— Сэр рыцарь, меня постигло страшное несчастье, — услышал я мелодичный голос, говорящий с мягким американским акцентом. — Как вы проведали о моей беде?
Я проникся к ней расположением.
— Леди, об этом знает все королевство. — Я отвесил ей старомодный поклон. — Я и мой шут вместе проделали утомительный долгий путь, дабы спасти вас от участи, которая хуже смерти.
— Что такое шут? — спросил Людвиг.
— Это такой дурак, — ответил я.
— Ты хочешь сказать — идиот? — возмутился он.
— Сэр рыцарь, — снова обратилась ко мне принцесса, испуганно озираясь, — говорите тише, боюсь, стража может услышать.
— Леди, дошло до меня, что ваш дядя, этот злодей, заточил вас здесь, чтобы лишить вас и королевства, и девственности! — крикнул я.
— Шут — это идиот? — допытывался Людвиг.
— Дипломированный паяц, — ответил я.
— И девственности — тоже? — осведомилась принцесса.
— Что такое паяц? — спросил Людвиг.
— Да, лишить вас сокровища, коим женщины так дорожат, — сообщил я принцессе. — Ваш дядюшка даже сейчас, зловеще хмуря брови…
— Паяц — то же самое, что шут? — хотел знать Людвиг. — У слова «идиот» два синонима?
— Да, — коротко ответил я, желая продолжить диалог с моей принцессой.
— Скажи мне, прекрасный рыцарь, чем занят сейчас мой дядя? — пропела она.
— Сейчас он сидит, готовя вам страшную участь, леди. Однако не бойтесь, я…
— Участь — то же, что смерть? — спросил Людвиг.
— Да, — сказал я.
— Скажи мне, прекрасный рыцарь, могу ли я ее избежать с твоей помощью? — поинтересовалась моя принцесса.
— Не бойтесь, леди, ничего, — ответил я. — Никакой дядюшка, пусть даже самый кровосмесительный, самый порочный, самый извращенный, будь вместе с ним хоть тысяча приспешников, пусть даже самый коренастый, волосатый и средневековый, какие бы силы нам ни противостояли, с моим верным мечом Экскалибуром…
— Ты знаком с этой девушкой? — заинтересовался Людвиг.
— Сэр Ланселот — это вы! — мелодично воскликнула леди в окне.
— Я, мэм, к вашим услугам!
— Ты где-нибудь встречался с ней раньше? — спросил Людвиг.
— Послушай, — огрызнулся я, — помолчи немного.
Галки кружили над башней, издавая ворчливые крики.
— Леди, — воззвал я к принцессе, — там внизу нас ожидает мой верный конь, моя лошадь Мерседес, на ней мы доставим вас в безопасное место.
— Одна лошадь? — возразил Людвиг. — В этой модели «мерседеса» двадцать лошадей.
— Сэр Ланселот, — откликнулась моя принцесса, — ваша доброта равна вашей храбрости.
— Тогда я поднимусь на ваши бастионы, убью ваших стражей и отвезу вас в селение Борнмут, где нас ждут оленина и мед.
— У нас в Германии много оленины, — сообщил Людвиг. — К ней подают яблоки, запеченные в тесте.
— Увы, Ланселот, — сказала принцесса. — Боюсь, ничего не выйдет, хотя я жажду отведать меда с водкой и щепоткой горькой ангостуры. В селении том мой жених ждет моего спасения, а у него ревнивый нрав.
— Что такое — нрав? — спросил Людвиг.
— Характер, — ответил я. — Черт! Она помолвлена.
— Нрав — от слова «нравиться»? — поинтересовался Людвиг.
— Принцесса, — грустно сказал я, — почему вы так опрометчивы. Вспомните изречение: «Поспешный брак — долгое раскаяние». Не говоря уже о том, что мне пришлось так потрудиться, извлекая мой меч из камня ради вас.
Она рассмеялась:
— Уверена, вы найдете другую принцессу. Прощайте, сэр Ланселот.
— Прощай, милейшая Гиневра…
— Ты сказал, что не знаком с ней, — заметил Людвиг, когда мы направились к выходу с территории замка. — Откуда же ты знал ее имя?
— Она — Гиневра Смит из Джоллитауна, штат Огайо, — ответил я. — И я познакомился с ней в Нью-Йорке. А теперь едем обратно в Борнмут. Трактиры уже открыты.
— Этот замок, — сказал Людвиг, когда мы проходили под аркой, — совсем не в исправном состоянии.
— Нам, англичанам, они нравятся именно такими, — сообщил я. — Чтобы в них сохранялся аромат старины, так сказать.
— А у нас на Рейне, — возразил Людвиг, — много замков, много больших красивых замков, и они все в исправном состоянии.
К счастью, как раз у входа стояла брошенная кем-то тачка с гравием.
— Вот, — показал я, — смотри, мы тоже кое-что предпринимаем. Вернись сюда через год или два, увидишь, что замок будет выглядеть не хуже «Хилтона».
В потускневшем солнечном свете луговая зелень приобрела изумрудный оттенок; распаханные поля стали пурпурно-коричневыми. Гавань Пула озаряли розовые лучи, и летящие на свои гнезда чайки отражались снежинками в почти зеркальной глади моря. Людвиг включил еще какие-то баварские мелодии, отбивая такт по баранке за неимением кожаных шортов.
— Какой интересный день был сегодня, — заметил он, когда мы выехали на улицу, ведущую к гостинице. — Когда приедут мои родители, я повезу их смотреть замок Корф и расскажу все, что узнал.
Я ощутил легкие угрызения совести.
— Надо было купить тебе путеводитель, все запомнить невозможно.
— Я запомнил, — возразил Людвиг.
— Тебе спасибо за чудесный день, — сказал я.
— Спасибо тебе, — учтиво ответил он.
Оставив машину в гараже, мы направились пешком в гостиницу.
— Ты не забудешь таблетки, которые обещал мне? — робко справился Людвиг.
— Конечно, не забуду, — сказал я. — Я их куда-то засунул, никак не могу найти. Но завтра поищу как следует.
— Завтра — последний день, — напомнил Людвиг. — Послезавтра я уезжаю в отпуск.
— Будут тебе таблетки, даю слово.
И я нашел их, очень кстати, как показал ход событий. Возвращаясь на другой день из кино, я с удивлением увидел целую толпу людей перед гостиницей «Ройял Хайклифф Пэлис». Подойдя ближе, разглядел также полицейскую машину с синей мигалкой, «скорую помощь» и две пожарных машины, над которыми к небу тянулись лестницы, словно шеи диковинных доисторических зверей. По мостовой новорожденными удавами расползлись пожарные рукава. Высоко на торце гостиничного здания помещалась причина всей этой сумятицы — неоновая вывеска, которая каким-то образом ухитрилась загореться. Хотя немедленно была объявлена тревога, к тому времени, когда огонь был потушен, от вывески остались только буквы «ял», «Хай» и «лис», напоминая то ли заголовок одной из рукописей Мертвого моря, то ли имя некоего древнего китайского философа. Протиснувшись через толпу, я увидел расстроенного Людвига, который сопровождал выходящих из гостиницы дюжих пожарных и еще более дюжих полицейских. У него было такое бледное, измученное и виноватое лицо, как будто он сам поджег злополучную вывеску.
— Привет, — бодро поздоровался я. — Вижу, ты тут здорово повеселился.
Людвиг застонал.
— Ужасно! Ужасно! — судорожно вымолвил он. — Что они там натворили в номерах, выбираясь на крышу. Я чувствую себя ужасно! Завтра начинается мой отпуск.
— Но ведь ты не поджигал вывеску, — заметил я.
— Нет! Не поджигал, но это произошло в мое дежурство, — сказал он, глядя на меня страдальческими глазами. — Она загорелась, когда я дежурил.
— Весьма неосмотрительно с ее стороны, — отозвался я. — Но гостиница не сгорела, так что у тебя все будет в порядке. Пойдем, выпей стаканчик и успокойся. Или ты предпочитаешь «скорую помощь»? Она тут стоит.
— Нет-нет, спасибо, — совершенно серьезно отверг Людвиг это мое предложение. — Мне нельзя покидать гостиницу. Я должен заняться уборкой.
Когда мы позже встретились в баре, он все еще никак не мог успокоиться.
— Ты принес таблетки? — жалобно осведомился Людвиг. — Понимаешь, со всеми этими делами мне стало еще хуже.
— Черт! — воскликнул я. — Совсем забыл. Но ты не волнуйся, будут тебе таблетки. Когда ты завтра уезжаешь?
— В два часа, — ответил Людвиг таким голосом, будто на это время была назначена его казнь.
— Я собираюсь позавтракать в ресторане «Белла Виста», — сообщил я. — Загляни туда, выпьешь стаканчик на дорожку и получишь от меня таблетки.
— Спасибо, — сказал он. — Чувствую, без них отпуск будет мне не в радость.
На другой день — я только что управился с жареной телятиной и зеленым салатом с приложением в виде отличного кьянти — в «Белла Висту» явился Людвиг с темными кругами под глазами, с нервно дрожащими руками.
— Нашел? — тревожно осведомился он.
— Нашел, — ответил я, оценивая взглядом его состояние. — А теперь садись и расслабься. Ты выглядишь так, что при виде тебя любая женщина уронит на пол свой бюстгальтер.
Я извлек из приготовленного для него конвертика зелено-черную капсулу.
— Так вот, — сказал я тоном частного врача-консультанта, — принимай в день по одной капсуле, не больше. Понял? И только в том случае, если почувствуешь, что тебе это необходимо. О’кей?
— Да! Да! — горячо произнес Людвиг, глядя на капсулу, словно на пробирный камень, способный все превращать в золото.
Я заказал бутылку вина, налил ему бокал. Он выпил залпом. Я налил еще.
— Теперь глотай капсулу, — сказал я.
— Ты уверен, что я смогу вести машину? — спросил Людвиг.
— Можешь и пить, и вести машину, — заверил я его. — На меня эти капсулы совсем не действуют. Между прочим, я только что сам принял одну.
— Отлично, — сказал он, глотая капсулу. — Понимаешь, это очень важно, потому что мне предстоит долгая поездка.
— Ясно. Можешь не беспокоиться. Будешь как огурчик.
После второго бокала вина он встал и крепко пожал мне руку.
— Я так рад, что мы познакомились, — произнес Людвиг.
— Я тоже. Навести меня как-нибудь. И захвати Пенни. Я буду не против, если она уронит на пол бюстгальтер.
— Ты шутишь, — гордо заметил он. — Теперь я знаю, когда ты шутишь.
— Ладно, счастливо отдохнуть, — сказал я, и он побрел к своему «мерседесу» навстречу кратковременной свободе от гостиничных забот.
Я же допил вино и отправился в кино. Там меня ждал фильм, который я давно мечтал посмотреть. Предвкушая удовольствие, я тщательно выбрал место, покупая билет.
Погас свет, пошли титры… Дальше я ничего не помню, пока три четверти часа спустя сидящий рядом мужчина не потряс меня за плечо, прося не храпеть так громко, а то ему совсем не слышно, что говорят артисты. Я удивленно вскочил на ноги — никогда еще мне не случалось засыпать в кинотеатре! Не иначе проклятая капсула виновата, в сочетании с вином, сказал я себе.