– Я к ходокам пришел, – ответил Федор, положив вилку. – Хочу вместе с ними за мертвой водой идти.
– О-о-о, – протянул пожилой мужчина. – Вон оно как.
Марина Вячеславовна принесла щи, и на некоторое время установилась тишина. Федор доел картошку с мясом, но Марина Вячеславовна подала чай и пирожки с капустой.
– А чего сюда приехал? А не в Москву? – спросил первый мужчина.
– Меня в Москве не возьмут, – объяснил Федор, – мне восемнадцати нет. Решил, что проще напрямую с ходоками договориться.
– Голова, – уважительно протянул пожилой мужчина. – Как считаешь, Горелый, есть у него шанс?
Рыжий парень прищурился и взглянул на Федора:
– Шанс есть всегда. Меня же вы взяли.
– Попробовал бы я тебя не взять, когда ты из машины перед постом вылез, – засмеялся первый мужчина. – Думал, прибью гада.
– Да ладно, Иваныч, все нормально же прошло, – Горелый сделал вид, что прикрывается от удара. – Мы с тобой сработались.
– Попробовал бы не сработаться, – Иваныч все же отвесил парню шутливый подзатыльник.
Федор ощутил, как спадает напряжение. Тело охватила такая слабость, когда даже рукой двинуть невозможно. Словно ему сообщили об исполнении самого заветного желания, и теперь не о чем мечтать, да и нет смысла что-либо делать: все уже свершилось.
– Нельзя его брать, – возразил пожилой мужчина.
– Почему, НикДир? – удивился Горелый.
А Иваныч пристально посмотрел на Федора, будто только что увидел.
– Прав ты, НикДир, – подтвердил он, – я сразу-то и не приметил.
Внутри Федора что-то оборвалось, точно его поманили чем-то прекрасным, а затем с треском захлопнули дверь перед самым носом.
– Почему? – он не узнал собственный голос: тот сделался глухим, точно Федор говорил через вату.
– Да нормально все с ним, – встрял Горелый. – Четкий парень.
– Птица несчастья над ним пролетела, – пояснил НикДир и обратился к рыжеволосому: – А ты, Горелый, не лезь, коли без понятия.
– Да, парень, – Иваныч сочувственно улыбнулся Федору, – беда за тобой по пятам ходит, за спиной маячит.
Глава пятая. «Шизгару» давай!»
Ужин доели в полном молчании. Потом Федор не выдержал и задал мучивший его вопрос:
– Что со мной не так?!
– Да все так, – Иваныч смотрел на ложку, которую вертел в руке. – Смышленый ты, крепкий. Только беда у тебя недавно стряслась, отмечен ты птицей несчастья. Скажешь, не так?
– Так, – скрывать правду смысла не было.
– Ну так рассказывай.
Самое важное Федор утаил, поведал лишь про аварию, и что мертвую воду оплатил ее виновник. Мол, не хочет быть обязанным спасением тому мужику, а потому и решил добыть мертвую воду, чтобы вернуть вырученные за нее деньги виновнику аварии.
– Пусть подавится! – присовокупил Федор для достоверности.
– В том-то и дело, парень, что меченый ты теперь, – продолжил Иваныч. – Вон, и НикДир подтверждает.
Пожилой ходок кивнул:
– Тебе год обождать следует, чтобы мертвая вода выветрилась. А не то они тебя увидят.
– Кто они? – не понял Федор.
– Они, – с нажимом произнес НикДир, – которые в Заручье обитают. Мавки, русалки, лешие… Разной твари по паре.
– А так разве они нас не видят? – Федор чувствовал себя дураком: он и половины из сказанного ходоками не понимал.
– Видят, но как бы вскользь, – разжевал НикДир. – А ты для них, точно лампочка для мотыльков – светишься. Сожрут в два счета.
Федор растерялся: людоеды они, что ли, в Заручье? Хотя если вампиры или оборотни… О чем это он? Их не существует!
– Ну не в прямом смысле, конечно, сожрут, хотя упыри и волколаки могут, – Иваныч будто прочел его мысли. – Просто в болота заманят или в озере утонешь. Помнишь, Миху Патлатого, Горелый?
– Ну, – отозвался тот.
– Говорил я ему: не спеши, месяц потерпи, а потом топай в свое Заручье – он до этого радикулит мертвой водой лечил. Нет же! Как магнитом его туда тянуло. Отходился Патлатый, костей так и не нашли.
– Охренеть! – Горелый завис над пустой чашкой из-под чая. – А чего раньше молчал?
– А надо о таком перед вылазкой говорить? – отрезал Иваныч. – Вернулись, вот и говорю.
– Так что, – обратился Иваныч к Федору, – погоди годок, надежнее будет. Если в Заручье сгинешь, то все напрасно: и жизнь твоя, и мертвая вода, что на тебя потратили, когда другим не всегда хватает. Да и родителей этим не осчастливишь.
– Может, они мечтают от него избавиться, – хохотнул Горелый и осекся, заметив укоризненный взгляд НикДира.
В окно по-прежнему билась муха. Федор мгновение смотрел на нее, забыв обо всем. Он сам, как муха, колотится о невидимую преграду. Кажется, протяни руку, и все получится. Но надежда лишь поманила, да обманула.
– Та-а-ак, – произнес Горелый. – Сегодня у нас пятница, а значит, в клубе танцы. Ты идешь? – обратился он к Федору.
– Я? – растерялся тот.
– Ну не НикДир же, – Горелый встал из-за стола. – Чего тут штаны протирать, пойдем, растрясемся. На девчонок посмотрим.
Федор раздумывал недолго: и в самом деле, что тут делать? А в клубе, глядишь, Горелый что дельное расскажет.
– Идите, идите, – махнул рукой Иваныч, – а я отсыпаться. Прошлую ночь глаз не сомкнул, потому что всякая гадость именно перед возвращением начинается.
– Вещи свои оставь, – велела Федору Марина Вячеславовна: – у нас на Севере воровать не принято.
– Я верю! – среагировал он. – А почему так? – Федор все же не удержался от вопроса.
– Люди у нас счастливые, – пояснила она, – хотя и тяжело живем.
– Кому тяжело, а кому трудно, – не остался в стороне НикДир.
Марина Вячеславовна отвела Федора в клеть. Федор бросил рюкзак на тюфяк, набитый соломой, а сам спустился вниз, где уже ждал Горелый.
– Ну поехали, – Горелый направился к одному из внедорожников с брезентовым верхом, покрытому толстым слоем пыли. Сбоку кто-то выцарапал поверх грязи надпись: «Никита + Тина = любовь».
– Тебя Никитой зовут? – Федор указал на надпись.
– А-а, нет, это какому-то малолетке делать было нечего. Я Виталий.
Они, наконец, познакомились.
– А Горелым тебя за что прозвали? – полюбопытствовал Федор. – Из-за цвета волос?
– Да нет, – ответил Горелый, – история одна приключилась. Я белье над костром повесил сушиться, а веревка с одного края оборвалась. Вещи-то мои, тю-тю, сгорели, пришлось как погорельцу на базу возвращаться. Так в тот раз за мертвой водой и не сподобился.
Он включил зажигание, зажглись фары. Проснулось радио, которое сперва зашипело, а потом выдало:
«Голуби своркуют радостно,
И запахнет воздух сладостно.
Домой, домой, пора домой!»*
Горелый подхватил: «Домой, домой, пора домой!»
– Завтра рвану, как высплюсь, – обратился он к Федору. – Но сперва погудим, как следует.
Он выжал газ, и внедорожник ринулся вперед, распугивая возвращавшихся с поля коров.
– Зажжём, Федя! – заорал Горелый. – Я живой вернулся и с наваром!
Внедорожник мчался, подпрыгивая на колдобинах и поднимая клубы пыли. Даже на мосту Горелый не сбавил скорость, так что Федору показалось, что бревна не выдержат и вместе с машиной загремят вниз. Автомобиль свернул налево и вскоре остановился возле деревянного здания серо-зеленого цвета. Перед входом кучковались парни и несколько девушек.
– Привет, молодежь! – Горелый вылез из внедорожника и помахал им рукой. – Как жизнь?
В ответ раздался нестройный хор голосов: «О, Горелый, здравь буде! Какими судьбами? Как сам?» Его тут же обступили, одну из девушек Горелый ухватил за талию:
– Валюха, все цветешь?
Она в шутку оттолкнула его:
– Руки не распускай! А что за симпатяга рядом с тобой?
Федор понял, что это о нем, и смутился.
– Это, – Горелый указал рукой в его сторону и подмигнул, – наш новый коллега.
– Молодой больно, – протянула Валюха и улыбнулась Федору, тот сдержанно кивнул.
Валюха была высокой, плотной, с вытравленными до неестественной белизны пергидрольными волосами и черными тенями вокруг глаз.
– Возраст – дело наживное, – Горелый увлек Федора внутрь клуба.
Там гремела музыка, под потолком в клубах дыма мигал серебристый шар. Горелый с кем-то здоровался, пожимал руки, а сам уверенно шел к сцене, где сидел местный ди-джей. Федор следовал за ним.
– Привет, братан! – ди-джей поднялся из-за пульта. – Что слушать будем?
– На твой вкус.
– Хлебнешь? – ди-джей достал трехлитровую банку с белесой жидкостью, в которой плавали апельсиновые корки, и граненый стакан.
Горелый взял стакан:
– Плесни на дно.
Он залпом выпил содержимое стакана и занюхал рукавом.
– Хороша самогонка, аж глаз рвет. Будешь? – спросил он у Федора.
Тот отрицательно замотал головой:
– Не пью.
Но Горелый уже протягивал стакан:
– Значит, пора принять боевое крещение. Чтобы вылазка твоя первая в Заручье как по маслу пошла. Традиция такая.
– Но я… – Федор начал возражать.
– Ты с крючка не спрыгнешь, я же вижу, – подмигнул ему Горелый. – Через год, но вернешься. Так что считай это посвящением.
Федор зажмурился, перестал дышать и выпил самогон одним глотком. Жидкость обожгла гортань и ухнула в желудок огненным комом, из глаз брызнули слезы.
– Скажи, классная, – Горелый похлопал его по спине, – с нежным апельсиновым вкусом.
Федор откашлялся: говорить он не мог.
– Пошли зажигать, – Горелый ворвался в круг танцующих.
Казалось, он заполнил собой все пространство, так отчаянно работал руками, точно дрался с невидимым противником. Федор последовал его примеру. Сделалось легко, будто кто убрал невидимый камень с души. Им овладела беззаботность, переходящая в безбашенность, когда по плечу, как кажется, любой дурацкий поступок. Например, пройтись по карнизу на уровне десятого этажа или прыгнуть с крутого берега в воду, где полно крупных валунов на дне. Федор свободен и способен на все!
Музыка била по мозгам, мигал шар, по полу стелились клубы дыма. Горелый вновь пихнул стакан: