— Нет уж, спасибо! — Кортни направилась к двери, на ходу накидывая на себя куртку. Она больше не хотела лишиться возможности убраться из этого дома. Плотно запахнувшись, она вышла через переднюю дверь. Небо было по-прежнему серым, мрачным, затянутым сплошными облаками. Точь-в-точь, как ее настроение. Когда она уже спустилась по деревянным ступеням, из дома выбежал Гай Кэлхоун.
— Миссис Мид, подождите!
Кортни остановилась. Мальчик спрыгнул с крыльца и догнал ее.
— Вот, возьмите, — он протянул связку блестящих ключей. — Папа сказал, чтобы вы ехали на машине, мы потом заберем ее. — Гай улыбнулся: — А если позволите, я сам отвезу вас домой. Только папа сказал, что вы не согласитесь.
— Он прав, — Кортни взяла ключи. — А ты действительно умеешь водить машину?
Гай приподнял подбородок и гордо произнес:
— Да, немного. По нашей дороге. Папа разрешает мне, когда мы ездим за почтой.
— Спасибо. Я оставлю ключи в машине, а ты придешь и заберешь ее.
— Ладно. Папа еще сказал, что вы не стреляли в него специально. Он просил передать вам, что пошутил. Но также он говорил, что все это случилось из-за вас, раньше он никогда не ранил себя, — серьезно произнес мальчик.
— А сегодня как раз это и случилось, — ответила Кортни. Гнев ее улетучился. Она была растрогана, видя, как Гай защищает отца. — Это произошло случайно, — мягко добавила она.
— Да, мэм.
Кортни вскарабкалась в красный грузовик и поехала прочь от дома Джерета Кэлхоуна, пытаясь успокоить расшатавшиеся нервы.
Вид открывшегося за поворотом одноэтажного дома, построенного очень-очень давно, помог восстановить в душе покой. На высоком фундаменте, выкрашенный в белый цвет, стоял бревенчатый дом с крыльцом под покатой крышей. Охраняя парадную дверь, возвышались две магнолии. В детстве Кортни запрещали залезать на них. Отогнав воспоминания, она поставила грузовик за дом, рядом со своим джипом.
Поднявшись по крыльцу черного хода, Кортни услышала резкий соколиный крик. Стремительно спикировав с высоты, Эбенезер уселся на подоконник, и Кортни насыпала перед ним немного семечек.
— Оставил бы ты лучше Кэлхоуна в покое, — обратилась она к соколу. — Оставайся, пожалуйста, на своей территории, а не то он скормит тебя огромной-преогромной собаке.
Тот, нахохлившись, внимательно наблюдал за хозяйкой.
— С кем это ты разговариваешь, мам? Кто это хочет скормить Эбенезера собаке? — Дверь в кухню распахнулась. Доедая кусок хлеба с маслом, вошел Райан. Его светлые волосы были взъерошены, голубая рубашка выпущена поверх мешковатых джинсов.
— Ах, это ты, Райан. Я не знала, что ты уже дома.
— Где ты взяла грузовик?
— Машина принадлежит отцу Гая Кэлхоуна.
— Отцу Гая? А почему ты приехала на ней?
— Сегодня утром у нас произошла небольшая ссора… Ты напустишь в кухню холодного воздуха, Райан, — Кортни вошла в кухню и закрыла дверь. Мебель была старинной — застекленные шкафы, дубовый стол.
— Я проводила по заповеднику группу наблюдателей за птицами, когда мистер Кэлхоун стрелял в Эбенезера…
— Стрелял в сокола? О нет. Он не мог этого сделать.
— К сожалению, мог. Эбенезер был на его земле или над его землей. Мистер Кэлхоун сказал, что сокол распугивает его лошадей.
— Тогда на день или на два я посажу его в клетку. — Райан накинул куртку и вышел на крыльцо.
— Прекрасная мысль!
— Ой, мама, — донеслось с улицы, — здесь какая-то белая собака.
— О Боже! А Эбенезер?
— Здесь, на окне. — Кортни вышла на крыльцо, где на нее радостно накинулся Адмирал.
— Сидеть, Адмирал, — приказала она собаке.
— Ты его знаешь, мама? — обрадовался Райан. — Вот здорово!
— Это собака мистера Кэлхоуна.
В это время сокол приземлился прямо перед носом Адмирала. И хотя собака осталась сидеть, усердно виляя хвостом, Кортни ухватила ее за ошейник в надежде удержать, если той все-таки вздумается прыгнуть и схватить птицу.
— Да, мам, один его укус выпустит дух из нашего старого Эбенезера, — заметил мальчик.
— А мне кажется, что они понравились друг другу. Лежать, Адмирал! Хорошая собачка. — Кортни почесала пса за ухом.
— Я возьму Эбенезера и посажу его в клетку, — сказал Райан и свистнул. Сокол взлетел, опустился на худенькое плечо мальчика, и вместе они направились к одному из вольеров, где время от времени содержались больные птицы.
Кортни, удивленная неожиданной привязанностью собаки, присела на корточки и погладила Адмирала, с удовольствием перебирая густую белую шерсть. Взглядом она следила за своим сыном — маленьким мальчиком с красногрудым соколом на плече, а в ушах у нее звучал насмешливый голос Гая Кэлхоуна: «Коротышка Райан». Кто дал ее сыну это прозвище? Гай? Но ведь он в школе новичок, хотя иногда это не имеет никакого значения. Кортни поднялась и, обращаясь к Адмиралу, проговорила:
— По крайней мере, Райан не сидит только на одной содовой шипучке. — Собака преданно заглядывала ей в глаза. — Я понимаю, почему ты пошел за мной следом, наверное, ты слишком хорош для того дома. — Она встала и посмотрела на Адмирала: — К несчастью, я вынуждена буду сообщить о том, что ты здесь, и тебя заберут, когда приедут за грузовиком. — Кортни вновь почесала пса за ухом. — Ты хорошая собачка, Адмирал. Плохо то, что твой хозяин не хочет ничего понимать. — Медленно перебирая пальцами густую белую шерсть, Кортни мечтательно смотрела куда-то вдаль и тихо ворковала: — Может, это несправедливо и твой хозяин не так уж плох, бывают и у него просветления… Да, он вовсе не плохой человек… — Голос ее затих, и она вся отдалась мыслям о Джерете Кэлхоуне, полном противоречий. Кортни думала о его чувствительности, скрывающейся за внешней грубостью, об удивительном знании птиц — и желании убить сокола.
Она взяла в руки собачью морду и заглянула в счастливые глаза:
— Я никогда не понимаю мужчин, Адмирал, никогда.
В ответ пес вильнул хвостом и радостно взвизгнул. Покачав головой, Кортни встала и пошла в дом.
Остаток вечера она пыталась забыть про Джерета Кэлхоуна, однако мысли о нем все время возвращались, оставляя ее лишь на несколько минут. И то только до тех пор, пока она не легла в постель. Почти всю ночь Кортни пролежала с открытыми глазами, уставившись в темноту, в деталях вспоминая поцелуи Джерета, то, как блестели его глаза, как звучал глубокий взволнованный голос. Она застонала и повернулась к стене, крепко зажмурила глаза, в очередной раз пытаясь уснуть. И только к утру ей это удалось, однако и во сне ее преследовали видения сокола с красным хвостом, летающего над высоким человеком с голубыми-голубыми глазами.
На следующее утро грузовик исчез. Весь день Кортни была занята изготовлением информационных табличек для посетителей заповедника, стараясь не волноваться о том, как там Джерет дома один. В половине пятого вернулся Райан. Выглянув в окно кухни, Кортни увидела сына, шедшего по тропинке от главной дороги, и сердце у нее перевернулось: губы у мальчика распухли, под глазом — синяк, из носа у него текла кровь, а куртка разорвана и испачкана в грязи.
Глава 5
— Райан! — Кортни выскочила во двор, ежась от холода в тумане, хотя на ней была одета теплая фланелевая рубашка.
— Ради Бога, Райан, что случилось? Ты выпал из автобуса?
Мальчик искоса взглянул на мать, вытер нос тыльной стороной ладони, затем уставился на испачканную кровью руку. Лицо его было заплаканным.
— Что произошло?
— Я подрался, мам. Со мной уже все в порядке.
— Ох, Райан! — В душе у Кортни все перевернулось. С трудом сдерживая рыдания — ей хотелось крепко прижать сына к себе, защитить от любых невзгод, — она решительно взяла его за руку. — Пойдем, дорогой, я помогу тебе умыться. Кости все целы? Может быть, нам лучше поехать к доктору?
— Мама, я жив, просто мы подрались… — Райан засопел, его глаза наполнились слезами.
— И кто это тебя так?
— Гай Кэлхоун. Он сказал, что ты ранила его отца. Что это ты во всем виновата. А ты ведь даже ружье не умеешь заряжать, я знаю.
— Ох! — Страх, гнев, растерянность смешались в душе Кортни и выплеснулись наружу яростью: — Так это был Гай Кэлхоун!
Широко раскрытыми глазами Райан смотрел на мать:
— Если бы у меня был отец, — проговорил мальчик, — он бы обязательно наподдал Кэлхоуну-старшему, правда, мам?
— О Боже, Райан! — Кортни едва удерживала душившие ее слезы, уже готовые брызнуть из глаз. — Пойдем, мой сладкий, давай я помогу тебе.
Они пошли в ванную и, борясь с дурнотой, Кортни стала приводить сына в порядок. Прикладывая к ссадинам салфетки и вытирая кровь, она проклинала все на свете от охватившего ее горя: чужие болезни или несчастья всегда глубоко трогали ее, а сейчас дело касалось собственного сына.
— А зубы все целы?
— Да с одним вроде что-то не так.
— Покажи-ка мне. — Передний зуб Райана шатался.
— Я позвоню врачу. — Ее трясло и знобило, но, сжав зубы, Кортни хлопотала вокруг сына.
Легкое прикосновение к ссадине на щеке заставило мальчика взвыть от боли: «Ой!». На глазах у него показались слезы и медленно потекли по щекам.
— Я ненавижу Гая Кэлхоуна!
— Нельзя ненавидеть людей, милый.
— Нет. Его — можно. Он такой противный!
— Райан, когда это произошло? Эта драка? Потерпи немного, дорогой, я скоро закончу.
— Когда мы вышли из автобуса. И Гай потом сказал, что снова побьет меня, если я не соглашусь, что это ты ранила его отца.
— Ладно, не волнуйся. Завтра я встречу тебя на остановке.
— Нет, не надо!
— Не надо? Но ведь ты же говорил, что Гай такой противный и забияка. А ростом он уже почти с меня.
— Нет, не встречай меня с автобуса, мам, я ведь должен быть мужчиной!
— О Райан! — Кортни обняла сына и крепко прижала к себе его хрупкое тельце, стараясь не расплакаться.
— Райан, я хотела бы все же встретить тебя завтра на автобусной остановке.
— Нет, мам, пожалуйста, не надо. Обещай, что не придешь!