ние о нецелесообразности пускать миссионеров куда бы то ни было.
«Всех так называемых язычников ждала жестокая судьба — быть одураченными религиозными убеждениями своих завоевателей. К счастью для зенкалийцев, те, кто в разные эпохи занимал этот остров, были куда более озабочены его исследованием или ратными делами, нежели чрезмерным попечительством о бессмертии души туземцев. Арабы, по всей видимости, предпринимали попытки насадить на острове учение Магомета, но, очевидно, махнули рукой, заметив склонность островитян к пороку. Пару храмов построили на острове португальцы; голландцы построили больше, но не пускали в них зенкалийцев (впрочем, те особенно и не стремились туда). В этот период меньшее племя — гинка — поклонялось богу-рыбе Тамбака, воплощенному в дельфине. Это, конечно, млекопитающее, а не рыба, но в других религиях можно найти и более существенные ошибки. Племя же фангуасов, до появления французов, поклонялось любопытной местной птице, которую они называли Тио-Намала, а французы окрестили птицей-пересмешником.
Впрочем, французы, приверженные католической религии и в силу этого нетерпимые к верованиям других народов, очень скоро обнаружили, что эта птица обладает необыкновенно вкусным мясом, и к тому времени, когда англичане победили их и изгнали с острова, успели скушать всю популяцию пересмешников, невзирая на протесты фангуасов. Таким образом, это племя вынуждено было свернуть на время всякую религиозную жизнь. С приходом британцев наступила эпоха перемен. Европейцы, поселяясь на небольших островах, имеют обыкновение привозить с собою вредоносных тварей, как-то: собак, кошек, крыс, свиней, которые истребляют местную фауну, пока миссионеры оболванивают аборигенов. Однако в данном случае миссионеры были посланы фангуасам самим Господом, если можно так выразиться.
С тех пор как у фангуасов отняли Тио-Намала, гинка стали особенно докучать им, хвастаясь, что теперь они — единственное на острове племя, имеющее истинного бога. Нечего и говорить, что столь наглое бахвальство не могло не привести к известным нежелательным последствиям, и многие храбрые гинкасы и фангуасы окончили свой славный земной путь на обеденном столе своих врагов под ароматным соусом. Что и говорить, на обед попасть не худо, но отнюдь не в виде блюда!
Появление миссионеров дало фангуасам шанс принять христианство и тем самым доказать свое превосходство над гинкасами.
Сейчас, когда пишутся эти строки, племя фангуасов условно поделено между Католической и Англиканской церковью, но горстка самых отважных душ привержена любопытной американской религиозной секте, называемой «Церковь Второго пришествия»!»
В этот момент на палубе появился капитан Паппас в сопровождении двух зенкалийцев из своей команды, один из которых нес шезлонг, другой — переносной бар с богатейшим ассортиментом напитков.
— А, мистер Фокстрот! Привет! — воскликнул капитан, бережно опуская свои телеса в шезлонг. — Ну что, пропустим по маленькой перед обедом, а? Во-во, совсем как на «Куин Элизабет»! Что изволите предпочесть? У меня тут все что хочешь есть, так что не стесняйся!
— Хм… Большое спасибо… Только на пустой желудок нехорошо… Ну, может, чуточку бренди с содовой… Нет, нет! Капитан, что вы! Я сказал — чуточку…
— Бренди хорошо для желудка, — заверил капитан, протягивая Питеру стакан, в котором было налито на пять пальцев этой лучезарной жидкости, и всыпал туда чайную ложку соды. — Бренди хорош для желудка, виски — для легких, узо — для мозгов, а вот шампанское — для соблазнения!
— Для… чего?! — переспросил потрясенный Питер.
— Для со-блаз-не-ни-я! — ответил капитан, нахмурив брови. — А конкретно — для того, чем соблазнять юных девушек, понятно? Ты когда-нибудь пил шампанское из женских панталон, как про то в книгах пишут?
— Вы имеете в виду — из женских туфель?
— Ну, и из туфель тоже, — согласился капитан, наливая себе такую порцию узо, от которой любые мозги свихнутся набекрень, и добавляя в него воды ровно столько, чтобы оно приобрело молочный оттенок. — Выпьем за тебя и твою новую работу.
Оба выпили молча, и Питер подумал, что если так будет продолжаться, то за сорок восемь часов он точно получит цирроз печени.
— Думаю, тебе полюбится Зенкали, — продолжил капитан, вытянувшись в своем страшно скрипучем шезлонге. — Славное место! Славный климат! Славные люди! Любишь рыбалку, а? Там, на Зенкали, какая хочешь рыбалка… Акулы, барракуды, даже рыба-меч! А на охоту ходить любишь? Там столько диких оленей, диких козлов, даже диких кабанов! В общем, ходи на охоту, лови рыбу — наслаждайся жизнью!
— А как насчет вулканов? — спросил Питер. — А стоят ли они того, чтобы на них карабкаться?
— Карабкаться? — Капитан остолбенел от удивления. — А это еще зачем?
— Видите ли… альпинизм — одно из моих хобби. На родине я все каникулы проводил, лазая по горам Уэльса и Шотландии. Вот я и спрашиваю, стоит ли взбираться на вулканы?
— Здесь никто не лазит по вулканам. Очень тяжкий труд! — сказал капитан, которого явно шокировала сама идея. — Какой дурак полезет, да еще под палящим солнцем! И тебе не надо — ходи на рыбалку, ходи на охоту, как я говорю! Заведешь себе прекрасную зенкалийскую девушку, и она будет жарить пойманную тобой рыбу и подстреленную тобой дичь, а?
— Не думаю, что мне потребуется прекрасная зенкалийка.
— А чего ж? Она будет готовить тебе обед, убирать твой дом, а? А потом… Раз, два, три, четыре, пять — десять маленьких негритят! — торжествующе сказал капитан, по-отечески глядя на Питера, очевидно представляя его среди многочисленного голосистого разноцветного потомства. — Я знать массу хороших зенкалийских девушки… Некоторые оч-чень смазливенькие! А есть и такие, что еще девственницы! Хочешь, познакомлю с хорошей зенкалийкой из хорошей семьи? Хорошей, не шлюхой, а? Выберу тебе самую сисястую, чтобы могла выкормить целую кучу детишек, а?
— Спасибо, — сказал Питер, слегка обалдевший от столь сердечного предложения. — Поживем — увидим. Ведь еще надо доплыть! Так что не будем опережать события.
— Не беспокойся, я тебе там все устрою, — доверительно сказал капитан. — Я тебе все что хочешь могу устроить на Зенкали. Там все меня знают, и я всех знаю. Сделаю для тебя все, что пожелаешь!
…Нежное солнце и теплый ветер действовали усыпляюще, блеск волн слепил нашему путешественнику глаза.
Питер растянулся в шезлонге, расслабился и смежил веки; сквозь полудрему до него долетал голос его нового друга. Он действовал успокаивающе, словно томные звуки виолончели. Умиротворяющие лучи солнца и выпитое бренди вскоре сделали свое дело, и Питер уснул.
Проснувшись минут через двадцать, он, к своему изумлению, обнаружил, что капитан по-прежнему вещает:
— … так что я говорю ему: ты слушаешь меня, сволочь, никто не смеет называть меня жуликом, слышишь?! Я хватаю его за ворот и швыряю в море! Ему требовалось проплыть полмили до берега, — с удовлетворением сказал капитан, — да, как на грех, в тот день в море не было акул, так что ему это удалось.
— Как жаль, — сказал Питер, чтобы как-то поддержать разговор.
— Никто не смеет называть меня жуликом. Ну, пошли. Пора обедать.
…После обильного обеда, во время которого капитан изощрялся, расписывая добродетели зенкалийских девушек, и рассказывал леденящие кровь истории о том, что он сделал с разными людьми в Зенкали, которые осмелились попытаться взять над ним верх, Питер, едва волоча ноги, уполз к себе в каюту. Правда, она была раскалена, как духовка, но зато это было единственное место, где можно было отдохнуть от капитана. Питер (как, следует думать, и множество людей до него) обнаружил, что что дружба и гостеприимство грека могут быть весьма и весьма утомляющими. Превозмогая духоту, Питер бросился на узкую койку и попытался уснуть, размышляя о том, что это все же лучше, чем провести остаток дня в обществе капитана, попивая вино и джин с ромом.
Через несколько часов Питер пробудился от тяжкого сна, так и не принесшего ему облегчения. Бедолага оделся, пошатываясь, вышел на палубу и растянулся в шезлонге, глядя на закат и собираясь с мыслями.
Западный край неба был залит оранжевым светом и испещрен красными прожилками, а ласковый бриз гонял по индигового цвета морю желтые, зеленые и алые пятна. Солнце, похожее на спелый абрикос, едва коснулось горизонта. Там же играла стайка дельфинов, похожих на табунок черных коней-качалок с гладко отполированными спинами. Два альбатроса по-прежнему следовали за кормой без единого взмаха крыльями.
Появился зенкалиец, с которым Питер разговаривал при посадке на Андромеду, улыбаясь своей широкой добродушной улыбкой и неся переносной бар. В его обязанности входили обязанности старшего офицера, боцмана, рулевого и бармена. Питер налил себе бренди, в которое добавил соды и льду, и снова растянулся в шезлонге, медленно потягивая напиток и любуясь меняющимися красками неба. Теперь оно было как масляное пятно, растекшееся по поверхности залитой солнцем лужи. Дельфины подошли так близко к кораблю, что он слышал их фырканье, когда они выныривали на поверхность. Он полез в свой недавно приобретенный путеводитель в надежде найти там что-нибудь новенькое об этих изящных и умных животных и открыл раздел, повествующий о естественной истории.
В путеводителе говорилось:
До появления арабов, оба племени зенкалийцев худо-бедно, но жили в мире. Главной причиной этого являлось то обстоятельство, что фауна острова была необыкновенно богата, и проблема, что бы раздобыть себе обед, здесь не стояла. Численность населения в то время была не сравнима с теперешней, так что представители двух племен практически не контактировали друг с другом. Одно племя занимало восточную оконечность острова, другое жило вполне удовлетворительно на западной, а между ними лежала «ничья» земля, до того изобиловавшая зверями и птицами, что спорить представителям двух племен было, прямо скажем, не о чем. Так, на острове в огромном количестве водились гигантские черепахи, популяция которых исчислялась десятками тысяч, — превосходный и очень наблюдательный французский натуралист, граф д'Армадо, подчеркивал, что «в иных местах можно было пройти целую милю по панцирям этих черепах, ни разу не ступив ногой на землю».