ть строй. Он совсем истончился – казалось, теперь любой удар прорвет его, – но держался.
Бой шел уже в нижнем городе, и Хай перестал видеть битву в целом. Перед ним была лишь узкая улица, перегороженная легионерами, которые сдерживали натиск черной волны.
Впервые за день Хая вовлекли в бой. Горстка черных воинов с безумными глазами прорвалась прямо перед ним; они блестели от пота и жира, лица в полосках светлой охры казались чудовищными и нереальными.
Хай быстро порубил их и приказал взводу храмовой стражи заткнуть образовавшуюся брешь.
Он знал, что уже не властен над ходом битвы. Они с Ланноном были отрезаны от воинов, заперты в кольце сражающихся, могли руководить только теми, кто их слышал.
Вдали послышался звериный вопль торжества. Ланнон схватил Хая за плечо и крикнул ему в ухо:
– Они прорвались!
Хай кивнул.
Боевые действия окончательно утратили упорядоченность, сквозь многочисленные бреши во фронте устремились враги. Теперь разгром. Чуда не произошло – последняя битва проиграна.
– Назад в храм? – закричал Ланнон, и Хай снова кивнул. Армия Опета больше не существовала, она превратилась в сотни изолированных групп отчаявшихся людей, плечо к плечу и спина к спине ведущих битву, в которой не будет сдавшихся и пленных и конец которой положит только смерть.
Царь и жрец собрали вокруг себя храмовую стражу, которая двинулась по улицам обратно, сохраняя порядок и обратив к врагу сплошную стену щитов.
Теперь орды Манатасси были у них и в тылу, отрезав от храма. Нижний город подожгли, и пламя быстро разгоралось. Улицы, по которым проходил Хай, были запружены испуганными горожанами и группами окровавленных воинов. Отряд Хая двигался мимо, образовав строй «черепаха», не обращая внимания на наскоки черных воинов и на дым.
Главные храмовые ворота были открыты и не охранялись. Стража разбежалась, храм был пуст и тих. Пока Ланнон закрывал ворота, Хай с десятью людьми оборонял ступени, и проскочил в них в последний миг.
Они отдыхали, облокотившись на окровавленное оружие, распускали ремни шлемов, вытирали пот с глаз.
– Восточные ворота, – спросил Хай у Ланнона, – они охраняются? Ты послал людей закрыть их?
Ланнон в отчаянии смотрел на него. Это молчание красноречиво ответило Хаю.
– Вы и вы! – быстрым движением руки Хай отобрал несколько человек. – За мной!
Но было уже поздно. Сквозь меньшие ворота в помещение храма устремились черные воины.
– Черепаха! – закричал Хай. – В пещеру!
Они снова образовали «черепаху» и, точно броненосец с металлическими чешуйками, двинулись ко входу в пещеру, а нападавшие сновали вокруг, не в состоянии пробить щит. Дым горящего города окружал их, душил, ослеплял.
Неожиданно человек рядом с Хаем закричал и схватился за пах. Кровь просочилась у него сквозь пальцы, и он осел на колени. Земля, по которой они шли, была усеяна телами воинов, порубленных головой черепахи. Легионеры переступали через них. И вдруг десятки притворявшихся мертвыми неожиданно ожили, быстро перекатились на спину и снизу ударили по легионерам.
Хай выкрикнул предостережение, но тщетно. Враг ворвался в тело «черепахи», людям Хая пришлось обороняться, поворачиваясь спинами к врагу снаружи.
«Черепаха» превратилась в толпу, и черный рой втекал в нее, как пчелы в улей.
– За мной! – Хай собрал Ланнона, Бакмора и еще нескольких, и они тесной группой вырвались из толпы и побежали ко входу в пещеру, задыхаясь и кашляя в густом маслянистом дыму. Хай размахивал топором, прорубая дорогу, и пятеро беглецов достигли входа в пещеру, но Бакмор получил удар по ребрам. Он прижал к ране кулак, силясь остановить поток крови. Хай переложил топор в другую руку и помог Бакмору подняться по ступеням в пещеру. Кровь Бакмора, горячая и вязкая, стекала по боку Хая. На верхней ступени Бакмор опустился на колени.
– Мне конец, Хай, – выдохнул он.
Хай поднял его и понес. Усадил у стены пещеры.
– Бакмор, – задыхаясь, сказал он и запрокинул ему голову, чтобы посмотреть в лицо. На него взглянули невидящие глаза, мертвые и остекленевшие.
– Идут! – крикнул Ланнон.
Хай схватил топор и встал рядом с ним, чтобы встретить нападающих в проходе. Вчетвером – Хай, Ланнон и два легионера – они удерживали вход так долго, что перед ним выросла груда трупов.
Затем появились лучники, и в проходе просвистели первые стрелы. Одна из них попала легионеру в горло, и он упал, захлебываясь темной кровью.
– Здесь не спрячешься, – закричал Хай. – Назад в храм.
Они побежали по проходу; вслед им дали второй залп. Стрела ударила в шлем Хая и отскочила в стену, выбив поток искр, другая пробила дыру в панцире последнего легионера и застряла в позвоночнике. Ноги его подогнулись. Он из последних сил пополз, волоча искалеченное тело.
– Прошу о милости, мой господин, – закричал он в ужасе перед холостящим лезвием, перед тем, что ему, еще живому, вспорют живот. – Не оставляй меня им, высокорожденный.
Хай затормозил, крикнул:
– Беги, Ланнон. Я за тобой, – и побежал назад.
Ползущий легионер увидел его.
– Баал да благословит тебя! – воскликнул он и сорвал с головы шлем, склоняя голову и подставляя шею.
– Иди с миром! – сказал ему Хай, одним ударом топора отрубил голову и тут же повернулся и побежал. Стрела попала Хаю в лицо под глазом, скользнула, разорвав щеку до кости и повисла, впившись острием в его плоть.
Хай вырвал ее и побежал вслед за Ланноном.
Вместе они пересекли пещеру Астарты – их шаги гулко отдавались под сводчатыми стенами – обогнули зеленый неподвижный бассейн, достигли входа в храм. Следующая волна стрел настигла их. Ланнон споткнулся, и они очутились в храме.
– Сможем мы продержаться здесь? – спросил Ланнон.
– Нет. – Хай остановился, чтобы перевести дух. – Архивы. – Тут он посмотрел на Ланнона. – Что с тобой, государь?
– Я ранен, Хай.
Из щели в доспехах у левой подмышки торчала стрела. Она торчала под таким углом, что Хай почувствовал холод отчаяния. Острие вонзилось где-то около сердца. Рана смертельная, ни один человек не может от такой оправиться.
– Что там? – спросил Ланнон. – Я не чувствую боли, Хай. Должно быть, пустяки.
– Тебе повезло, – ответил Хай и обломил древко, оставив короткий обломок торчать из раны. – Идем, – сказал он и повел Ланнона через храм к архивам.
– Солнечная дверь? – спросил Ланнон.
– Только в крайнем случае, – сказал Хай. – Только если больше ничего не останется. – И он увлек Ланнона в каменный коридор.
– Твое лицо. – Ланнон смотрел на Хая в мерцающем свете факелов, как будто впервые увидел зияющую рану на щеке.
– Неплохое украшение, – сказал Хай, отрывая полосу от одежды и делая грубую перевязь для левой руки Ланнона. – Можешь пользоваться ею? – спросил он.
Ланнон несколько раз сжал и разжал пальцы.
– Хорошо, – кивнул Хай и взял в левую руку заостренную сторону щита Ланнона. (Перевязь поможет удержать тяжесть.) Хай наклонил голову, прислушиваясь к шагам, голосам и звону оружия в храме Астарты. – Идут, – сказал он. – Искать проход будут недолго.
И тут же из комнаты стражи показался и всмотрелся в помещение архива первый из них. Мерцающий свет факелов и дым делали этого человека огромным. Он был черный, блестел от жира и краски, и Хай ощущал его запах, теплый, гниловатый, как запах хищной кошки.
Хай вышел из углубления в стене и на венди выкрикнул вызов. Воин понесся по коридору на Хая, и их щиты с грохотом столкнулись.
Хай почувствовал, как копье впилось ему в бок, но острие топора врубилось глубоко, до кости, и воин упал.
Ланнон, хромая, вышел из ниши и встал слева от Хая. Они перешагнули через дергающийся труп и пошли по коридору навстречу потоку черных тел.
Манатасси стоял в храме Астарты. Была полночь, но в залах горели факелы и толпились воины; их было столько, что Манатасси приказал снести внешние стены храма, чтобы дать им доступ ко входу в туннель.
Темный злой каменный зев уже проглотил множество его людей, два опетских дьявола продолжали держаться, вопреки всем усилиям выкурить их оттуда. Даже сейчас из входа в коридор вытягивали мертвых и смертельно раненных. У одного правая рука была отрублена по локоть. Он не издавал ни звука, прижимая обрубок к груди, но глаза его в свете факелов казались огромными и белыми.
Манатасси знал, какое оружие нанесло эту рану, и в нем, вытесняя суеверный страх, вздымались гнев и жгучая ненависть.
В бытность рабом он достаточно узнал о богах Опета, чтобы представлять себе их огромную силу, могущество и жестокость. Он боялся их и знал, что стоит сейчас в их святилище, в их крепости.
Он вспомнил рассказы о подземелье за храмом Астарты и о том, что его охраняет смертельное проклятие.
Конечно, именно поэтому они скрылись здесь, в этом священном месте.
Суеверный страх остудил его гнев. Он знал, что белые боги смотрят на него. Он хотел покончить со всем, уничтожить это место и уйти. Однако двое обреченных упрямцев не давали ему это сделать.
– Огонь! – приказал он. – Выкурите их из логова, как собак.
У входа в туннель разожгли костер, завалили его зелеными ветвями, и густой едкий дым заполнил храм и туннель. Кашляя и задыхаясь в дыму, воины Манатасси окружили выход из туннеля, держа оружие наготове, зная, что ни один человек не выдержит там. Эти двое должны выйти. Но прошел час, а из дыма никто не показался.
Костер превратился в груду тлеющих углей, дым постепенно рассеялся. Манатасси приказал залить угли водой из бассейна, и все снова уставились в темный туннель, откуда выплывали клубы дыма.
Пол коридора усеивали тела, но никаких признаков жизни не было.
Манатасси обуздал суеверный страх и внезапно выхватил у одного из воинов факел. Держа его высоко над головой, он переступил через горячие шипящие угли и вошел в проход.
Он пробирался между мертвыми, по липкому от крови полу. Факел бросал желтый свет в ниши с полками, уставленными кувшинами. Манатасси знал, что в этих глиняных кувшинах. Он часто помогал Хаю в работе со свитками.