Оля чуть отстранилась от Федора, ее лицо посветлело, она умильно сложила руки:
– Писал нам исправно, на каникулы приезжал, а как восемнадцать исполнилось, в армию его призвали.
Оля опустила голову и монотонно принялась перечислять:
– Проводили его хорошо, одноклассников позвали, учителей. Самогон на стол поставили, поросенка зарезали. Мы-то в доме сидели, а молодежь гуляла до утра. Все, как положено.
Из армии Димочка вернулся в цинковом гробу – груз 200. Максим отметил, что это случилось несколькими годами позже его службы, тогда многим молодым ребятам не повезло с братским долгом в чужой стране.
– Как я плакала! Как убивалась. Девочки из его класса пришли, помогали мне. А я плачу, света белого не вижу. И не попрощаться по-человечески, не посмотреть на него: гроб-то закрытый.
У Оли перехватило дыхание. Она некоторое время боролась со спазмами в горле, а потом продолжила сдавленным голосом:
– Все пришли с ним проститься. Плакали, вспоминали Димочку. Слова хорошие говорили. Как я тогда не умерла, не знаю.
Она подняла голову и посмотрела на Федора с такой безнадежностью, что Максим ощутил глухую тоску.
– Потом не помню ничего. Только как-то сижу и пытаюсь укрыть Димочку одеялом: холодно ему. А тут Гена меня берет под руки и уговаривает домой идти. Я и очнулась. На кладбище же! И снегом Димочкину могилку засыпаю.
Она посмотрела на свои руки, привычные к тяжелой работе, руки, которыми она качала своего ребенка.
– У Гены моего горе внутрь ушло. Он все в себе держал. Да за мной присматривал. Как-то утром ушел на работу. Вдруг соседка Нинка бежит. И кричит, кричит. Так страшно!
Оля принялась раскачиваться.
– Не дошел он до работы. Сердце. Так и похоронили его следом за Димочкой.
Она накрыла голову крыльями, голос теперь доносился, как из-под подушки, и Максиму тоже захотелось спрятаться словно в детстве: залезть под стол и спустить скатерть до пола.
– Замерло во мне все. Я точно неживая сделалась. Живу и сама не знаю зачем. Беспросветно. И полезла я в буфет. Там на верхней полки уксусная эссенция стояла, я ее подальше прятала, чтобы Димочка не нашел. Вдруг перепутает с простым уксусом. Взяла бутылочку, да и пошла в птичник. Иду и сама не соображу для чего.
Оля глядела перед собой ничего не выражающим взглядом, вызывая из памяти то, что было надежно похоронено.
– Пришла, никого нет. А уксусную кислоту в руках держу. И так плохо мне сделалось, что взяла я уксус, да и выпила. И боль такая, даже не крикнуть. Все горит, и душа тоже. Так что была Оля, да и не стало.
Глава шестая. Золотоискатели
Всю дорогу Федор молчал. А о чем говорить? После рассказа Оли хотелось одного: взять и отменить происшедшее с ней. Только сделать этого нельзя. И Оля, и Полкан изменились после Свистоплясова: в них появился надлом. Федор не знал, кого в этом винить: себя, что настоял на продолжении пути, или Максимуса, что выбрал не то лекарство. Да и стоит ли в этом копаться? Сделанного не воротишь.
Неизвестно, стоят ли его усилия подобной цены. И что скажет Алена, когда очнется и узнает, чем он заплатил за ее спасение. Хотя она не узнает – Федор твердо это решил. Если все получится… Страшно представить, что все усилия окажутся зряшными. Федор постарался выгнать мысль из головы: подумает потом.
Местность изменилась. Березы и сосны постепенно вытеснили ель и пихта, лес сделался мрачным и недобрым. Деревья сплотились, загораживая проход путникам. Рос можжевельник, черника уже отошла, а ягоды брусники только набирали краски. Но Федор все же сорвал несколько: кислые, но в меру, и жажду притупляют. Когда послышался шум реки, Федор обрадовался: удастся отдохнуть, да и воды не помешает набрать.
Минут через сорок они вышли на высокий берег. Внизу протекала река, вдали виднелись горы, поросшие лесом. Солнце высветило макушки елей, озарило горы, бликами отразилось в воде. Федор на мгновение замер, разглядывая валуны в реке, омываемые бурной рекой, розовеющее небо и темную зелень деревьев. Он ощутил себя частью чего-то большого, огромного как мир, и от этого сделалось сладостно на душе.
Путники спустились к реке, решив остановиться около нее на ночлег. Федор разжег огонь, набрал в котелок воду и установил его на треногу. Оля села на прибрежный валун и уставилась на противоположный берег, Полкан бродил на мелководье. Федор вздохнул: как же непривычно видеть их в смурном настроении.
Вода в котелке закипела, Федор приготовился засыпать туда макароны, как Симаргл предупреждающе тявкнул. Максимус вскочил, вглядываясь за спину Федора, Федор тоже повернулся. Из-за ближайших деревьев показался незнакомый мужчина в синем комбинезоне, в руках он держал топорик. Федор напрягся: от незнакомца с топором лучше держаться подальше. Но Максимус страха не показывал, наоборот, его лоб разгладился, и Максимус с удивлением произнес:
– Лёнька? Лосяра?!
Мужчина заспешил к ним, частя при этом:
– А я вижу: дым! Дай, думаю, гляну: кто это? Наши-то в лагере. А это ты, Максимус! Рад видеть!
Он протянул Максимусу руку и указал на Федора:
– Новенький, что ли? Не припомню его.
Оля не сдвинулась с места, ее не заинтересовало появление мужчины по прозвищу Лосяра. Симаргл тоже не спешил обнюхать новопришедшего. Полкан же двинулся тому навстречу, его лицо выражало озабоченность.
– Привет, Полкан! – Лосяра словно только что заметил получеловека-полуконя. – И ты в ходоки подался?
– Ты же пропал без вести, – начал Полкан, – четыре года назад. Искали тебя, да так и не нашли.
– Не выдумывай, – отмахнулся Лосяра. – Какие четыре года? Я тут всего пять месяцев.
– Полкан правду говорит, – подтвердил Максимус. – Марина на базу приехала, ждала, когда ты вернешься. Да так и осталась.
– Марина? – на лицо Лосяры набежала тень. – А-а, Маринка! Помню. Ждет, меня, говоришь? – он широко улыбнулся. – Женам положено мужей ждать. Скоро вернусь!
Максимус подошел к нему вплотную, взял за грудки и встряхнул:
– Леня, ты меня слышишь? Тебя четыре года не было! Мы тебя похоронили уже.
Но тот будто не понимал сказанное:
– А пошли в лагерь, Максимус. Ребята обрадуются. Хороший ты мужик, нам такие нужны.
Максимус отступил от Лосяры и растерянно посмотрел на Федора, тот сообразил:
– А можно я с вами?
– Конечно! – закивал Лосяра. – Мы всем рады. И Полкана берите, и… – он запнулся, глядя на Олю. – Всех берите.
Оля молча поднялась и зашагала мимо Лосяры. Тот спохватился и обогнал ее, указывая путь:
– Тут недалеко, мы и ужин уже сготовили.
При мысли о полноценном ужине в животе забурчало. Федор сглотнул: макароны с таком есть не хотелось, пустая это еда. Хорошо бы воспользоваться предложением Лосяры, лишним не будет. Максимус как бы в ответ на его мысли снял котелок с огня, потушил костер и тоже направился за Лосярой, Полкан и Федор последовали за ним.
Появление Леньки-Лосяры ошарашило Максима: тот исчез в Заручье несколько лет назад, и никто не сомневался, что Лосяра сгинул, как прочие. А выходит, жив-здоров и в полной уверенности, что прошло всего несколько месяцев. Максим сверлил взглядом затылок Лосяры, но тот размашисто шагал – именно за широкий, как у лося, ход Ленька и получил когда-то свое прозвище – и не оборачивался.
Полкан угрюмо смотрел под ноги: возвращение Лосяры из небытия ставило крест на его отношениях с Мариной. Максим ему сочувствовал: Полкану и так нелегко давалось бремя экзотической зверушки. Но тот вроде бы справлялся: гуманитарный институт заочно закончил, и Марина в Полкане видела не занятную диковинку, а полноценного мужчину.
И все же в появлении Лосяры что-то царапало и никак не хотело состыковаться. Даже если Ленька считает, что прошло всего несколько месяцев, почему не сообразил, что близкие и коллеги будут волноваться? Не сообщил о себе? Странно это и не похоже на Лосяру. А тот шел впереди, указывая дорогу, но Максимус и сам видел: в лесу протоптана дорожка.
Вскоре тропинка снова свернула к реке и на расчищенной от деревьев поляне Максим разглядел срубы, из труб поднимался дым.
– Нас тут трое, – охотно пояснил Лосяра. – Я, Валерка-Скелетина – ты его помнишь, Колька-Пальчик… – он перечислял ходоков, которые считались пропавшими без вести.
– И что вы здесь делаете? – Максим наконец догадался спросить то, что его волновало.
Да, ради чего Лосяра ушел в Заручье так далеко и почему не возвращается?
– Сейчас расскажу. Идемте, а то ужин стынет.
Они зашли в крайнюю избу, Симаргл при этом остался на поляне. Максим отметил, что бревна, которые пошли на сруб, сочатся смолой, мох в стыках не посерел. Значит, дом построен недавно: выглядит, как с иголочки. Центральное место в избе занимала печь с лежанкой, печь уже протопилась и теперь медленно остывала. Максим ощутил, как тепло обволакивает его, от этого хотелось залезть на лежанку и немедленно уснуть. Он с трудом подавил зевоту.
– Располагайтесь, – Лосяра сделал приглашающий жест в сторону сколоченного из оструганных досок стола.
Максим сел на скамью, застеленную половиками, рядом разместился Федор. Оля примостилась возле окна, Полкан опустился на пол около нее. Лосяра споро вытащил ухватом чугунок из печи и принялся раскладывать тушеную картошку с мясом по тарелкам. Максим ощутил пустоту в желудке: в последние дни жил впроголодь, еды хватало только, чтобы не протянуть ноги.
– Я мясо сперва мариную несколько часов, – охотно пояснил Лосяра, – травкой его обложу, какая растет пахучая, ягодами можжевельника. А потом режу на небольшие куски, соль, перец, лучок туда крошу и в печку. А как запах пойдет, что слюну прошибает, так достаю и картошку добавляю. И через час есть можно.
Послышался стук и в дом вошли еще двое. Максумус узнал обоих: Валерку, прозванного Скелетиной за излишнюю худобу, и Кольку, получившего кличку за лишний палец на левой руке. Лосяра бросился к ним:
– Прикиньте, я Максимуса встретил! Привел к нам.