Глава перваяОткрытие Зенкали
В стороне от морских путей, на той воображаемой линии, где сливаются волны Индийского и Тихого океанов, лежит утопающий в зелени остров Зенкали — милейшее, забытое Богом местечко, такое далекое, что можно подумать, будто оно не может ни влиять на внешний мир, ни подвергаться его влиянию. И все же однажды, в течение двух месяцев своей истории, Зенкали держал в напряжении весь цивилизованный и большую часть нецивилизованного мира — газетчиков, телевизионных комментаторов и других акул пера. Забегая вперед, скажем, что цена за столь яркое занятие мировой сцены была суровой. Даже сегодня, если вы упомянете о произошедших событиях (хотя большинство ран уже зажило, — но ведь шрамы все еще напоминают о себе), то рискуете схлопотать синяк под глазом в заведении «Мамаша Кэри и ее курочки» (и то считайте, что дешево отделались). А если заговорите о птице-пересмешнике в заново отстроенном Английском клубе, то от вас шарахнутся, или, во всяком случае, дадут понять, что вспоминать об этом считается дурным тоном.
Все началось в январе. Островитяне, как обычно, объелись и перебрали с алкоголем во время рождественских праздников и теперь страдали от болей в печени и желудке, — результат поедания жареной индейки и сливового пудинга при температуре чуть выше 32 градусов по Цельсию в тени. Остров дремал под ласковыми солнечными лучами, охраняемый конусами двух вулканов —Тимбалу и Матакамы.
Ни одному островитянину (все лечились алка-зельцером и питьевой содой) даже не снилось, что судьба гонит к ним через бескрайний океан нечто более смертоносное, чем ураган, цунами или землетрясение, — нового помощника для Его Превосходительства политического советника. Им был Питер Флокс, эсквайр — высокий, обаятельный, светловолосый. От человека с такой невинной внешностью ожидать чего-нибудь плохого было бы странно, так же как, к примеру от щенка пекинеса (если не знать, что щенок болен бешенством).
По прибытии в Джакарту Питер с тревогой обнаружил, что судно, которое должно было доставить его на Зенкали, было переоборудованным французским судном для ловли сардин, неопределенного возраста и сомнительных мореходных качеств, управляемым толстым, небритым греком по имени Аристотель Паппаятокопулос, набравшим команду из веселых, жизнерадостных, но ни черта не смысливших в мореходном деле зенкалийцев. Экипаж, казалось, относился к идее отправиться через океан на весьма подозрительном судне с энтузиазмом группы бойскаутов, отправляющихся через пруд в протекающем каноэ.
Все выкрикивали указания друг другу, но никто им не повиновался, и все это было еще более тревожно из-за того, что у «Андромеды III» был такой сильный крен на правый борт, что любой круглый предмет, помещенный на палубе, имел возможность скатиться к леерному ограждению и плюхнуться в грязные воды гавани.
Бледно-кремовые чемоданы из телячьей кожи Питера, выбранные с такой тщательностью в лондонском магазине тропической экипировки, явно не произвели впечатления на команду зенкалийцев — их хватали, швыряли туда-сюда коричневыми руками, царапали ими по леерам или любому другому удобному для царапанья выступу и, наконец, бесцеремонно бросили на мягко дымящуюся кучу гуано[1], оставив лежать на верхней палубе в носовой части судна.
Питер впервые пожалел, что не знает пиджин-инглиш[2], который все понимали в этой части света.
— Послушай, — обратился он к зенкалийцу твердым (как он надеялся) тоном, — юноша показался ему смышленее остальных, — ты помощник капитана?
Парень был рослым, молодым, в потрепанных брюках, разваливающейся соломенной шляпе и с крышками от бутылок кока-колы, висевшими на шее в виде ожерелья.
Изысканно вежливым жестом абориген снял шляпу и прижал ее к груди, обнажив при этом великолепные зубы, сверкнувшие в широкой доброжелательной улыбке.
— Это ты помощник капитана? — повторил вопрос Питер.
— Сахиб[3]? — юноша, ухитрился улыбнуться и в то же время озабоченно нахмуриться.
— Ты помощник капитана этого корабля? — спросил Питер в третий раз, говоря очень медленно и четко.
— Корабль! — Да, сахиб, — юноша, расплылся в улыбке.
— Так ты помощник капитана?
— Да, сахиб… корабль, — парень похлопал себя по шляпе.
По лицу и спине Питера градом катился пот. Его изящные белые парусиновые брюки приобрели грязный серый цвет, а стрелки, которые были на них еще два часа назад, исчезли бесследно. Ткань прилипала к ногам, и столь радовавшая его обновка теперь выглядела так, будто на ней ночевал динозавр, мучимый бессонницей. Больше всего на свете Питеру хотелось укрыться в тени, переодеться в сухое и выпить чего-нибудь прохладительного.
— Как тебя зовут? — спросил он, пробуя другую тактику.
— Андромеда — без колебаний ответил юноша.
— Андромеда? Но это же девичье имя… а, понятно, ты имеешь в виду, что корабль называется «Андромеда»?
— Да, сахиб, корабль, — обрадовался парень, видимо услышав опять знакомое слово.
Питер вытер лицо и горло промокшим носовым платком и попробовал снова.
— Моя пассажир, — сказал он, указывая на себя и чувствуя себя крайне глупо. — Мне нужна каюта… я хочу, чтобы ручная кладь была доставлена в каюту… мне хочется прохладного напитка… я пассажир, смекаешь?
— Я Андромеда три, — повторил парень, явно обеспокоенный тем, что Питер не понял этого важного момента.
К счастью, прежде чем Питер успел призвать Всевышнего, чтобы тот поразил оболтуса на месте ударом молнии, у его локтя внезапно материализовался капитан. Исходивший от него аромат чеснока сразу заглушил отнюдь не слабые запахи копры, гуано и шести коров, которых зенкалийцы дружными усилиями пытались водворить на палубу, подгоняя громкими мелодичными криками. Коровы упрямились так, что дали бы сто очков вперед любым ослам.
— Сэр, — сказал капитан столь глубоким и густым голосом, что казалось, он доносится из машинного отделения, — я капитан, Аристотель Папайятокопулос. Я — к вашим услугам. Зовите меня просто — капитан Паппас. Здесь все меня так зовут, а то боятся ошибиться, выговаривая мое имя полностью.
— Ошибиться? — переспросил Питер.
— Точно так, сэр, — сказал капитан, — ни один еще не выговорил правильно. Кто говорит «Мангопулос», кто — «Бананопулос»…
Питер почувствовал, что разговор с капитаном Паппасом будет таким же содержательным, как и тот, который он только что имел с тем, кого он принял за его помощника.
— Очень рад вас видеть, капитан, — начал он. — Меня зовут…
— Румба, танго, вальс, — перебил капитан и слегка наморщил лоб в раздумье, — полька, стэп… Нет, нет… Квикстеп! Рок-н-ролл, менуэт… Ага! Фокстрот!
— Извините, господин капитан… — изумился Питер.
— Ничего страшного, мистер Фокстрот, — успокоил собеседника капитан. — Я пытаюсь запомнить ваше имя ассоциативным методом. У нас, греков, знаете, он нередко практикуется.
— Но меня зовут не Фокстрот, — пробормотал пораженный Питер.
— Правда? — сказал капитан, подняв брови от удивления. — Так как же? Слоуфокс Пасодобль?
— Да нет же, никакой не пасодобль и уж тем более не слоуфокс! — твердо сказал Питер. — Меня зовут Питер Флокс.
— Флокс… флокс… — Капитан устремил на собеседника взор, не веря услышанному. — Так где же его танцуют, этот самый флокс?
— Да это вовсе не танец… это… как бы вам объяснить… Ну, понимаете, цветок такой, — сказал Питер, в первый раз в жизни столкнувшись с неадекватной интерпретацией своего имени.
— Цветок… Это который растет в саду? — спросил капитан.
— Ну да, — ответил Питер.
Капитан навалился всем своим могучим телом на перила и закрыл глаза.
— Флокс… — произнес он глубоким начальственным тоном. — Так… Флокс, маргаритка, ромашка, роза, георгин, флокс…
— А разве… — начал было Питер.
— Анютины глазки, тюльпан, подсолнух, колокольчик, — не дал возразить капитан, очевидно решив блеснуть своими познаниями в ботанике, — бегония, кувшинка, анемон, ф л о к с…
Он открыл свои крохотные черные глазки и посмотрел на Питера.
— Ну, теперь я навсегда затвердил ваше имя, навсегда! — сказал он тоном победителя. — Оно навек останется в моей памяти! А что, неплохой способ запоминать! Наш брат грек никогда не ошибется в выборе метода! Ведь верно?
— Верно, — пробурчал Питер, — а теперь не будет ли слишком трудно проводить меня в мою каюту, отнести туда мой багаж и принести мне чего-нибудь холодного? Пить очень хочется.
— Конечно, конечно, — сказал капитан. — Калаки проводит вас в каюту. Я все запомнил, можете на меня положиться!
Он скороговоркой отдал распоряжения на пиджин-инглише тому самому юноше, которого Питер принял за помощника капитана. Тут же появились два его приятеля, и все трое, подхватив багаж Питера, исчезли в недрах корабля.
— Следуйте за ними, любезный сэр, — сказал капитан, сопровождая свою речь величественным жестом, — они отведут вас в каюту… Лучшую на всем корабле! Лучшая каюта для нового помощника Шефа!
— Вы знаете, кто я? — удивился Питер.
Капитан громко рассмеялся, запрокинув голову и демонстрируя во всей красе своего рода зубоврачебный Форт-Нокс, сверкавший между его пухлыми губами. Он возложил на свой изрытый оспинами нос пухлый палец, направив его на маленький блестящий глаз:
— О, я знать все, что происходит на Зенкали. Я знать все про всех! Как добрый Господь, мои глаза повсюду, и ни один верблюд не упадет на землю без того, чтобы она не сказала мне об этом. На Зенкали у тебя будет все, что хочешь, только дай мне знать!
— Спасибо, — ответил Питер и, нежно подталкиваемый могучей рукой капитана, побрел, спотыкаясь, по замызганному коридору в темные гулкие глубины суденышка, пропахшие затхлой водой, краской и — по каким-то непонятным причинам — духами «Фиалки Пармы».