Они добрались до вершины гигантского сикамора, чьи корни вросли в вертикальную стену утеса из красного камня, а широкие зеленые ветви раскинулись в пятидесяти футах над землей – и начали исчезать.
Это было удивительное зрелище: шестьдесят обезьян на ветвях дерева, потом их число быстро сокращается, и все они исчезают. Не осталось ни одной.
– Куда они подевались? – прошептала Салли. – Поднялись по откосу?
– Нет, не думаю, – я с торжествующей улыбкой повернулся к ней. – Мне кажется, я нашел, Сал. Думаю, что так, но давай дождемся возвращения обезьян.
Двадцать минут спустя обезьяны вновь начали неожиданно появляться на ветвях сикамора. Стадо неторопливо двинулось вдоль утеса, и прежде чем подняться самим, мы выждали, пока мартышки уйдут.
Сплетение толстых корней сикамора образовывало лестницу, неровными неодинаковыми ступенями ведущую туда, где ствол появлялся из скалы. Мы поднялись по этой лестнице и начали осматривать ствол, обходя его, вглядываясь под нависающие ветви. Ствол был гигантский, не менее тридцати футов в окружности, расплющенный и деформированный контактом с неровной стеной красного камня. Даже теперь мы могли бы ничего не найти, если бы не отполированная гладкая тропа, ведущая прямо в скалу, – тропа, проложенная за тысячи лет копытами, ступнями, лапами. Тропа проходила между толстым желтым стволом дерева и утесом. Ствол и заслонял вход: точно так же пещера часто находится за водопадом, скрытая стеной падающей воды.
Мы с Салли всмотрелись в темное углубление за стволом, потом переглянулись. Глаза ее горели, на щеках вспыхнули розовые пятна.
– Да! – прошептала она, и я кивнул, не в силах говорить.
– Пошли! – Она взяла меня за руку, и мы вошли.
Отверстие представляло собой длинную вертикальную щель в стене; откуда-то сверху падал свет. Глядя вверх, я заметил, что стены отполированы лапами многих поколений обезьян, приходивших сюда.
Мы спускались по проходу. Стены уходили вверх на двадцать футов, соединяясь в вышине под углом. Тут же стало ясно, что мы не первые люди, вторгшиеся сюда. Гладкие, ровные красные стены были покрыты множеством великолепных бушменских наскальных росписей. Я никогда не видел таких прекрасных и хорошо сохранившихся изображений.
– Бен! О Бен! Ты только посмотри! – ликовала Салли. (Одна из ее специальностей – искусство бушменов.) – Это настоящая сокровищница. Ты удивительно умный! – Глаза ее горели, как фонари.
– Пошли! – потянул я ее за руку. На это у нас будет много времени.
Мы медленно двинулись по узкому проходу, который на протяжении добрых ста футов постепенно опускался. Свод пещеры уходил все выше, пока совсем не потерялся в полумгле. Мы слышали, как в темных щелях наверху пищат летучие мыши.
– Впереди свет, – сказал я, и мы оказались в большом помещении, круглом, примерно трехсот футов в диаметре; стены поднимались на двести футов. Как внутренние поверхности конуса, высоко вверху они сходились к маленькому отверстию, в котором виднелось безоблачное голубое небо.
Я сразу понял, что это интрузия известняка в красный песчаник и что все в целом – типичная карстовая воронка, очень похожая на Сонный бассейн в Синойе в Родезии.
Здесь, на дне пещеры, тоже было озеро кристально чистой воды, очевидно, очень глубокое, бледно-зеленоватое, примерно ста пятидесяти футов в поперечнике; поверхность зеркально гладкая и спокойная.
Мы с Салли стояли и смотрели на этот бассейн. Красота огромной пещеры парализовала нас. В маленькое отверстие на высоте двухсот футов, точно свет сильного прожектора, струились солнечные лучи, отражаясь от блестящих стен и озаряя все призрачным светом.
Стены пещеры на высоту до пятнадцати с лишним футов тоже были украшены замечательными бушменскими росписями. Кое-где вода, сочащаяся сквозь камень, уничтожила изящные фигуры и рисунки, но в общем все сохранилось великолепно. Нам с Салли предстояло работать в этом удивительном месте не менее двух лет.
Она медленно высвободила руку и подошла к краю изумрудного бассейна. Оставаясь у выхода из туннеля, я с восхищением глядел на нее, а она наклонилась и стала вглядываться в неподвижную воду.
Потом выпрямилась и неторопливо разделась. Обнаженная, остановилась на краю бассейна; кожа у нее была бледная и прозрачная, как известняк утесов. Тело Салли, хоть крупное и крепкое, изяществом линий и текстурой напомнило мне старинные китайские статуэтки из слоновой кости.
Точно жрица древнего языческого культа, она встала на самом краю и подняла руки. Этот жест вызвал во мне странную, атавистическую дрожь, воскресил в моем сознании древний забытый ритуал. Что-то, таившееся глубоко во мне, рвалось наружу, может быть, благословение или заклятие.
Салли нырнула – длинный грациозный изгиб белого тела и летящие темные волосы. Коснулась воды и ушла вглубь. Ее прекрасная фигура ясно просматривалась на глубине; потом она начала медленно подниматься и вынырнула на поверхность. Длинные черные волосы облепили шею и плечи, она подняла тонкую руку и поманила меня.
Я чуть не заплакал от облегчения, вдруг осознав, что не надеялся на возвращение Салли из этих загадочных зеленых глубин, и подошел к краю бассейна, чтобы помочь ей выбраться из воды.
Потом мы обошли всю пещеру и весь проход, ошеломленные изобилием рисунков и барельефов. Лицо Салли сияло от восторга и удивления.
– Эти стены покрывали рисунками не менее двух тысяч лет, Бен. Это место, должно быть, важная святыня для маленьких желтых людей.
Мы не успели обойти и половины пещеры, как свет начал тускнеть, и, когда мы ощупью пробирались наружу, в проходе было холодно и страшно. Только тут я понял, что весь день мы не ели.
Пока Салли подогревала жаркое из мяса антилопы-нильгау с луком, я вызвал по радио Питера Ларкина и с радостью услышал, что оба грузовика благополучно достигли Мауна. Я попросил Ларкина отправить сообщение Лорену.
– Передайте ему, что мы обнаружили интересные наскальные росписи и останемся здесь на неопределенное время.
– У вас есть вода? – ревел Ларкин, его голос был искажен помехами и шотландским виски.
– Да. Мы нашли здесь хороший источник.
– Вы нашли воду? – взревел Ларкин. – Там нет никакой воды!
– Небольшое углубление в скалах, заполнившееся в последние дожди.
– А, понятно. Тогда ладно. Держите связь. Отбой.
– Спасибо, Питер. Отбой.
– Ах ты враль, – улыбнулась Салли, когда я выключил передатчик.
– Цель оправдывает средства, – согласился я, и мы начали готовить лампы, фотоаппараты и оборудование для завтрашней зарисовки росписей.
Старый слон смертельно ранен. Кровь, липкая и сверкающая, льется из ран в горле и на плече, древки пятидесяти стрел торчат из его огромного тела. Загнанный, он стоит, выгнув в агонии спину, а вокруг снуют маленькие храбрые желтые воины с натянутыми луками, наложенными на тетиву стрелами. С десяток воинов слон разметал по тропе охоты – их хрупкие тела раздавлены гигантскими толстыми ногами и разорваны бивнями – но остальные окружили жертву и готовы к убийству.
Древний художник наполнил наскальный рисунок таким движением и драматизмом, что я почувствовал себя свидетелем этой охоты. Но свет здесь был скудный, и мне пришлось выбрать пленку в одиннадцать единиц при экспозиции в одну десятую секунды.
Я нехотя решил воспользоваться вспышкой. Я стараюсь по возможности обходиться без нее, ведь вспышка искажает цвет и добавляет блики. Я начал устанавливать треножник и аппарат, но тут меня окликнула Салли.
– Бен! Пожалуйста, иди сюда!
Пространство огромной пещеры искажало звуки, но это не могло скрыть возбуждения Салли и настоятельности ее просьбы, поэтому я быстро пошел к ней.
Салли была в главной пещере возле изумрудного бассейна, у круто поднимающейся стены, в темноте она светила фонарем на стену.
– Что случилось, Сал? – спросил я, подходя.
– Смотри. – Она передвинула луч ниже, и я увидел изображение огромной человеческой фигуры.
– Боже! – воскликнул я. – Белая леди Брандберга! [1]
Салли повела лучом фонаря по фигуре – и осветила характерный выступ между бедер.
– Дамочка с подвесками, – прошептала она, – если ты понимаешь, о чем я.
Фигура высотой шесть футов, в желтом нагруднике, в изысканно украшенном шлеме с высоким изогнутым гребнем. На левом плече круглый щит, на нем вокруг центрального утолщения посажены желтые орнаментальные розетки. В другой руке лук и колчан со стрелами, а с пояса свисают большой меч и боевой топор. Икры защищены поножами тоже из желтого металла, а на ногах легкие открытые сандалии.
Кожа у воина мертвенно-белая, на грудь спускается ярко-рыжая борода. Изображение несоразмерно больших половых органов – стилизованное указание на высокое положение. Общий эффект ничуть не оскорблял приличий: он придавал фигуре мужскую гордость и высокомерие.
– Белый человек, – прошептал я. – Нагрудник и круглый щит, лук и боевой топор. Может быть…
– Финикийский царь, – закончила за меня Салли.
– Но финикиец скорее был бы черноволосый, с крючковатым носом. Среди древних финикиян этот человек был бы, мягко выражаясь, весьма необычен. Атавизм, вероятно, черты предков из северного Средиземноморья. Сколько лет рисунку, Сал?
– Не могу сказать точно. Примерно две тысячи. На этой стене самые древние изображения пещеры.
– Посмотри, Сал, – сказал я оживленно.
За центральной фигурой виднелось множество крошечных, следовавших за царем. Их древний художник изобразил не столь подробно, но мечи и шлемы были несомненно те же.
– А посмотри сюда. – Салли высветила у ног царя ряд из двух десятков одетых в белое фигур, крошечных, примерно девятидюймовых. – Вероятно, жрецы. Бен, смотри, смотри!
Она провела лучом фонарика по каменному ковру, и я в первый миг не узнал его. Потом мое сердце дрогнуло. Как огромная фреска, частично уничтоженная влагой, мхами и лишайниками, частично закрытая нарисованными поверх нее мириадами фигур людей и животных, развертывалось изображение каменной крепостной стены. Стена была сложена из блоков, причем ясно были видны их соединения, по гребню проходил декоративный пояс из шевронов, аналогичный тому, что украшает главную храмовую стену в руинах Зимбабве. За стеной виднелись очертания фаллических башен, которые мы надеялись найти.