– Мы потеряли много времени, моя Птица Солнца. Надо наверстать его. Что сначала?
– Пить, – сказал Хай.
– Ага! – воскликнул Ланнон. – А потом?
– Охотиться, – предложил Хай, выбрав любимое занятие царя.
– Охотиться! – повторил Ланнон. – Пошлите за начальниками охоты, завтра мы отправляемся добывать слонов!
– Астарта, мать земли, как умножилась твоя краса, – бормотал Хай, грациозно раскачиваясь и глядя в ночное небо. Он пошатнулся, но прислонился к стене и не упал. Выпрямившись, он продолжал рассматривать удивительный астрономический феномен. Над пирующим городом повисли четыре серебряные луны. Хай закрыл один глаз, и три луны исчезли, открыл – и они вновь появились.
– Астарта, направь стопы твоего слуги, – попросил Хай, оттолкнулся от стены и пошел по узкой улице в сторону гавани. Споткнулся о тело, лежащее в тени, и неуверенно наклонился в поисках признаков жизни.
Тело, когда Хай повернул его на спину, издало пьяный крик: разнесся сильный запах вина. Это напомнило ему о телах, лежавших повсюду в оставленном им банкетном зале. Среди них улыбался во сне Ланнон.
– Сегодня у тебя хорошая компания, гражданин Опета, – усмехнулся Хай и пошел дальше по переулку. В углу, у стены, шевельнулась тень. Хай с любопытством посмотрел на нее, увидел две головы и одно тело, услышал тяжелое дыхание и страстные вздохи. Ошибиться в свойстве этой возни было невозможно. Хай улыбнулся, споткнулся и чуть не упал. Из тени на него смотрело испуганное девичье лицо.
– Да плодоносит все на земле, – негромко сказал он и пошел дальше, и тотчас еще одна темная фигура выскользнула из-за угла и последовала за ним. Фигура была полностью укутана в грубый коричневый плащ и двигалась крадучись и целеустремленно.
На пристани было людно, шло веселье, повсюду горели костры. В неподвижных черных водах озера вспыхивали яркие красные отблески. Вокруг костров, взявшись за руки, плясали люди. Некоторые женщины, отбросив все запреты, обнажились по пояс, и брызги вина на их белом теле казались брызгами крови.
Хай остановился и некоторое время смотрел на них, а следовавшая за ним фигура смешалась с толпой гуляк.
Хай пошел дальше, и фигура в плаще тотчас двинулась за ним. Переулок, ведущий к дому Хая, тонул во тьме, но в нише над воротами тускло горела лампа, оставленная, чтобы приветствовать хозяина.
Хай ощупью пробирался к воротам, а следовавшая за ним фигура приблизилась. Из-за звука своих шагов Хай не слышал за собой ни шелеста одежды, ни чьей-то легкой походки.
Хай добрался до ворот, остановился в тусклом свете. Кинжал его находился под плащом, правую руку он протянул к воротам. И в этот миг, когда он не был готов дать отпор, темная фигура бросилась к нему. Кто-то схватил жреца за руку и прижал к стене. Вино сделало его медлительным. Он в удивлении и тревоге поднял голову. Увидел надвигающуюся темную фигуру – лицо ее было скрыто – но ничего не успел сделать: к его губам прижались нежные губы, он почувствовал прикосновение мягких грудей и бедер.
Он замер и стоял так несколько секунд, а губы и руки дразнили его. Потом с хриплым криком он потянулся к упругой женской фигуре, и она тут же исчезла, ускользнула за пределы его досягаемости.
Он устремился за ней, шаря руками в воздухе. Фигура отпрянула, скользнула за ворота в дом Хая и захлопнула их.
Отчаянно ругаясь, Хай боролся с воротами, наконец открыл их и вбежал во двор.
Во дворе что-то мелькнуло и исчезло в доме, Хай побежал следом, споткнулся о подушку и растянулся во весь рост, опрокинув скамеечку, на которой стояла амфора с вином и чашки. Они с грохотом разбились, вино разлилось по глиняному полу. Из темноты возле дома донесся издевательский смех; Хай с трудом поднялся и бросился вперед. На фоне освещенной двери собственной спальни он увидел силуэт фигуры в плаще.
– Подожди! – крикнул он. – Кто ты?
На шум прибежали перепуганные рабы, вооружившиеся наспех.
– Уходите! – яростно крикнул им Хай. – Если вы… если я кого-нибудь увижу до утра в доме, выпорю!
И они ушли к себе, ничуть не встревоженные угрозой. Пока не исчез последний из них, Хай сохранял достоинство, потом кинулся к двери спальни.
Там, на низком столике у ложа, горела лампа. Прикрученный фитиль давал кружок тусклого света, оставляя почти всю комнату в тени. Возле лампы стояла женщина в плаще. Она стояла неподвижно, лицо ее было совершенно скрыто капюшоном, но Хай уловил отражение света в ее глазах.
Хай одним махом одолел полкомнаты, но не в ту сторону. Он повернулся к женщине, и в этот миг та наклонилась и задула лампу. Комнату наполнила тьма, и очередной прыжок Хая закончился у стены. Он собрался с силами – теперь он быстро трезвел – и присел у стены, прислушиваясь.
Уловив шорох одежды, он прыгнул. Пальцы его ухватили край плаща. Приглушенный вскрик, и материя выскользнула у него из рук. Хай выругался и широко расставил руки, как слепой.
Он почувствовал рядом движение, легкое дыхание, мягкий шелест. Быстро протянул руку, и пальцы коснулись гладкой кожи. Он ощутил прикосновение к голой спине, к выпуклостям ягодиц. Негромкий смешок, и гостья вновь исчезла. Хай застыл. Сердце колотилось о ребра. От мгновенно возникшего физического влечения закружилась голова.
Женщина сбросила плащ. Он был наедине с ней, увертливой, как щука, и нагой, как новорожденная. Точно крадущийся леопард, он устремился за ней, раздеваясь на ходу, пока не остались только серьги. Он был гол, как его страсть.
Теперь она впала в панику в темноте, не в силах унять свое шумное дыхание и нервный смешок. Хай охотился за ней по слуху, загоняя в угол у ложа.
Она опять чуть не сбежала, нырнув под его руку, но он успел обхватить ее стан и без усилий поднял. Она завизжала, вырываясь, как пойманное животное, застучала кулаками по его лицу и груди.
Он отнес ее на груду шкур – свою пышную постель.
Хай проснулся с ощущением покоя и счастья.
Тело его расслабилось в истоме, но мозг работал четко. В комнату пробивались первые розовые лучи рассвета, с озера доносились крики птиц.
Он приподнялся на локте и посмотрел на девушку, спавшую рядом на смятой постели. В тепле весенней ночи она отбросила покрывало. Волосы на ее висках увлажнились, мелкие капли пота выступили над чуть выпяченной верхней губой. Глаза были закрыты, и спала она так легко, что ее дыхание едва шевелило лежавшие на щеках мягкие темные волосы.
Руки она закинула за голову, отчего удивительно большие груди расплющились – полные, круглые, большие для такого длинного стройного тела, с сосками все еще красными от ночных ласк. Кожа у гостьи была гладкая, светлая, чуть желтоватая, и на ее фоне четко выделялись завитки волос под мышками и внизу живота.
Хай сразу рассмотрел все это и лишь потом взглянул на ее спокойное сонное лицо.
И онемел, не веря своим глазам, объятый благоговением и суеверным ужасом.
Девушка открыла глаза, увидела его и улыбнулась.
– Да благословит тебя Баал, избранник бога, – негромко сказала она.
– Танит! – выдохнул Хай.
– Да, мой господин. – Она по-прежнему улыбалась.
– Кощунница, – прошептал Хай. – Ты оскорбила богиню.
– Отказаться от моей любви к тебе значило бы оскорбить самою мою природу. – Танит села в постели и без всяких угрызений совести, как ни в чем не бывало поцеловала его.
– Любви? – переспросил Хай, на мгновение забыв все свои опасения.
– Да, мой господин, – ответила Танит и снова поцеловала его.
– Но… – Хай начал заикаться, залившись краской. – Но как ты можешь любить меня?
– А как я могу не любить, мой господин?
– Но мое тело… моя спина…
– Твою спину я люблю, потому что она часть тебя, часть твоей доброты и мудрости.
Он долго смотрел на нее, потом неуклюже обнял и погрузил лицо в ее ароматные волосы.
– О Танит, – прошептал он. – Что же нам делать?
Стоя на вершине холма, Хай ждал своего бога. Внизу шевелился лагерь. Доносились приглушенные звуки – это 6 000 человек готовились к охоте. Воины легиона Хая, и царская свита, и рабы, и женщины, и слоны, и обоз с поклажей. Неудивительно, что лагерь занял всю долину по обеим берегам небольшой речки, которая, петляя, спускалась с холма. В тридцати милях к северу, разлившись в своем жарком и негостеприимном русле, текли зеленые медленные воды большой реки. Там стоял один из легионов Ланнона; вот уже четыре дня воины старались вспугнуть пасущихся там слонов.
Встревоженные стада должны были покинуть долину реки и пойти по древней дороге через холмы. Ланнон расположился рядом с этой хорошо известной тропой, и накануне вечером разведчики доложили, что стада уже двинулись. Они соберутся близ холмов и в течение нескольких следующих дней длинными рядами устремятся в долину. Впереди, уводя стада от беспокоящих их охотников, пойдут старые самцы.
Такие мысли проносились на рассвете в голове Хая Бен-Амона. На нем были легкие охотничьи доспехи и беговые сандалии, и он удобно опирался на древко топора с грифами. Великолепное лезвие было спрятано в кожаный чехол, чтобы оберечь остро заточенную кромку и замечательную гравировку. Хаю казалось, что боги нарочно устроили все так, чтобы дать ему шанс.
Целых две недели после праздника Плодородия Земли Хай почти постоянно размышлял над возникшей проблемой. Он часами вчитывался в свитки священных книг, отыскивая все, что касается жрецов и жриц, их обязанностей и отношений с богами и друг с другом, надеясь из этих изысканий извлечь оправдание своему поведению. Он не мог назвать это жертвой. Теперь он решился представить суду свой случай и выслушать решение.
Солнце бросило в вершину холма свои первые золотые копья, и Хай запел хвалебную песнь его красоте и могуществу. Потом высказал свою просьбу. Она была составлена с учетом сложной диалектики и суть ее сводилась к следующему: то, что дозволено Баалу и его небесной подруге Астарте, столь же уместно для их земных представителей – хотя, конечно, не для любых жрецов и жриц, а только для жрицы и верховного жреца Баала. Хай делал комментарии к очевидным погрешностям своего рассуждения.