил. А обычно дня три-четыре.

– А-а, – поперечные складки над переносицей Федора разгладились. – Нормально.

– Был среди ходоков Леха Ржавый, – продолжил Максим, – он месяц тут болтался, насилу вышел. Без воды, но живой, хотя отощал так, что одежда болталась. Да и от той одежды обноски только остались.

– А как понять, что не туда идешь? – насторожился Федор.

– Никак, – ответил за Максима Полкан, – топай себе да топай. Авось повезет.

– Главное, душой понимать, куда надо, – ободряюще улыбнулась Оля.


Оля являлась очередной загадкой Заручья. Хотя и была с Сирин одного рода племени, но никакими способностями не обладала: не молодая уже женщина с птичьим телом и наивностью ребенка. Полкан такой же: кроме физической мутации за ним ничего особенного не замечено. Может, потому эти двое общаются с людьми нормально? Жаль, Максим не ученый, не в состоянии этих загадок разгадать, да и ученые оказались бессильны.

– А если мы на одном месте кружим? – Федор никак не успокаивался.

– У тебя есть какие-то предложения? – Максим в упор посмотрел на парня.

– Ну, я не знаю, – стушевался тот, но продолжил: – Метки оставлять, например, или карту начертить.

Максим промолчал: когда-то и он был таким инициативным и одновременно глупым из-за отсутствия опыта, но жизнь пообломала.

– Тебе же человеческим языком сказали, что не работает это здесь, – меланхолично сказал Полкан. – Или ты других дурнее себя считаешь?

– Да нет, – по лицу Федора было понятно, что от своей идеи отступиться он не готов.

– Если хочешь, то вперед, Федя, – Полкан смахнул с лица волосы, явно красуясь. – Мы мешать не станем, но и помогать тоже.

– У меня ничего подходящего нет, – признался Федор.

– Нет так нет, – глубокомысленно заметил Полкан.

Оля оживилась:

– Феденька, хочешь, перышек дам?

Тот покачал головой:

– Их ветром унесет, а вам больно будет, наверное.

– Иди, Федя, и не суетись.

После глубокомысленного замечания Полкана все замолчали. В голове Максима всплыла песня, слышанная недавно по приемнику:

«When there's no love in town

This new century keeps bringing you down

All the places you have been

Trying to find a love supreme

A love supreme».*

Если бы он был один, то начал бы напевать вполголоса:

«Когда в городе нет любви,

А новый век крушит все, кричи не кричи.

Ты всюду побывал,

В поисках истинной любви,

Желая обрести истинную любовь».

Уже давно Максим не думал ни о какой любви, сроднился с одиночеством. Нарастил невидимый для стрел Амура панцирь, даже кошку не завел, чтобы не привязываться. Да и как завести, когда пропадает с весны по осень в вылазках, и никто не поручится, что в один не прекрасный день Максим не сгинет в лесах Заручья, оставшись навеки в скорбных списках ходоков. Да и была любовь в жизни Максима давным-давно. Такая любовь, что размениваться на другую глупо.

Он на мгновение задохнулся от воспоминаний. Как же больно… До сих пор больно ворошить прошлое, и сердце щемит от невозвратного. Максим многое бы отдал, чтобы изменить былое, чтобы взглянуть в ее глаза, вдохнуть аромат волос, почувствовать гладкость кожи. А ведь и лица любимой уже не помнит, понял Максим с обреченностью. Даже не опишет: глаза то ли зеленые, то ли серые, точно знает, что светлые. Росточком невысокая, макушка головы упиралась в его подбородок, когда Максим прижимал любимую к себе. И тело податливое, так и льнуло к нему.

Ветка едва не хлестнула по щеке, Максим машинально отвел ее в сторону. Казалось, научился не думать, похоронил чувства, да только прорвется в неподходящий момент мысль о давней любви, мимолетное воспоминание, и жить становится невмоготу, потому что несправедливо то, что произошло с Максимом. Ни по человеческим законам, ни по божьему.

– О чем задумался? – прервал поток воспоминаний Полкан.

Максим отмахнулся: может он хотя бы несколько минут побыть наедине со своими мыслями? Но Полкан не унимался:

– Смотри, озеро. Может, тут и остановимся на ночлег?

______________________________

* Песня «Supreme» Robbie Williams

Глава тринадцатая. Игры с русалками

До заката время еще было, но Максимус согласился с Полканом: лучше расположиться возле водоема. Федора сразу послали набрать хворост, а потом нарвать папоротник на подстилку. Федор приволок увесистый обрубок ствола поваленной березы, затем отправился за сухими ветками. Он поднимал ветви одну за другой, а сам думал об Алене: как она там? Тревога вновь овладела Федором: ему казалось, что он делает недостаточно, теряет время попусту вместо того, чтобы распрощаться с попутчиками и искать живую воду.

И вместе с тем Федор осознавал, что может не справиться один. Если бы были ясные ориентиры… Да хотя бы надежда была, что живая вода существует! А то получится, что и Алену не спасет, да и сам застрянет в Заручье. «Надо Олю выспросить, – осенило Федора, – по ней видно, она врать не умеет». С этой светлой мыслью он вернулся в лагерь.

Вскоре Максимус развел костер в чурбаке: так называемую финскую свечу. На ней отварил рис и смешал с завтраком туриста. Федор уплетал ужин за обе щеки и с грустью констатировал: со своим запасом пирожков он бы уже начал голодать. Глупо сорвался в поход, даже не подготовился толком. Представлял все в радужных красках, а на деле лопухнулся.

– Тебе котелок мыть, – велел Максимус.

Федор послушно взял котелок и алюминиевые ложки и направился к воде. Набрал песок и принялся тереть котелок, очищая тот от нагара и остатков пищи. Затем отмыл ложки. Зачерпнул в котелок воды и вернулся к костру.

– Неплохая здесь водичка, – одобрил Полкан, – мягкая. В такой волосы хорошо мыть.

Он направился к воде, а затем неспешно поплыл по озеру. Оля заковыляла за ним. Остановилась на берегу и теперь всматривалась вдаль. Пока закипала вода, Федор решил поговорить с Олей, он подошел и спросил:

– А как вы здесь живете?

Она повернулась и с удивлением ответила:

– Да хорошо живу, Феденька. Место здесь замечательное! Цветочки растут, птички поют. Что еще надо?

– Ну ведь странности разные. Непонятно, куда идти, – Федор не знал, как приступить к главному вопросу.

– Да куда хочешь, иди, Феденька. Если надо, придешь, – Оля смотрела так, что Федору стало стыдно: пользуется ее наивностью.

Но ради Алены… Федор напомнил себе: он делает это не для себя, а чтобы спасти Алену.

– А есть что-то совсем необычное, о чем говорить не принято? – от напряжения Федора подташнивало, даже голова закружилась.

Оля лишь шире распахнула глаза:

– У нас все на виду, Феденька. Да и нечего прятать. Или ты что-то потерял?

Федору хотелось закричать со злости: что они все такие непонимающие?! То ли притворяются, то ли он и в самом деле погнался за иллюзией.

– Да, потерял, – лицо дрогнуло, он сдерживался изо всех сил. – Счастье свое потерял.

Оля взмахнула крылом и укрыла Федора.

– Все будет хорошо, – прошептала она. – Верь только.

– А как верить?! Если вы ничего не знаете! Что бы я ни спросил, – он вывернулся из-под крыла и быстро зашагал в лес подальше от Оли, лагеря и остальных.

Максимус окликнул, но Федор ничего не ответил.

– Куда ты? Вернись! – еще раз донесся голос Максимуса, но Федор плевать на него хотел.

Он пробирался между деревьев, спотыкаясь о поваленные стволы. Мешался кустарник, ветви цеплялись за куртку – казалось, сам лес тормозит Федора. Наконец, он выдохся. Прижался спиной к березе и теперь старался отдышаться. Пот заливал глаза, ручейком сбегал за воротник. Хотелось пить. Федор облизал губы и попытался сглотнуть – не вышло.

Он глубоко вздохнул пару раз и понял: нужно возвращаться. Но возвращаться – значит, расписаться в собственном бессилии, признать, что с ним можно обращаться, как с дурачком. Неужели они думают, что Федор поверит в нелепые байки о том, что туземцы Заручья ничего не знают про это место? Как такое может быть?! Ну не бывает так!

И в то же время Федор осознавал: может. Оля не врет, как и Полкан, и от этого становилось только хуже. Живой воды могло не быть, или вода могла быть, но до нее не добраться, потому что никто не в курсе, куда идти. На душе Федора становилось все горше.

Он огляделся, и до него дошло, что он не в состоянии найти нужное направление. Федор позвал Максимуса, Полкана, Олю – они не ответили. Вероятно, он отошел от лагеря слишком далеко – в пылу злости не следил за временем, но Полкан способен учуять Федора, так что нужно только дождаться. Как говорят спасатели: если потерялся, оставайся на месте.

От нечего делать Федор разглядывал окрестности. На стволах деревьях рос мох, мох покрывал и землю: тут было сыро. Федор ковырнул его, под мхом обнаружилась черная влажная земля – ничего примечательного. Федор поднял лицо вверх: солнце уже садилось, но до заката время оставалось. Федор повернул голову и вздрогнул: на высоте около трех метров на ветви березы сидела девушка. Она с любопытством рассматривала его.

Федор, не сводя с нее глаз, невольно сделал шаг назад. Девушка легко спрыгнула, Федор вздрогнул – сумасшедшая! Ведь ногу легко подвернуть, но девушка даже не покачнулась. Она вплотную приблизилась, разглядывая Федора. Тот тоже внимательно изучал ее: несимпатичная. Волосы коротко и неровно острижены, нос широкий, глаза маленькие, ресниц почти нет. Одета в фланелевую рубаху длиной ниже колена, вор