становления Христины важно то, что с ним все в порядке, что он занимает ее и отвлекает от тяжких мыслей. Порой я думаю, что ей было бы неплохо провести время на природе, подальше от города и ее семьи – это повлияло бы на нее весьма положительно. Ибо сейчас она на правильном пути, однако временами семья оказывает на нее пагубное влияние: я стремлюсь к простоте бытия, а ее подстрекают к интригам и лицемерию. Как бы то ни было, она из тех, кого называют enfant du siècle[172], и обстоятельства так отразились на ее характере, что отголоски этого проявляются до сих пор в виде некоего уныния, безразличия и отсутствия твердой уверенности в чем бы то ни было. Часто, очень часто я думал о том, что ей будет лучше за пределами города. Однако переезд тоже встанет в кругленькую сумму. А до этого мне хотелось бы жениться, на тот случай, если придется перебраться в провинцию или отправиться в Лондон.
Здесь мне не хватает общения с другими художниками, и я не думаю, что в будущем обстоятельства улучшатся. В конце концов, мне подойдет любое место, и я хотел бы переезжать как можно реже.
Главное – напиши мне, как только станет ясно, когда тебя ждать. В последнее время я не могу определиться с несколькими вещами, из-за чего я пребываю в постоянном нервном напряжении, и это состояние сохранится до тех пор, пока мы не встретимся и не обсудим будущее.
На днях прочитал статьи Боутона о Нидерландах. Текст сопровождается иллюстрациями самого Боутона и Эбби, среди которых мне встретились великолепные экземпляры.
Кое-что из этого, а именно описание острова Маркен, так крепко врезалось в мою память, что я хотел бы отправиться туда. Если кто-то решил поселиться в очень красивом месте, как он может знать заранее, насколько хорошо будет чувствовать себя там? Если это осуществится, придется поддерживать связь хотя бы с одним представителем мира искусства, ибо, разумеется, рыбаки ничего в этом не понимают, а жить как-то надо.
В первую очередь напиши, как обещал, о «Ста шедеврах», а если твои дела резко пошли в гору и ты сможешь прислать какую-нибудь дополнительную сумму, это было бы весьма кстати. Что до жизни в сельской местности, то мне нравится природа, но все же многое связывает меня с городом, в том числе журналы и возможность изготовлять репродукции. Я переживу без паровозов, но не без печатных станков. До свидания, старина, жму руку и еще раз благодарю за присланное тобой.
Я читал сборник статей Золя «Что мне ненавистно», там есть довольно сильные вещи, хотя, по-моему, он очень ошибся, не упомянув в общем обзоре Милле. А вот это его высказывание я считаю справедливым: «Observez que ce qui plait au public est toujours ce qu’il y a de plus banal, ce qu’on a coutume de voir chaque année, on est habitué à de telles fadeurs, à des mensonges si jolis, qu’on refuse de toute sa puissance les vérités fortes»[173].
Дружище Раппард,
хочу написать Вам еще раз, пока Вы в путешествии. Благодарю за присланные книги. К сборнику статей Золя «Что мне ненавистно» я бы применил его собственные слова, сказанные о Гюго: «Je voudrais démontrer qu’étant donné un tel homme sur un tel sujet, le résultat ne pourrait être un autre livre qu’il n’est»[174]. Добавлю к этому еще одно высказывание Золя на ту же тему: «Je ne cesserai de répéter, la critique de ce livre, telle qu’elle s’est exercée, me parait une monstrueuse injustice»[175].
Рад начать с заявления, что не принадлежу к числу тех, кто осуждает Золя за эту книгу. Благодаря ей я лучше узнал Золя и увидел его слабые места – недостаточное понимание живописи и предубежденность вместо здравого взгляда на эту особую область искусства. Но, старина, разве я стану сердиться на друга из-за его недостатков? Конечно нет. Напротив, из-за них я буду любить его еще больше. Так что его статьи о Салоне вызвали во мне смешанные чувства. Я считаю, что он во всем ошибается – кроме оценки Мане, здесь я в чем-то с ним согласен и тоже считаю Мане очень талантливым художником, – тем не менее узнавать, что думает Золя об искусстве, так же интересно, как, например, любоваться пейзажем художника, который специализируется на фигуре: это не его жанр, это поверхностно, неверно, но зато какая смелая идея! Пусть она не совсем ясна и не доведена до совершенства – не важно, по крайней мере, она заставляет задуматься, оригинальна и наполнена жизненной силой. Однако при всем при этом она ошибочна, совершенно неточна и не покоится на крепком фундаменте.
То, что он пишет об Эркман-Шатриане, очень любопытно. Здесь он более меток в своих оценках, чем в случае с живописью, и порой его критика чертовски справедлива. Я охотно принимаю его сторону, когда он упрекает Эркман-Шатриана в подмешивании эгоизма к морали. Кроме того, Золя прав, утверждая, что парижская жизнь Эркман-Шатриану незнакома и он описывает ее наивно и неумело. Однако это замечание порождает вопрос: хорошо ли Золя знает Эльзас? И если да, почему он уделяет так мало внимания персонажам Эркман-Шатриана, которые так же прекрасны, как фигуры Кнауса и Вотье?
Что касается толики эгоизма, присутствующей в характере большинства героев, на чью сторону встает Эркман-Шатриан, то полагаю, что в раввине Давиде, Вагнере и Терезе несколько эгоистичный автор проявляется во всем великолепии, и потому я считаю его выдающимся мастером.
Золя плохо разбирается в живописи, в этом он схож с Бальзаком. Два художника в романах Золя – Клод Лантье в «Чреве Парижа» и другой, в «Терезе Ракен» – лишь бледные тени Мане, кто-то вроде импрессионистов. Ладно. У Бальзака же художники мрачны и чрезвычайно скучны.
Я бы мог и дальше рассуждать на эту тему, но я не критик. Лишь добавлю: я рад, что он оставил меткое замечание о Тэне, который вполне заслужил это, – временами его приверженность математическому анализу очень раздражает. И тем не менее благодаря этому он (Тэн) пришел к невероятно глубоким выводам. Например, он написал о Диккенсе и Карлейле так: «Le fond du caractère anglais, c’est l’absence du bonheur»[176]. Не стану судить о том, насколько справедливо это утверждение, лишь отмечу, что подобные слова свидетельствуют о глубоких раздумьях, а также о том, что человек, способный на это, привык вглядываться в темноту до тех пор, пока его глаза не начнут что-нибудь различать там, где другие ничего не видят. Мне нравится это высказывание, оно великолепно и значит для меня больше, чем тысяча других слов на ту же тему, и здесь я отдаю Тэну дань уважения.
Я рад, что могу спокойно рассмотреть статьи с иллюстрациями Боутона и Эбби. Больше всех мне пришлась по душе «На картофельном поле», а также «Звонари» Эбби.
Сами статьи написаны в несколько канцелярском стиле, в них часто упоминаются гостиницы и торговцы антиквариатом, но я прочел их с удовольствием. Почему? По той же самой причине, что и книгу Золя, – меня интересует личность автора.
Вы заметили, что Золя ни разу не упоминает Милле? И тем не менее я читал у Золя описание сельского кладбища, старого крестьянина на смертном одре и его похорон, такое прекрасное, будто это были картины Милле. Так что упущение вызвано, вероятно, тем, что Золя не знаком с его творчеством.
Хочу поделиться новостью: я нашел необычайно красивый лист Т. Грина – брата или родственника Ч. Грина. Это «Праздник в лондонском приюте», с изображением сидящих за столом девочек. О, Вы будете от него в полном восторге!
«Прихожане городской церкви» – еще один лист того же автора, но меньшего размера, рисунок невероятно изящен, он выполнен в той же изысканной манере, что и «Бремар» нашего приятеля Дж. МкЛ. Р.
Еще я нашел два листа Дж. МкЛ. Р., этого человека-загадки, чье имя нам никак не удается расшифровать, – правда, я предполагаю, что он приходится братом или по крайней мере родственником В. М. Ридли. Итак, речь идет о «Восхождении на Везувий» и о «Футбольной игре». Обе хороши, но не настолько прекрасны, как «Бремарский экипаж». Помимо этого, мне знакома его работа «Ловцы лосося», и в моей коллекции имеется его «Лагерь добровольцев», которой позволил пролить свет на тайну его имени.
Кроме того, следует упомянуть «Процессию монахов по снегу» А. Ханта – она восхитительна, как и работы Легро. А еще иллюстрации В. М. Ридли с изображением Лондонского моста и эмигрантов и две вещи Бакмана – сцены на рынке: последние нарисованы размашисто, прямолинейно и смело.
Далее следуют работы Барнара: «Хемпстедская пустошь», «Первый гость», «Последний гость» и «Как живут бедняки». А также «Дети на пляже» Хопкинса – очень изысканно по тону; и прекрасный лист самого Миллеса под названием «Рождественские истории».
Кроме того, «Зимние пейзажи» и «Сочельник» Биркета Фостера – от них веет уютом; две важные работы Гаварни высочайшего качества: «Рыночные носильщики» и «Рыночные торговки», а также «Новогодние подарки».
Затем Регаме: несколько прекрасных гравюр на японские сюжеты и большой лист, вернее, шедевр – «Алмазные копи», кроме того, еще одна крупная композиция – «Откормленный бык».
У меня также теперь есть лист среднего размера по рисунку М. Ф. с изображением мельницы, которую приводят в движение заключенные, – он так же прекрасен, как любая работа Регаме.
Прекрасная вещь неизвестного мне автора с изображением сталелитейной фабрики в Шеффилде, под названием «Шлифовальщики вилок». Она выполнена в манере Эдмона Морена – в его сдержанном и лаконичном стиле.
Как видишь, их немного, но все прекрасны, и я считаю их удачным приобретением.
В их числе – очень красивая женская фигура, выполненная Ховардом Пилом, а также великолепные пейзажи С. Рида. Возможно, список неполон, но я назвал самое выдающееся.