которой и было вверено строительство плотины, аэродрома и военного порта, казавшееся теперь почти свершившимся фактом.
В итоге в общем-то рядовая церемония обрастала таким количеством протокольных деталей, что разработка ее отнимала массу времени к сил. Был еще один человек, формально отвечавший за подготовку, — адъютант губернатора Диггри Финн, стройный молодой человек с песчаного цвета волосами и вечно красными глазами, жутким заиканием и абсолютно дырявой головой. К тому же он имел склонность впадать в истерику при первых же признаках каких-либо осложнений, и было ясно, что толку от такого помощника ни на грош. Все перекладывалось на крепкие плечи Питера.
В общем, две недели Питер работал как вол, но, слава Богу, в конце этого срока все было в ажуре. Были подготовлены спальни для размещения гостей; приведены в порядок дорожки для церемониальных маршей; губернатор написал великое множество речей и усердно тренировался перед зеркалом; знамена и флажки выстирали, а флагштоки отчистили от ржавчины; зенкалийский оркестр репетировал так, что вокруг дохли мухи, а у прохожих начинали болеть здоровые зубы. Правда, не обошлось без происшествий. Проверяя пушки, из которых предполагалось дать салют в честь высоких гостей, королевские гвардейцы по ошибке зарядили их боевыми снарядами и, к величайшему неудовольствию его величества, пробили в стене дворца огромную брешь. Весь Зенкали был на грани истерии; даже такая тварь, как кобра, и та не вынесла всеобщей суматохи. Решив покончить с собой, она заползла в единственный в городе генератор и замкнула его. В результате весь остров мгновенно погрузился во тьму. Свет, конечно, дали, но до этого целые сутки искали механика, который осмелился бы извлечь из генератора мертвую диверсантку. Хуже всего было то, что из-за отсутствия электричества потекли холодильники: растаяли все запасы мороженого, протухли все приготовленные для торжественных обедов скоропортящиеся продукты. Радовался этому один капитан Паппас — ему предоставилась возможность лишний раз сгонять в Джакарту за новыми припасами. Была от этого происшествия еще одна неприятность: пастух затемно гнал по городу, на базар стадо коров, когда Дзамандзар внезапно погрузился во мрак. Обезумевшие от страха животные, обратившись в бегство, снесли и втоптали в грязь один из великолепных шатров, сооруженных для приема высоких гостей, к тому же — вследствие нервного потрясения — изрядно удобрив его своими лепешками. Понадобился напряженный пятидневный труд двадцати пяти дюжих прачек-мужчин, чтобы шатер снова стал соответствовать всем требованиям гигиены и засверкал, как прежде. К тому времени, как все это закончилось, Питер почувствовал острую необходимость отвлечься и позвонил Одри.
— Ну так как, — спросил он, — ты еще не отказалась от мысли съездить в горы и исследовать долины? Я чувствую, что, если не вырвусь и не спрячусь подальше от этой суматохи, то могу угодить в сумасшедший дом.
— Не отказалась! — сказала Одри. — А когда ты хочешь ехать?
— Я заскочу за тобой завтра утром. Часиков в восемь, о'кей? Возьмем консервов на сутки и кучу всяких фруктов.
— Я испеку в дорогу роскошный пирог, — сказала Одри. — Можешь поверить на слово, у меня пироги всегда отменные.
Он уже собирался положить трубку и выпить прохладного пива, когда появился Эймос.
— Пожалуйста, сахиб, — сказал он. — Масса Друм пришел.
Питер недовольно заворчал. Друм, так и не добившись аудиенции ни у Кинги, ни у Ганнибала из-за чрезмерной занятости последних предпраздничными хлопотами, видел в Питере свою последнюю надежду. Не проходило и дня, чтобы он не звонил по телефону с просьбой об аудиенции, а теперь вот явился собственной персоной.
— Чер… — начал было Питер и осекся. — Я хотел сказать, замечательно! Эймос! Пригласи посетителя войти.
Друм робко вошел в комнату, и Питер с любопытством взглянул на него. У посетителя, ростом не выше первоклассника, была голубиная грудь, худые ноги и небольшое искривление позвоночника, в результате чего голова выдавалась вперед, как у грифа. Его гладкие жирные волосы были полны перхоти. Бледно-голубые, словно вешняя вода, глаза вылезали из орбит; он постоянно шмыгал носом, причем с регулярными интервалами, хоть по секундомеру проверяй. Неуверенно покачиваясь, он двигался по комнате боком, — походкой краба, обнажая жалкие остатки желтых зубов меж бескровных губ в попытке изобразить некое подобие улыбки. На нем были длиннющие шорты, закрывавшие его некрасивые ноги ниже колен и потому походившие скорее на высоко подшитые брюки; его серая тропическая куртка, надетая поверх давно не стиранной рубашки, когда-то, должно быть, сияла белизной, а оттопыренные карманы, похожие на ласточкины гнезда, были набиты несметным количеством вещей: тут были и жестянки, и коробочки, и увеличительные стекла, а также небольшая сетка и моток бечевки. «Как это в одном человеческом существе могло соединиться столько непривлекательных черт?» — подумал Питер. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы пожать большую, влажную, с длинными грязными ногтями руку, протянутую гостем.
— Я очарован, мистер Флокс, — сказал гость. — Вы так добры, что уделяете мне внимание.
Он шмыгнул носом и вытер его тыльной стороной ладони. Голос был резким, гнусавым, а речь — снисходительная, педантичная, как у профессионального лектора.
— Рад познакомиться с вами, — сказал Питер, слегка ошалевший от жутковатого, но все-таки обаяния. Он-то думал, что гость, судя по внешности, будет вовсе несносен. — Не желаете ли пропустить по маленькой? — спросил он. — Садитесь.
— Благодарю за вашу доброту, — сказал гость, забившись в кресло и переплетя ноги, словно ивовые прутья. — Я не считаю, что истина в вине. Но вы только не подумайте, что я и вас отговариваю, мистер Флокс! Пьянствуйте себе на здоровье, а мне достаточно стаканчика соку.
Следуя пожеланиям, Питер налил гостю стакан лимонного сока, а себе неприлично большую порцию виски с содовой.
— Извините, что вам так долго не удавалось никого из нас застать. Завал работы, все сбились с ног, — сказал Питер, слегка покривив душой.
— Никаких извинений, мистер Флокс, — сказал Друм и поднял длинный заскорузлый палец, словно призывая Питера замолчать. — Я понимаю: на плечи правительства свалилось столько дел, что даже самых закаленных в боях пошатывает.
— Ну, так к делу. С чем пожаловали? — оборвал гостя Питер, усмотрев в его словах неприятный намек, что он еще юн и необстрелян.
Сделав большой глоток и вытерев рот тыльной стороной ладони, Друм одарил Питера своей замогильной улыбкой.
— Моя просьба, милый Флокс, проста. Да. Единственное, о чем я вас попрошу — знаю, вы человек влиятельный, само правительство к вам прислушивается, — это убедить Его Величество или Олифанта Ганнибала дать мне короткую аудиенцию. Да. Я считаю, что им крайне важно встретиться со мной. Да. Вы и представить себе не можете всю важность того, что я хочу им сообщить, мистер Флокс. Да.
— Осмелюсь сказать, что Его Величество и Олифант Ганнибал чрезвычайно загружены, — ответил Питер, проявляя терпение. — Может быть, вы прежде изложите суть вашей проблемы мне? Тогда при случае я переговорю с кем-нибудь из них, ведь я вижу их обоих каждый день.
Профессор Друм устремил на Питера непонятный, но впечатляющий взгляд. Он снова поднял свой заскорузлый палец.
— Мистер Флокс! То, что я должен сообщить, имеет такое значение, такую важность, что я, как сознающий свою ответственность ученый, просто не имею права поведать это кому бы то ни было рангом ниже. Нет! Это можно довести до сведения только короля или Олифанта! Я не могу рисковать, чтобы эта информация оказалась в руках людей безответственных!
Питер от природы обладал ангельским терпением, но сейчас, после напряженного трудового дня, он чувствовал, что гость выводит его из себя. Ему стало совершенно ясно, почему все шарахаются от него за километр.
— Я вижу, профессор Друм, вы отказываете мне в доверии, — спокойно сказал он, — поэтому могу предложить вам только одно: изложить суть вашей проблемы в письменном виде, запечатать и я передам ваше сообщение непосредственно королю или Ганнибалу. А сейчас простите. У меня был очень напряженный день. Мне бы поужинать да завалиться спать.
Он демонстративно встал и направился к выходу, но Друм схватил его за рукав, поставив на стол недопитый стакан.
— Мистер Флокс, мистер Флокс, — заныл он. — Ну, выслушайте же меня! Мне нужна аудиенция. Как ученый я не могу утверждать это на бумаге, пока я не закончу эксперимент и не удостоверюсь в непоколебимости своей гипотезы.
— Так подождите, пока закончите эксперимент, — отрезал Питер, — а затем изложите ваши выводы на бумаге и передайте тому, кого считаете достойным и ответственным.
— Я вижу, вы наукам не обучены, — сказал Друм.
— Зато я обучен хорошим манерам, — сказал Питер. — Доброй ночи, профессор.
Друм расплел свои волосатые ноги, и, подобрав выпавшие у него из карманов коробочки, пробирки, — встал.
— Вы еще пожалеете об этом, мистер Флокс, помяните мое слово! — сказал он.
— Я вам еще раз повторяю: изложите мне суть вашей проблемы или доверьте ее бумаге, а я передам в вышестоящие инстанции. Больше ничего сделать не могу.
— Хорошо, а если в ближайшие дни откроется что-нибудь новое и мой эксперимент можно будет считать законченным, — могу ли я снова нанести вам визит? — спросил Друм.
— Безусловно, — неохотно ответил Питер.
— Надеюсь, все быстро выяснится, — сказал Друм, вытер нос тыльной стороной ладони и сунул ее Питеру. — Спасибо вам за доброту. Извините, что отнял время, — сказал он и украдкой, бочком вышел из комнаты.
Питер тут же бросился мыть руки, а затем налил себе в стакан порцию виски куда больше предыдущей. Он решил сразу доложить о госте Ганнибалу и впервые испытал на себе капризы телефонной сети Зенкали. Подняв трубку, он услышал странный щелчок, похожий на пистолетный выстрел, а затем жуткий гул, вроде концерта для водопроводных труб в сопровождении роя пчел. Он набрал номер Ганнибала и услышал в трубке голос, доносившийся будто с того света: