– Господи, да забирайся уже, – ворчит Чарли и присаживается.
Я с ухмылкой лезу ему на спину, он подхватывает меня под колени, и мы отправляемся в путь.
– Ребята, а вы отлично смотритесь, – подмигивает Камила, снимая нас на телефон.
Я улыбаюсь и тыкаюсь носом в шею Чарли.
– Чувак, – угрожающе начинает он. – Если не прекратишь, я тебя скину, поползешь до медпункта на четвереньках. – В подтверждение он отпускает мои ноги, и на секунду я повисаю в воздухе, но потом снова за него цепляюсь.
– Если приземлюсь на больную ногу, я тебя убью, – ворчу я, но успокаиваюсь, а то он и правда меня скинет.
Когда наша четверка вваливается в медпункт, средних лет дама мгновенно мрачнеет и упирается кулаками в широкие бедра.
– Ладно, детишки. Представления мне ни к чему.
– Представления? – переспрашивает Камила, повторяя ее позу.
– Он лодыжку потянул, – объясняет Элисон, а Чарли сваливает меня на стул.
Надо снять эти чертовы трусики, да побыстрее. Словно удавка, только не на том месте.
– Нет смысла толпой приносить одного, – заявляет Мрачная Сестра. – Остальные – марш на занятия.
Камила явно на взводе, Элисон боится бросать меня одного, а Чарли вот-вот взорвется.
– Все нормально, ребята, – говорю я им. – Потом спишемся. – Они неохотно выходят, а сестра берет термометр. – У меня болит лоды… – В следующий миг она сует термометр мне под язык.
– Лихорадки нет, – объявляет сестра минутой позже.
– Так дело в лодыжке.
– Хм. – Она задирает мне штанину и щупает ногу холодными пальцами.
– Ой. Ой.
– Отека нет.
– Очень, очень больно.
– Что-то ты слишком веселый для больного. Скажи правду: боишься идти на контрольную?
– Ну вообще-то у нас правда контрольная, но я не боюсь.
Она кивает, мол, раскусила меня.
– Хорошо, ступай на урок, если нога не перестанет болеть, позвоним твоей маме.
– Но класс наверху, в другом крыле. Я туда не доберусь. – Я оглядываю комнату. – А инвалидное кресло можно взять?
– Что?
– Кресло? Одолжить?
– Это для серьезно больных. А не развлечение для детей.
– Развле… слушайте, я не шучу, честное слово. Мне только доехать.
– Иди в класс, пиши тест, потом поговорим.
– Но…
– Сейчас же.
Серьезно. Она действительно хочет меня выставить. Я поднимаюсь, ловлю равновесие и пытаюсь прыгать на здоровой ноге. Пока неплохо. Еще пара «шагов», я спотыкаюсь и со всей дури приземляюсь на больную лодыжку.
– Твою мать!
Медсестра ахает и прижимает руку к груди, словно ее подстрелили. Я хромаю обратно к стулу, а она топает в скрипучих туфлях к своему столу.
– Я пишу докладную, – заявляет сестра, выдергивая лист бумаги.
– Извините. Вырвалось.
– И ты меня не послушался.
– Хотел бы, да не могу.
Она яростно строчит, читая вслух:
– Отказывается… выполнять… инструкции.
Меня начинает подташнивать. Я слишком сильно приземлился на ногу, и она пульсирует как зараза. На верхней губе выступает пот.
– Знаете, похоже, у меня начинается лихорадка. Можете снова померить мне температуру.
Она снова ахает и пишет еще быстрее.
13
На следующий день я на костылях пробираюсь через столовую. Все за нашим столом двигаются, чтобы я мог примостить ногу.
– Что это? – спрашивает Камила, стуча длинным красным ногтем по бутылке, которую я достал из рюкзака.
– Вода.
– А почему так странно выглядит?
– Мама добавила туда травяного отвара, чтобы ускорить заживление.
Камила передергивает плечами. Если честно, и правда похоже на анализ мочи.
Чарли проталкивается сквозь толпу, замечает меня и сияет как лампочка.
– Боже, – стону я, когда он наконец подходит. – Кто тебе рассказал?
– Да все. Я даже не думал, что такое возможно.
– Никто не думал, – поддакивает Эмеральд. В ее голубых глазах скачут веселые искорки.
Мэтт подтягивает стул и спрашивает у Чарли:
– Ты чего такой довольный?
Резонный вопрос. Кажется, еще никто из нас не видел, чтобы Чарли улыбался.
– Ты не в курсе? – Чарли садится прямее, явно радуясь перспективе просветить того, кто еще не слышал новость.
– А что?
Чарли только успевает открыть рот, как Камила выпаливает:
– Адаму назначили строгое наказание.
– Эй! Я хотел рассказать! – обиженно вопит Чарли.
– Адаму? – Мэтт смотрит так, будто меня обвинили в двойном убийстве. – Как?
Я выкладываю им всю историю про жестокую медсестру – разве что немножко преувеличиваю красоты ради да чтобы сочувствовали посильнее. Теперь всем одновременно весело и обидно за меня.
Ну, кроме Чарли. Ему просто весело.
– Круто.
Я пытаюсь злобно смотреть на него, но из-за смеха получается не очень-то убедительно.
– Совсем не круто. Глупо.
Во время рассказа даже Джесс вынул оба наушника и теперь смотрит на меня с понимающей улыбкой.
– А твоя мама что сказала?
– Сам как думаешь? – Мама своего рода прославилась, когда умудрилась довести нашу учительницу из пятого класса до слез.
Чарли ухмыляется.
– Можно посмотреть, как она порвет медсестру?
– Не хочу тебя расстраивать, но мама не придет. Она хотела, но…
– Ты ее отговорил? – догадывается Эмеральд.
– Просто убедил, что оно того не стоит. – Ведь и правда так. – Она любит бороться с системой, а мне проще махнуть на систему рукой.
– Да ладно. – Чарли запихивает в рот четыре палочки картошки фри.
– Эй, я тоже могу бороться, если надо, – возмущаюсь я.
Мэтт ободрительно кладет руку мне на плечо.
– Мы знаем, чувак.
Все смотрят на меня как на что-то милое и совершенно безвредное.
– Правда. Мне уже приходилось драться.
Теперь они глядят на меня подозрительно. Эмеральд так явно считает, что я просто рисуюсь.
– Честно. Помните Маркуса… в седьмом классе?
Джесс и Чарли переглядываются и начинают хохотать.
– Получить по морде книгой про Гарри Поттера – это не драка, – заявляет Чарли.
– Ну, во-первых, не просто какой-то книгой, а «Орденом Феникса».
Мэтт ахает. Он в курсе, что эта часть самая длинная, книга самая толстая из серии, а значит, представляет наибольшую опасность в качестве оружия.
– Все равно, – настаивает Чарли. – Вот если бы ты врезал ему в ответ…
Честно говоря, подобная мысль и в голову мне не приходила. Помню, как я стоял там, оглушенный болью, а потом обалдел еще больше, когда Маркус упал на пол и принялся плакать и кататься.
– Не мог. У него крышу сорвало или что-то вроде того.
– А почему он вообще тебя ударил? – спрашивает Мэтт.
– О, я знаю, – охотно отвечает Чарли. – Видел всю картину. Мы сидели на математике, Маркус пытался сделать какую-то работу и психанул, потому что Адам никак не затыкался.
Все парни истерично ржут, девочки явно хотят присоединиться, но стараются дать мне возможность сохранить крупицы достоинства.
– Не представляешь, что потом началось. Мама просто с ума сошла.
Они только сильнее смеются.
На самом деле вышло паршиво. Когда мама в тот день приехала забирать меня из школы, я все еще прижимал к лицу пакет со льдом. И вот тут она взорвалась. Я пытался воззвать к ее натуре социального работника, но, похоже, в тот момент она плюнула на все инструкции. Затащила меня обратно в школу и разозлилась еще сильнее, когда директор не стал обещать немедленного наказания. Когда речь шла обо мне, мама могла запросто легко уделать даже мафию.
– Я серьезно, – говорю я, стараясь ничем не выдать веселье. – Она до сих пор вынашивает план мести. Говорит, что просто выжидает.
Джесс с трудом переводит дыхание.
– Чувак, у тебя потрясающая мама.
14
Когда в четверг я прихожу на «Детскую психологию», Джаред лупит кулаками рюкзак у себя под столом, словно это боксерская груша. Я испытываю обычный прилив страха/симпатии, но оглядываю комнату и чувствую умиротворение. Сегодня она похожа на ясли. Повсюду куклы – лежат на полу, привалились к сумкам. Со своим пупсом в руках я прохожу в конец класса. Сажаю куклу на стол и смотрю на ее большие карие глаза и улыбку.
Звенит звонок, а секундой позже пупсы начинают завывать. К нам заглядывает какая-то замученная учительница.
– Можно я прикрою дверь?
Мисс Карлайл печально кивает.
Дверь закрывается, и мы остаемся наедине с воплями.
Девочки судорожно вводят коды на спинах пупсов. Наступает тишина, но тут «просыпается» другая группа кукол.
– Теперь понимаете? – Мисс Карлайл приходится повышать голос, чтобы перекричать шум. – Понимаете, как рождение ребенка может разрушить вам жизнь?
Кукла неотрывно была со мной всю неделю, и временами мне казалось, я могу отличить голодный плач от жалобного, прямо как рассказывали мне родители. В основном шум мне не мешал, хотя пришлось поволноваться, когда пупс разнылся в моем убежище и его крики эхом отдавались под крышей. Но еще больше я испугался, когда он заплакал посреди ночи.
Рассел уезжал, но я побоялся, что проспал его возвращение. Вдруг он услышит и рассердится. Желудок заледенел, словно я все зимние ветра проглотил.
Но последние три ночи мы были одни, я и ребенок. Странные скрипы дома больше меня не тревожили, будто вовсе пропали. Было хорошо и не страшно, правда, я не знал, когда вернется Рассел.
Пупс тревожно смотрит на меня. Я приглаживаю его мягкие волосы и провожу пальцем по круглой щеке.
– Какого хрена? – Голос Джареда настигает меня, словно ракета. – Ты что, в куколки играешь?
Теперь все на меня смотрят. Кристин закатывает свои рыбьи глаза, Вайолет просто пялится. У нее такие темные радужки, что кажутся влажными. Еще пара девочек смеется.
Я смотрю на Джареда и только теперь понимаю, что торчит у него из сумки: кукла. На ее розовой щеке вмятина. Джаред вскакивает на ноги и пинает рюкзак. Пупс сильно бьется головой об пол.