Потом вспомнил Людвига и похолодел.
Боже мой! Несясь по дороге на встречу со своей Пенни, он вдруг уснет за рулем «мерседеса»?.. Я живо представил себе обрызганные кровью остатки автомобиля, расплющенного о дерево. Может быть, он еще не выехал?! Я выскочил из кино как сумасшедший и примчался в гараж; не сомневаюсь, что моя физиономия выглядела такой же безумной, как лицо Людвига, когда он нервничал.
— Мистер Дитрих — он уже уехал? — спросил я дежурного.
— Да, сэр, примерно с час назад, — последовал ответ.
Признаюсь, я чувствовал себя отвратительно целых три дня, пока не получил из Кале открытку, которая сняла тяжкое бремя с моей души. Текст открытки гласил: «Встретил Пенни, завтра начинаем вместе счастливый отпуск». И подпись: «Твой грязный лгун Людвиг».
Кажется, есть какая-то поговорка насчет того, кто смеется последним, однако я уверен, что Людвиг никогда о ней не слышал.
Глава шестаяСуд присяжных
Речной пароход «Долорес» сломался — как и положено речным пароходам — на полпути к месту назначения у Мериады, городишки с населением в две тысячи душ на берегу реки Парана. Казалось бы, для такого прегрешения не было никаких оснований: река здесь широкая, глубокая, тихая, ровное течение ускоряло наш ход. Меня это происшествие здорово встревожило, ведь в трюме, помимо всего прочего, находились два моих ягуара, двадцать обезьян и три десятка разных птиц и рептилий. Запасы продовольствия были рассчитаны на пятидневное плавание, и серьезная задержка грозила бедой. Оба ягуара, ручные, словно котята, обладали завидным аппетитом, и надо было слышать, какой жуткий негодующий вой они издавали, если нарушалось расписание их трехразового кормления.
Я пошел к капитану, смуглому коренастому крепышу с густыми черными усами и бровями, пышной шевелюрой и ослепительно белыми зубами, благоухающему духами «Пармская фиалка».
— Капитано, — сказал я, — извините, что беспокою вас, но хотелось бы знать, сколько примерно мы можем здесь простоять. Меня беспокоит проблема корма для моих животных.
Он очень выразительно, как это умеют делать латиноамериканцы, пожал плечами и воздел глаза к небу:
— Сеньор, я ничего не могу вам сказать. Говорят, что эту распроклятую деталь в машине, которая сломалась, можно починить в городской кузнице, но я в этом сомневаюсь. Если с ремонтом ничего не выйдет, придется посылать за новой деталью в порт, откуда мы вышли.
— Вы уже распорядились позвонить туда?
— Нет. — Капитан снова пожал плечами. — Связь не работает. Говорят, наладят только завтра.
— Ладно, я отправлюсь в город, постараюсь добыть корм для моих бичо. Вы уж без меня не отплывайте, хорошо?
Он рассмеялся:
— Не бойтесь, сеньор. Знаете что, я пошлю с вами двоих индиос, чтобы помогли вам нести что добудете. Все равно им сейчас нечего делать.
Вместе с двумя выделенными мне индейцами я направился в центр города, где, как и следовало ожидать, располагался рынок. Индейцы были самые настоящие, парагвайские, щуплые, с кожей медного цвета, прямыми черными волосами и глазами цвета черной смородины. Нагрузившись бананами, авокадо, апельсинами, ананасами, четырьмя козьими ногами и четырнадцатью живыми курами, мы возвратились на «Долорес». Там я разместил припасы в трюме, отбился от попыток ягуаров затеять со мной возню и поднялся обратно на палубу, где с удивлением увидел, что на одном из ветхих шезлонгов, призванных скрашивать путешествие пассажирам, возлежит некий джентльмен. Большинство этих шезлонгов обветшали настолько, что вы опасались не то что сидеть — прикасаться к ним. Тем не менее упомянутый джентльмен ухитрился найти экземпляр, который не рассыпался под весом человека. Завидев меня, незнакомец встал, снял огромную соломенную шляпу и протянул мне руку, здороваясь.
— Дорогой сэр, — сказал он на отличном английском языке, — позвольте приветствовать вас в Мериаде, хотя эта задержка, несомненно, раздражает вас. Меня зовут Ментон, Джеймс Ментон, а вы, очевидно, мистер Даррелл?
Я признался, что это так, с удивлением разглядывая его. Каштановые с проседью волосы джентльмена были заплетены в косички, которые спадали до самых ягодиц, где были связаны вместе кожаным ремешком, украшенным синим камнем. Огромные усы, борода и брови не были знакомы, насколько я мог судить, с ножницами, однако отличались безупречной чистотой. Большие зеленые глаза беспокойно бегали, и весь он как-то странно подрагивал, напрашиваясь на сравнение с притаившимся в кустах возбужденным хищником.
— Так вот, дружище, — продолжал он, — я поспешил сюда, на «Долорес», как только услышал, что вы находитесь на борту, чтобы пригласить вас к себе. Я знаю, что такое эти речные пароходы — жуткая вонь, кругом машинное масло, грязь, никаких удобств, а пища такая, словно ее отвергли обитатели ближайшего свинарника. Я верно говорю?
Я вынужден был согласиться с ним. Мой пароход вполне соответствовал, а в чем-то даже превосходил его описание.
— Итак, — он показал рукой, — вон за теми деревьями находится мой дом. Чудесная веранда, восхитительные старомодные вентиляторы, похожие на голландские ветряные мельницы, сетки от насекомых, престарелая немецкая служанка, которая бесподобно готовит, а еще, дружище, самые удобные в мире гамаки, привезенные лично мной из Гайаны. Нигде не спится так, как в них, уж вы мне поверьте.
— Вы рассказываете так, что невозможно устоять, — улыбнулся я.
— Однако должен сразу признаться. — Он поднял дрожащую руку. — Мое желание видеть вас своим гостем продиктовано эгоистичными мотивами. Понимаете, здесь совершенно не с кем общаться, я говорю о настоящем общении. Люди извне тут не задерживаются. Невольно чувствуешь себя одиноко.
Я поглядел на полуразрушенный причал, на покрытую нефтяной пленкой воду, в которой плавали банки из-под пива и еще более отвратительный мусор, на тощих псов, рыскающих по берегу в поисках добычи. По пути на рынок я уже насмотрелся на обветшалые постройки и населяющих городок оборванцев.
— Да уж, вряд ли сюда манит туристов, — сказал я. — С удовольствием приму ваше приглашение, мистер Ментон.
— О, просто Джеймс, умоляю! — воскликнул он.
— Но в пять часов я должен вернуться на пароход, чтобы покормить животных.
— Животных?
— Ну да, я ловлю животных для зоопарков в Европе. У меня здесь в трюме куча зверей.
— Поразительно, какое необычное занятие! — восхитился он.
Учитывая то, что он поведал мне позднее, такая его реакция представляется мне странной…
— Пойду соберу кое-какие вещи, — сказал я. — Я быстро.
— Позвольте спросить, — поспешно осведомился он, — мне очень неловко, но у вас случайно нет виски? Понимаете, я неосмотрительно израсходовал свой запас, и в местном магазине виски кончилось, так что пополнение прибудет только с пароходом на следующей неделе. Знаю, это звучит ужасно…
Он не договорил.
— Ничего, ничего, — ответил я. — Представьте себе, именно здесь, в Парагвае, я обнаружил совсем неплохое виски с неожиданным названием «Денди Динмонт». Очень мягкий вкус. Везу шесть ящиков для друзей в Аргентине, потому что зелье под названием «Старый контрабандист», которым торгуют в Буэнос-Айресе, годится только очищать от ржавчины старую посуду. Я захвачу «Денди», скажете свое мнение.
— О, вы слишком любезны. Сейчас приведу пару индейцев, чтобы помогли нести ваши вещи, — сказал он и, дергаясь пуще прежнего под своим волосяным покровом, заковылял на берег.
Собрав кое-какое имущество, которое могло пригодиться, пока буду гостить у Джеймса Ментона, я вытащил из-под койки один из шести ящиков с «Динмонтом» и вручил их улыбающимся индейцам, ожидавшим у входа в мою крохотную грязную каюту. Как только они вышли на палубу, Джеймс ужасно засуетился. Было очевидно, что больше всего его заботит сохранность виски, он наставлял носильщиков поосторожней обращаться с «ящиком сеньора», как будто речь шла о чаше со святой водой. Всю дорогу до его дома он донимал своими указаниями гибких индейцев, которые уверенно шагали, неся на плечах божественный нектар.
— Осторожно, не споткнитесь об этот корень… А сейчас будет скользкий участок… Осторожно, ветка… Смотрите — бревно… — твердил он, дергаясь всем телом, пока мы не поднялись по ступенькам на деревянную веранду, где носильщики благополучно спустили ящик на стол.
Дом Джеймса Ментона представлял собой обшитое досками двухэтажное строение с огромными окнами, снабженными ставнями, и с упомянутой верандой вдоль всего первого этажа. Для страховки от капризов реки Парана дом опирался на толстые деревянные сваи трехметровой высоты. В саду (если слово это годится для описания зарослей перед домом) росли манго, авокадо, апельсины и локва, за которыми можно было рассмотреть поблескивающие струи Параны.
— А теперь, — произнес Джеймс, и голос его дрожал не меньше, чем руки, — совершим небольшое возлияние — с вашего разрешения, конечно. Тост в честь вашего прибытия.
С этими словами он вскрыл ящик и извлек бутылку, причем руки его дрожали так, что казалось — он сейчас выронит ее. Я осторожно разжал его пальцы и забрал бутылку.
— Странно, — сказал я, — они даже изобразили на наклейке терьера денди динмонт. Интересно, почему выбрали такую малоизвестную породу?
Я поставил бутылку на стол рядом с ящиком; хозяин дома глядел на нее как завороженный, потом вдруг вздрогнул, словно очнулся от сна.
— Анна! — крикнул он. — Анна, неси стаканы!
Из комнат донеслось какое-то бормотание, затем появилась, неся поднос с двумя стаканами, коренастая женщина с собранными в пучок седыми волосами, из которых торчал лес шпилек. Ей можно было дать и сорок, и девяносто лет; суровое лицо и холодный взгляд давали повод заключить, что часть жизни она провела в качестве надзирательницы в каком-нибудь из наименее приятных концлагерей. Анна внимательно посмотрела на бутылку с виски и на ящик, откуда бутылка была извлечена.
— Не забывайте, что говорит герр доктор, — произнесла она зловещим тоном.