Наконец послышался громкий голос, и Хая пронизала нервная дрожь. Голос на венди спросил:
– Кто ищет льва с железной лапой, кто ищет птиценогого?
Хай молчал, ожидая указаний, как себя вести; к своему удивлению, он почувствовал прикосновение прохладного железа, и ремни на руках разрезало лезвие. Он потер пальцы, морщась от прилива крови. Потом поднял руки к повязке, ожидая удара, но его не последовало, тогда Хай снял ее и неуверенно замигал в ярком свете солнца.
Его глаза быстро привыкли к свету, и он пережил настоящее потрясение. Он стоял в центре обширной равнины, в форме слегка вогнутой чаши, окруженной низкими холмами.
Если не считать круга в сто шагов шириной, в котором стоял Хай, всю равнину заполняли черные воины. Хай в страхе смотрел на это множество и не мог даже приблизительно определить их численность. Он никогда не поверил бы, что земля способна выдержать столько людей – им не было числа, как в кошмаре, и эту нереальность усиливала угрожающая неподвижность черных орд. Только перья их головных уборов слегка шевелились в горячем полуденном воздухе.
Жара и давление окружающей толпы грозили задушить его, и он в отчаянии огляделся, ища способа спастись. Рядом с ним стоял Сторч, на плече он держал топор с грифами. Хай почувствовал укол гнева из-за его предательства, но почему-то сейчас оно не казалось важным.
Сторч смотрел не на него, а на группу военачальников венди, стоявших возле небольшого возвышения в конце свободного пространства. Оно пустовало, но привлекало всеобщее внимание, как сцена перед началом представления.
Снова послышался голос:
– Кто ищет Большого Черного Зверя, кто охотится на льва?
Жаркая тишина и неподвижность длились еще несколько мгновений, затем чудовищная толпа зашевелилась и вздохнула: на помосте появился человек.
Высокий головной убор из перьев цапли и возвышение, на котором он стоял, делали его богоподобным. Мантия из шкур леопарда ниспадала до земли. Человек стоял неподвижно, как высокое дерево на шумящей травяной равнине, и громогласное приветствие владыке потрясло до основания землю и небо.
Сторч поднес к помосту топор с грифами и положил у ног царя, потом попятился, и царь посмотрел на Хая через пространство, разделявшее их.
Хай взял себя в руки и, стараясь не обращать внимания на боль в теле и не хромать, подошел к возвышению и посмотрел на Манатасси.
– Мне следовало догадаться, – сказал он по-пунически.
– Ты должен был убить меня, – ответил Манатасси и выпростал из складок мантии правую руку. – А не вооружать меня вот этим.
– Ты не понимаешь, – сказал Хай. – Твоя жизнь не принадлежала мне. Я дал клятву.
– По-прежнему верен своему слову, – в голосе Манатасси не было насмешки.
– Другого способа жить нет. – Хай почувствовал усталость, он покорно ожидал неминуемой смерти. У него не оставалось сил спорить.
Манатасси своей железной рукой указал на армию.
– Видишь, какое копье я выковал?
– Да, – кивнул Хай.
– Кто может устоять против меня?
– Многие попытаются, – сказал Хай.
– И ты среди них?
Хай улыбнулся.
– Не думаю, чтобы у меня была для этого возможность.
Манатасси сверху вниз смотрел на маленького горбуна со спутанной бородой и синяками на лице и руках, в изодранной одежде, грязного и избитого, но не смирившегося, судя по тому, как он говорил о своей судьбе.
– Никто из моих людей не понимает нас, – сказал Манатасси Хаю. – Мы можем говорить свободно.
Хай кивнул, удивленный, но заинтересованный.
– Я предлагаю тебе жизнь, Хай Бен-Амон. Иди ко мне, дай мне любовь и верность, которые дарил Великому Льву Опета, и ты доживешь до старости.
– Почему ты выбрал меня?
– Я ждал тебя. Я знал, что ты придешь. Мои шпионы следили за тобой, но лишь судьба отдала тебя в мои руки.
– Но почему именно я? – настаивал Хай.
– Ты нужен мне, – просто ответил Манатасси. – Нужны твои знания, твоя рассудительность, твоя человечность.
– Ты простишь мне отрубленную руку?
– Ты ведь мог забрать жизнь.
– А бич и шахты Хилии?
– Этого я никогда не прощу! – рявкнул Манатасси; лицо его задергалось, желтые глаза гневно сверкнули. – Но вина здесь не твоя.
– А бойню у Сетта простишь?
– Ты солдат и не мог поступить иначе.
Манатасси дрожал. Хай чувствовал, что идет по краю пропасти, но ему хотелось испытать пределы силы этого человека – и пределы слабости.
– Но для чего тебе я? – спросил Хай.
– Иди рядом со мной.
– На кого?
– На Опет, на его чудовищную жестокость, на ужасных богов. Будь рядом со мной, и с этой армией я буду править миром.
– Не могу, – покачал головой Хай.
– Почему? Скажи почему. Опет – зло и должен быть уничтожен.
– Это моя родина, – ответил Хай. – Моя земля, мой народ, мои боги. Они не могут быть злом.
– Я думал, ты разумный человек, – рявкнул Манатасси.
– Разум ведет человека только до определенного предела, а дальше следует довериться своему сердцу.
– Значит, нет?
– Нет.
– Ты знаешь, что выбираешь смерть?
– Да.
Манатасси поднял руку. Железная лапа блеснула на солнце, и Хай понял, что, когда она опустится, он умрет.
Манатасси отвернулся, вздохнул, понурился.
– Ты пощадил меня, – сказал он. – Я пощажу тебя.
От облегчения Хай почувствовал слабость. Он не хотел умирать и теперь позволил себе вспомнить о Танит и о ребенке. Он все-таки увидит своего сына.
– Возвращайся в Опет. К своему царю. Скажи ему, что Манатасси, Большой Черный Зверь, идет с севера, чтобы уничтожить его.
– Ты предупреждаешь врага? – спросил Хай. – Разве этому я тебя учил?
Манатасси улыбнулся.
– Предупреждение ему не поможет. Расскажи ему, что видел здесь. Расскажи об этой армии – пусть узнает страх. Скажи, что я приду и не пощажу никого, чтобы и памяти о нем не осталось на земле. Скажи, что я иду, и иду быстро. – Манатасси поднял топор и протянул Хаю. – Ступай! – сказал он. – Все долги между нами выплачены. У тебя нет прав на меня, и у меня нет прав на тебя. Когда мы снова встретимся, я тебя убью.
Они смотрели друг на друга. Стояли рядом, почти соприкасаясь, но разделенные пространством, большим, чем океаны, чем самые обширные земли.
Хай повернулся и захромал по образовавшемуся в толпе воинов коридору. Никто не преградил ему путь.
– Матушка, не расстраивайся так, – шептала Танит. – Ты не виновата.
– Я бы им сказала, – бормотала Айна. – Я знаю, что сказала бы. Эта сестра Хака – я боюсь ее как огня.
– Да ведь ты ничего не сказала, – утешала ее Танит. – Ты сохранила нашу тайну. Даже мы не подозревали, что ты знаешь.
Айна поставила рядом с кроватью Танит чашку с едой и задумчиво улыбнулась.
– Вы были так счастливы вдвоем. Так славно было смотреть на вас. Он хороший человек, хоть и горбун, добрый и мягкий.
Танит подвинулась, давая место Айне.
– Посиди со мной немного, матушка. Мне здесь так одиноко… от этого труднее ждать.
Айна испуганно оглянулась на закрытую дверь.
– Мне не велели задерживаться.
– Пожалуйста, – упрашивала Танит. – Осталось так мало времени.
Тогда Айна кивнула, подобрала юбку и села на кровать, хрустнув коленями.
Танит прижалась к ней и прошептала:
– Ты послала вестников, нашла кого послать?
– Я послала двух молодых новобранцев из легиона Бен-Амона. Они преклоняются перед угодным Баалу, как перед богом. Я сказала им, что ты в смертельной опасности и что угодный Баалу должен вернуться как можно скорее.
– Думаешь, они его найдут?
– Он может пойти по ста дорогам, а земля широка. Не стану лгать тебе, дитя мое. Надежда невелика.
– Я знаю, – вздохнула Танит. – А если они его найдут, успеет ли он вернуться вовремя? А если вернется, сможет ли переубедить Великого Льва?
– Если вернется вовремя, ты в безопасности. Я знаю этого человека.
– Жди его, Айна. Если он вернется, тайно пойди к нему и скажи, что царь знает о нас. Ты должна предупредить его об этом, иначе он тоже в опасности.
– Предупрежу, – пообещала Айна.
– О, я молюсь всем богам Опета, чтобы он возвращался поскорее. Я не хочу умирать, матушка. Я многого еще хочу от жизни, но дни бегут так быстро. Уже шестой день праздника. Если за эти четыре дня Хай не вернется, моя жизнь кончена.
– Спокойней, дитя, – сказала Айна и похлопала Танит по плечу, успокаивая. – Будь храброй, дитя.
– Это нелегко, – ответила Танит, – но я постараюсь. – И она высвободилась из объятий Айны и выпрямилась. – Ступай, матушка, иначе Хака снова побьет тебя.
Стражник со стены крепости Занат, к югу от большой реки, смотрел на стоявшего под стеной странного человека. Копье дозорный держал в правой руке под парапетом. Волосы у человека были грязные и спутанные, доспехов никаких, одежда висела клочьями, избитое лицо вспухло. Стоял он, неестественно согнувшись под тяжестью лежащего на плече большого боевого топора, – может, был ранен?
– Как тебя зовут и что тебе нужно? – спросил часовой, и путник поглядел на него.
– Я Бен-Амон, верховный жрец Баала и воин Опета, по царскому делу.
Часовой вздрогнул и поставил копье. Он понял, что чуть не стал посмешищем. Горбатая спина и топор известны во всех четырех царствах, он должен был сразу узнать пришельца… и, ругая себя, часовой побежал во двор, к воротам, выкликая старшего, чтобы предупредить о почетном госте.
Как только боковые ворота открыли, Хай прошел в них и оборвал приветствия словами:
– Довольно этой чепухи.
Военачальник поразился – любимый ритуал легиона прерван столь бесцеремонно! – и сдержал улыбку. Эта история о нищем оборванце станет одной из легенд, которые и так окружают этого замечательного маленького человека.
Хай шел мимо торопливо собранной стражи, на ходу спрашивая центуриона:
– Где легат? Здесь?
– Да, мой господин… избранник богов. Он в своих покоях.
– Хвала Баалу! – Хай с облегчением вздохнул.