– Ну что ж, – говорит со вздохом, – живулю так живулю. Садись рядом, Ванятка, помогать будешь, а то я сослепу ей руки не к тому месту приделаю.
Сидит Ванятка на лавке, к отцу прижался, аж не дышит. Прямо на глазах у него баба глиняная из-под отцовых пальцев появляется!
– Сейчас мы на эту толстую купчиху широкую юбку наденем, – рассказывает Егорий и широкой глиняной полосой обернул бабу вокруг колоколом, – а на юбке оборки наведём.
Помял юбку волнами – и в самом деле оборки на ней зашелестели.
– А теперь руки с рукавами прилепим. Работать-то купчиха не любит, стоит руки в боки, покрикивает.
Пальцы в воду обмакнул и всю бабу разгладил. Заблестела баба, загордилась.
– А глазки? – ёрзает от нетерпения Ванятка.
– Поди принеси из веника тоненький прутик и поставь им две точки на купчихиной голове.
Ванятка так и сделал.
– Ну что, глядит купчиха? – грустно спрашивает Егорий. – Эх, кабы мне кто прутиком волшебным глаза раскрыл…
– Хотю кису, – не даёт погоревать Ванятка.
– Ну подай мне тогда чёрной глины. – Скатал толстый огурец. – Вот такой Терентий пузатенький будет. А голову с ушами из красной глины слепим. Ставь ему, Ванятка, глаза. Давай уж и лапы с хвостом тоже красными сделаем, а в хвосте палочкой свисток прокрутим. Как свистнет он в свой свисток, все мыши в лес убегут. Пускай пока Терентий сохнет, а мы с тобой Даше живулю красненькую слепим.
– А мамане?
– Маме чёрную лошадку с длинным хвостом, как у нашей Звёздочки, а на ней мужик бородатый скачет. Потом козу с рогами слепим, бурёнку с колокольчиком, свинью с толстыми поросятками. Пускай лежат, мать сосут и хрюкают.
Так до самого вечера не разгибаясь просидели. А на лавке как на шумном базаре: бородатые мужики, бабы с вёдрами или с детьми на руках, лошади с острыми ушками, коровы бодливые, собака с кошкой в обнимку, какие-то крылатые звери диковинные, кричат, мычат, толкаются, песни поют – живут, одним словом.
Ох и радости было, когда все с работы домой вернулись!
– Гляньте, – хохочет Марьюшка, – какой козёл весёлый в дуду дудит!
– А бородёнка-то, – всхлипывает Акулина, – ну вылитый дед Афанасий!
Первый раз за всё время Егорий улыбнулся. Никому не сказал, как страшно устал, будто боролся с кем целый день и победил-таки. Лёг на лавку и уснул мёртвым сном, а чему улыбался во сне – никто об этом не знает.
Всю зиму студёную Егорий с утра до ночи игрушки лепил. Две кадушки глины перевёл, работой беду свою к земле гнул.
Уж и сесть в избе негде. Все лавки, полки, полати и даже чулан сотни игрушек заселили.
Марьюшка с дочками за зиму выучились красками их расписывать. Сначала робели, конечно, боялись отцову работу испортить, а потом так разошлись, откуда только смелость и умение взялось!
Гусиным пером, а не кистью расписывали: оно к сырой глине не липнет. И красок-то всего три брали: ярко-малиновую, жёлтую, как подсолнушек, и изумрудную, как травка молодая после дождя, а такие игрушки нарядные получались – глаз не отведёшь!
Вечерами, когда холодная луна синим светом снега красила, а злой мороз реку ко дну примораживал, зажигали в избе смоляную лучину. Неярким тёплым солнышком освещала она этот маленький уютный мир, в котором дружно жили люди, задорные глиняные человечки и улыбчивые звери.
Ни одного страшного чудища, ни одной злой игрушки руки не сотворили, одна любота. Да и по всей Руси необъятной, как бы тяжело ни жил русский народ, всегда мастера строили, писали, резали и лепили только доброе и радостное. Насмехался народ над чёрным злом и над самой смертью, потому что смех испокон веков оберегом от всех бед был.
Длинная зима в работе быстро пролетела. Бабушка Акулина уж весну песней заманивает:
Прилетите к нам, жаворонушки!
Принесите нам красно летичко!
Нам зима-то надоела:
Хлеб-соль всю поела!
Хлеба ни крошки,
Дров ни полена,
Горюшка по колено!
Услышала весна, пришла. Верба её первая пушистыми ветками встретила. Храброе деревце – не боится ночного морозца. Все деревенские наломали вербовых веток, похлопывают несильно друг друга и свою скотину по спинам и приговаривают: «Верба красна, бей до слёз, будь здоров!» От весенней вербы здоровье и сила в человека переходила.
Вот уж и Егорьев день после сева наступил. Скотину из тёмных хлевов на травку гнать надо. Ну, бабушка опять «шишек» напекла для бурёнки и Звёздочки, что Егория из плена вывезла. Утром пошептала над ними, по обычаю, и ушли все вместе со скотиной в поле, даже Ванятку взяли.
Остался Егорий один. От двух кадушек только на одного маленького жаворонка, может, глины хватит. Вдруг слышит: стукнула в сенях дверь и кто-то быстро в горницу вошёл.
– Кто здесь? – спрашивает Егорий. – Ты, Марьюшка?
– Нет, я не Марьюшка, – отвечает гость, а голос незнакомый, чистый и сильный. – Что же ты, хозяин, в избе сидишь, когда в поле быть должен?
Побледнел Егорий:
– Отходил я своё, добрый человек. Нечего мне в поле больше делать.
– Да нет, – говорит чужак, – есть у тебя там сегодня дело. Иди за мной!
– Рад бы, да не могу, – глухо говорит Егорий. – Слепой я, аль не видишь? Не дойду.
– Я доведу тебя, – говорит гость властно, взял за руку и повёл молча за порог, потом за ворота, за околицу и привёл на широкий луг.
– Вот и пришли, – сказал незнакомец, наклонился к траве, зачерпнул полные пригоршни жемчужной росы и плеснул Егорию в лицо.
Отшатнулся Егорий, будто огнём холодная роса его обожгла, руками за глаза схватился.
– Не бойся, – спокойно говорит человек, – отведи руки. Ну, видишь ли?
Осторожно отвёл Егорий руки, и словно яркая молния перед ним вспыхнула!
– Вижу, – шепчет, – вижу! Вижу-у! – И смеётся, и плачет, и дрожит весь от волнения.
Смотрит, а перед ним златокудрый юноша в сверкающих доспехах стоит и на блестящий меч опирается.
– Георгий-воин! Да сплю я или чудо мне явилось?! – пятится Егорий. – За что же свет мне подарил?
– За то, что не сломился. Каждый в жизни через мрак и слепоту проходит, да не всякий прозревает. Вот за победу над собой я тебя и озарил. Теперь прощай!
Заискрился вдруг золотыми искрами всё ярче, ярче и растаял. Только белое облачко полетело над лугом и пропало…
Что это было, чудо ли, сон ли светлый или бабушкины травы Егория исцелили? Никто эту тайну не знает…
День за днём – будто дождь сечёт, неделя за неделей – травой растёт, а год за годом, как река, бежит.
Много лет прошло с того чудесного дня, когда Егорий опять свет увидел. Уж и Ванятка улетел из родительского гнезда. В деда пошёл – колокола полюбил и льёт их теперь в Москве такие звонкие – до самых Двориков слава о них докатывается. И дочки замуж повыходили за хороших парней, Егоровых учеников.
Выполнил он наказ Никодима, не утаил своего таланта, всё щедро ученикам рóздал. А было их у него столько, что на три артели хватит.
С дальних сёл шли к нему на выучку ясноглазые, любопытные до всего мальчишки. Кто оставался, а кто уходил, поняв, что не его это дело. Таких Егор силком не держал. Не хотел, чтоб в ком-нибудь ещё раз Мирон повторился. Много на земле ремёсел, пускай выбирают только своё, чтоб и себе удовольствие, и людям радость, как Никодим говорил.
Как и́сстари повелось, все ученики у него в избе одной семьёй жили. И работа, и праздники, и печали – всё общее. Всему сразу учились: мастерству, опыту житейскому и щедрости сердечной. Ведь злое сердце и мастерство злым сделать может.
Часто вместо учёбы водил Егорий свою шумную артель «природу слушать». Зимой слушали таинственную белую тишину, дивились синим теням на сверкающем снегу, заснеженным веткам, похожим на цветущие вишни.
Весной слушали, как поднимается пар от нагретой земли, как порхают жаворонки над первыми тёмными проталинами, как шумят грачи на чёрных, будто нарисованных на ярком синем небе деревьях.
Летом нежно-голубыми озёрами цветущего льна любовались, босиком в холодной росистой траве ждали, когда Дева-заря по небу свою розовую фату раскинет. С восторгом и ужасом, как воробьи из-под стрехи́, глядели с сеновала, как с грохотом раскалывается пополам грозовое небо, как распарывают его синие молнии и гаснут в мокрых чёрных тучах. А после ливня, выскочив во двор, в глубокие сизые лужи, замирали, видя, как из середины реки в самое небо вставал широкий радужный мост, пронизанный золотыми солнечными лучами.
А осенью, когда утомлённая земля надевала свой самый яркий наряд и роса на длинных паутинах горела драгоценным жемчугом, как на девичьем кокошнике, притихшие мальчишки понимали, что нет ничего краше родной земли…
Всякое было за эти годы. И голод, и страшный чумной мор, и пожары деревню стороной не обходили, и войны. Много дорогих людей в сырой уж земле лежат. У самого Егория волосы белым инеем запорошило, а не сгибают его беды. Пшеница перемолотая чистым хлебом становится, а человек в печали ум зрелый обретает. В трудное время всегда вспоминал любимую песню бабушки своей Акулины:
За грозной тучей – частые звёзды,
За частыми звёздами – светел месяц,
За светлым месяцем – денная заря,
А за денной зарёй – красное солнце.
Потому не прибавилось у него чёрных да серых красок, а наоборот, чем дольше жил, тем радостней и ярче они становились. И настал наконец день, когда решил он написать то, о чём мечтал всю жизнь.
А мечтал он написать Георгия Победоносца, того, что неустанно со злом бьётся и, как бы велико оно ни было, всегда его одолевает.
Вот такого Георгия и написал на большой доске.
Летит бесстрашный витязь в золотых доспехах на тонконогом коне! Красный плащ на ветру полощется, в золотом щите солнце горит, а под копытами извивается пронзённый тонким копьём чёрный змей.