иец с сыном нашли новую беседку, откуда забрали несколько блестящих камешков, с намерением предложить их Рэчел и мне, думая, что мы питаем страсть к подобный редкостям. Они не успели отдать их нам, когда мы уезжали с фермы Уокера, и только сегодня утром эти добрые люди принесли к нам эти вещи. Судите о моем удивлении, о моей радости, когда я нашла среди безделушек эту драгоценную вещь, потеря которой заставила меня совершить столько ошибок и пролить столько слез!
— Он мог бы оставаться там, где был, — возразил Мартиньи шутливо. — За каким чертом вмешались эти австралийцы? Самая драгоценная моя надежда исчезла!
И он с унылым видом опустился на подушки.
— Как можете вы так говорить, — с удивлением спросила мадам Бриссо, — когда отыскался этот великолепный алмаз, который стоит целого состояния? Или вы забыли, что если бы он не был вам возвращен, мы теперь слишком бедны, чтобы заплатить вам за него деньгами?
— Какое мне дело до его ценности? — возразил Мартиньи. — Его единственная цена в моих глазах была та, что он мог доставить мне возможность… Возьмите его, мадам Бриссо, мне теперь противно на него смотреть. Оставьте его у себя, продайте, подарите… Мне он не нужен.
И он смахнул алмаз на пол. Мадам Бриссо поспешила поднять его и снова положила на стол.
— Все эти три месяца, — с жаром продолжал виконт, — я тешил себя мыслью, что очаровательная мадемуазель Клара будет принадлежать мне, и эта надежда сделала из меня другого человека, я будто переродился. Новые чувства или такие, которые я считал себя не способным испытывать, наполняли мое сердце. После пережитых приключений, опасностей я мечтал о жизни спокойной, исполненной привязанности и сладостных впечатлений, я сделался добрее, я считал себя способным внушить по крайней мере дружбу в ответ на искреннюю и глубокую любовь… Ах, зачем этот роковой алмаз нашелся!
— Но, виконт, когда вы предложили моей дочери то странное условие, на которое теперь намекаете, мы были богаты и думали разбогатеть еще больше, а теперь…
— Большая нужда мне до богатства! В первые минуты, признаюсь, такой искатель приключений, каким я был тогда, не мог оставаться равнодушным к подобным соображениям, но мое чувство к мадемуазель Кларе было искренним. Несмотря на заблуждения молодости, я никогда не изменял чести, я считал, что достоин прекрасной и благородной девушки, счастье которой было бы мне поручено… Вот тайна моей преданности, всех моих пожертвований! Я хотел добиться признательности мадемуазель Клары и ее родителей!
— Кто же вам говорит, виконт, что вам это не удалось? — спросила мадам Бриссо.
Виконт вздрогнул.
— Возможно ли, чтобы после возвращения этого алмаза я имел еще право…
Мадам Бриссо улыбнулась.
— Виконт де Мартиньи, и моей дочери, и мне известно, с каким мужеством защищали вы на приисках состояние и жизнь моего мужа, нам известно, как вы старались отвести от него опасность. Мы знаем, наконец, как тяжело раненный, вы спасли жизнь Бриссо при пожаре в магазине, вашим стараниям, вашей неустрашимости моя дочь и мадемуазель Рэчел тоже обязаны своим освобождением… Мы не забыли ничего, виконт, и не имели бы никаких средств, ни муж мой, ни я, отблагодарить вас за эти услуги, если бы Клара не согласилась нам помочь.
— Но соглашается ли она? — спросил виконт, побледнев еще больше.
Клара встала.
— Почему же нет? — произнесла она дрогнувшим голосом. — Виконт де Мартиньи, если моя рука — единственная награда, которую вы желаете принять, в ней не будет вам отказано.
Эти слова стоили, без сомнения, огромных усилий бедной девушке, потому что, произнеся их, она залилась слезами.
— Мадемуазель Клара, — обратился к ней виконт, — я боюсь, что вы меня не любите…
— Я чувствую к вам признательность…
— Признательность! — воскликнул Мартиньи с горечью. — Признательностью вы обязаны многим другим, кроме меня… Прежде всего этим бедным австралийцам, потом волонтерам, которые подвергались опасности, спасая вас, Ричарду Денисону, который, несмотря на свою внешнюю холодность, вел себя как настоящий француз. Он спас вам жизнь, так же, как и Бриссо, когда моя проклятая рана лишила меня сил помочь вам… Он спас меня самого — зачем мне в этом не сознаться? Когда, истощенный, задыхавшийся от дыма, я не был способен сделать и шага. Мсье Денисон не заслуживает ли вашей признательности, как и я?
Эти слова, в которых сквозила ирония, привели Клару в замешательство.
— Виконт, — прошептала она, не переставая плакать, — ничья преданность не была так велика, как ваша, и я думаю… Извините, — прибавила она, — вы понимаете, как затруднителен для меня подобный разговор… Мне больше нечего сказать.
И Клара поспешно вышла.
— Она меня не любит! — печально произнес виконт. — Это, наверное вы, мадам Бриссо, уговорили Клару согласиться, несмотря на ее очевидное отвращение ко мне.
— Нет, клянусь, вам, виконт де Мартиньи. Это ей самой пришла вдруг мысль отдать вам свою руку, если вы будете настаивать на этом.
— Однако я уверен, что прежде она любила Денисона.
— У девушек увлечения не бывают очень глубоки.
Мартиньи молчал. Только приход Бриссо вывел его из мрачных размышлений. Торговец держал в руках распечатанное письмо. Вид у него был весьма расстроенный. Жена посмотрела на него с беспокойством.
— Боже мой, друг мой, что с тобой? — спросила она. — Твоя расстроенная физиономия… Неужели наши беды еще не кончились? Какое неприятное известие ты получил?
— В этом письме не заключается никакого неприятного известия, душа моя, — рассеянно ответил Бриссо, опускаясь на стул. — Прочти сама.
Мадам Бриссо схватила письмо и начала читать, между тем как торговец с горестным выражением смотрел на Мартиньи.
— Боже мой! — взволнованно воскликнула мадам Бриссо. — Ты или не прочитал этого письма, или его не понял! Не огорчить тебя оно должно было, а обрадовать. Все наши беды позади. По решению колониального совета возмещены потери, причиненные мятежом на приисках, казной и страховым обществом.
— Это правда, душа моя, нам заплатят за все товары, уничтоженные пожаром в магазине. Известия, сообщаемые нашим мельбурнским корреспондентом, подтвердили мне многие дарлингские торговцы.
— И ты сообщаешь мне об этом таким зловещим тоном? Да что с тобой? Невероятно! Наконец-то мы сможем переехать в Мельбурн! Слышите, виконт? — обратилась она к раненому. — Ведь и вы примете участие в этом счастливом обороте дела?
Мартиньи вышел из своего оцепенения.
— Поздравляю вас, хозяин, — сказал он, приподнимаясь с усилием. — Это происшествие ускорит мое выздоровление, хотя, вероятно, переменит некоторые благоприятные распоряжения для меня.
— Почему оно переменит их, Мартиньи? — спросила мадам Бриссо, схватив его за руку, которая была влажной и холодной. — Неужели дочь моя казалась вам более привлекательной, когда была бедна? Друг мой, — обратилась она к мужу, — в твое отсутствие мы говорили о планах, которые, надеюсь, ты одобришь.
Мадам Бриссо сообщила ему об объяснении Мартиньи с Кларой. Бриссо не выразил никакого удивления и лишь вздохнул.
Жена его продолжала веселым тоном:
— Поверишь ли, друг мой, что виконт, хотевший жениться на нашей дочери без приданого, несколько минут назад был богаче ее? Знаменитый алмаз наконец-то нашелся. Посмотри!
Несмотря на свою озабоченность, Бриссо не мог удержаться от восторженного восклицания при виде драгоценного камня, но через минуту опять нахмурился.
— Да, моя милая, это действительно самый красивый алмаз, какой когда-либо я видел, — сказал он, кладя камень на стол. — Однако все сокровища земли могут ли помешать…
Он замолчал и постарался скрыть свое волнение.
— Что с вами, Бриссо? — спросил виконт с беспокойством. — Разве план, о котором говорит ваша супруга, вам не нравится?
— Нет, нет, что вы! Выздоравливайте, дорогой Мартиньи, если и явятся препятствия к этому браку, то они будут исходить не от меня, клянусь вам.
Мартиньи хотел было расспросить его, но, чувствуя сильную слабость, закрыл глаза.
Мадам Бриссо, обманутая его внешним спокойствием, сказала мужу:
— Побудь около нашего больного, друг мой. Клара еще не знает важного известия, и я хочу сама сказать ей… Но дай мне это письмо, потому что милое дитя, пожалуй, мне не поверит.
Виконт и Бриссо, оставшись одни, некоторое время молчали. Бриссо украдкой поглядывал на Мартиньи, бледность которого внушала ему опасения.
Наконец виконт сделал знак своему бывшему хозяину приблизиться к нему.
— Бриссо, — сказал он слабым голосом, — у вас на сердце лежит какая-то тайна. Вы мне скажите правду… Счастливое известие, сообщенное вами жене, не соответствует действительности, не правда ли?
— Напротив! Неужели вы думаете, что я осмелился бы подать этим бедным созданиям надежду, не будучи уверен в счастливом разрешении дел?
— Чем же тогда объясняется ваша печаль?
— Я печален? Вы ошибаетесь, друг мой! С чего мне быть печальным?
— Вы сейчас беседовали с доктором, который перевязывал мою рану… Что он сказал вам обо мне?
— Ничего решительно… Ничего, уверяю вас.
— Послушайте, хотите, я вам повторю, что он вам сказал? Именно его словами объясняется ваше огорчение.
— Боже мой, виконт, как можете вы знать…
— Бриссо, — продолжал Мартиньи, — мое положение безнадежно. У меня началось заражение крови, и мне недолго осталось жить — не так ли?
— Друг мой, — прошептал торговец, — рана ваша, может быть, не так опасна… Я еще надеюсь…
И Бриссо залился слезами. Мартиньи пожал ему руку.
— Довольно! — сказал он твердо. — Я сумею покориться неизбежности… Сказать по правде, я подозревал это уже несколько дней, но себя хочется обмануть, знаете ли. Может быть, оно и лучше, если будет так. Я причинил бы несчастье вашей дочери, приняв ее жертву, потому что, я уверен… Ну, Бриссо, теперь, когда моя участь решена, обещайте, что вы сделаете все, о чем я вас попрошу. Не бойтесь, я не стану употреблять во зло ваше доверие… Обещаете ли вы мне выполнять мою волю до тех пор, пока я буду в состоянии изъявлять какие-либо желания?