– Шарлотта Кинг? – уточняет Элисон.
– Ага.
– Мы с ней вместе ходили в скаутский кружок, – прибавляет Натали.
– А можно ближе к теме? – Камила обводит комнату взглядом, и все замолкают.
– Ладно. Мы с Шарлоттой единственные, кто в тот день поехал с продленки на автобусе. Сидели в самом хвосте, чтобы водитель нас не заметил, и играли в ту игру, когда можно попросить участника показать любую часть тела. Я попросил ее показать вагину, она меня – ногу.
Все хохочут, а я поясняю, что задачка-то была не из легких: я вечно мучился со шнурками и страдал от проблем с координацией. Поэтому, пока я снимал ботинок и носок, а потом надевал их обратно, просто вымотался. Иногда даже сомневался, стоила ли возможность посмотреть ее вагину таких усилий.
– Боже, – выдавливает Чарли. – Спорим, она до сих пор по ногам с ума сходит. Из тех девчонок, что любят сосать пальцы.
– Это не считается, – объявляет Камила и вроде как дуется, только нельзя дуться и запугивать одновременно.
– Ну, однажды мне делали массаж. – Чарли бросает мне мрачный взгляд, мол, заткнись, а остальные заявляют, что массаж уж точно не считается. – Ну, тогда все.
Повисает молчание. Я практически признался, что до сих пор девственник.
– А как же Келли? – спрашивает Эмеральд, внезапно сверля меня голубыми глазами.
Келли – это та девушка, что покинула город вскоре после того, как мы с ней пообжимались.
– Так далеко мы не заходили.
– Но она сняла свое кольцо непорочности.
На втором курсе мы с Келли дошли до того, что скинули рубашки. Но когда я коснулся ее прикрытой лифчиком груди, Келли так засмущалась, что сорвала кольцо и заявила, мол, недостойна его носить. Стыд на грани тошноты – не то выражение лица, которое хочется видеть у девушки, когда из любопытства сжал ее сосок.
– Я ответил на вопрос, – говорю я. Это не моя тайна. – Теперь моя очередь. – И с дьявольской улыбкой поворачиваюсь к Чарли. Он морщится.
– Боже.
В два часа утра я иду к своей машине.
– Не подбросишь? – окликает меня Камила. Я оборачиваюсь. Ее глаза сверкают в темноте, как у пантеры.
– А где Мэтт?
Ее высоченные шпильки стучат по дорожке. Сплошные подпрыгивающие изгибы.
– Он меня бросил. – Она снова то ли дуется, то ли злится, и мне жаль ее брата.
– Конечно, давай. – Мы садимся, и я смотрю в зеркало. – Черт, нас заблокировали. Схожу попрошу Шона переставить машину.
– Стой. – Камила хватает меня за руку.
– Что такое? – Внезапно она впивается мне в губы, запускает руку в мои волосы и тянет. – Ой.
По неясной причине Камила расценивает это как сигнал тянуть сильнее и целовать еще жестче. Я не особо удивлен, что целуется она так же напористо, как делает все остальное, но получается скорее больно, чем горячо, – по крайней мере, поначалу. Несколько минут спустя мы оба тяжело дышим.
– Адам? – Ее острые ногти касаются моей ширинки. – Я не хочу смотреть на твои ноги.
29
В понедельник девочки в школе ведут себя странно. Даже милая заботливая Элисон, что обычно держится в стороне от конфликтов, на взводе. Камила и Эмеральд не смотрят на меня, а прочие девочки так косятся, будто я главный злодей. Какого черта?
– Итак, дамы, сколько еще будет продолжаться бой? – не выдерживаю я за обедом, и весь стол замолкает. – Давайте уже поговорим открыто. Начистоту. Согласны?
Камила рассматривает те же острые ногти, которые оставили царапины у меня на шее.
Эмеральд краснеет, у нее на скулах выступают розовые пятна.
– Камила знает, что сделала, – наконец говорит она и одаривает Камилу ледяным взглядом.
– О боже, – шипит та. – Я уже сто раз извинилась. Я выпила! Кроме того, он не твоя собственность.
Все задерживают дыхание, ожидая ответа Эмеральд, словно показаний главного свидетеля по делу.
Наконец-то я понял.
– Так это вы из-за Бретта. – Я вздыхаю. – Слушайте, нельзя, чтобы вы ссорились из-за какого-то парня. Как же женская солидарность? – Похоже, я их больше оскорбил, чем подбодрил. Все смотрят на меня как на придурка.
– Это не… – начинает Эмеральд, и ребята замирают в ожидании. – Ничего. – С идеально прямой спиной она собирает свои вещи и уходит.
– Джулиан, позволь тебе кое-что объяснить, – говорю я, пока мы кружим по школе по дороге к кабинету доктора Уитлок. – Женщины чокнутые.
Он смотрит на меня с сомнением.
– Это правда. Меня вырастила женщина, лады? И воспитывался я в духе феминизма. Но потом осознал одну простую истину: они ненормальные.
– Что-то случилось?
– Никто из них теперь со мной не общается! Одна половина не разговаривает с другой половиной, а Эмеральд вообще ни с кем. В четверг мы собирались съездить в Музей искусства, так что, чувствую, денек предстоит веселый.
– Ты не нравишься своим одноклассницам? – Джулиан так мне сочувствует, что почти смешно. – А моим ты нравишься, – быстро добавляет он, явно пытаясь поднять мне настроение. – Они все время о тебе болтают.
– Серьезно?
– Ага, говорят о твоих… – Он смущенно опускает взгляд.
– О чем?
– Ну…
– Иисусе, Джулиан, о чем?
– О твоих губах.
– О, похоже, мы о разных вещах думали.
– Я понятия не имел, что у парней могут быть красивые губы. Ты же их не красишь.
Понятия не имею, что на это ответить, и повторяю:
– Они просто чокнутые.
– Хуже, чем Чарли?
Ладно, тут он прав.
– Не в том смысле. Чарли просто на всех злится, и это ясно, а вот девчонок я в упор не понимаю! Ну то есть сегодня мы все должны были радоваться. Большинство уже получило письма, но вместо этого… не знаю.
– Письма?
– Ага. О зачислении в колледж. Ничего особенного. Мы все знали, что поступим, но все же.
– В который?
– Ризли. Где-то час пути отсюда. – Джулиан не особо впечатлен. – Да, знаю, но я никогда не хотел далеко уезжать отсюда. Здесь мама, а туда поступят все мои друзья, так что…
– Ты будешь жить дома?
– Нет, в общежитии. Часть «взрослого» опыта. А ты?
– А что я?
– Уже думал, куда поступишь?
– Я не пойду в колледж.
– Почему?
– У меня оценки плохие.
– Не у всех, кто поступает, хорошие оценки.
– У тебя хорошие.
– Но ты хотел бы?
– Какая разница, чего я хочу?
На миг я теряю дар речи.
– Важно ли, чего ты хочешь? Ну конечно!
Мы спускаемся по лестнице и выходим на школьный двор. На улице холодно, с минуту я прыгаю на месте, чтобы согреться, а Джулиан прислоняется к кирпичной стене.
– Уехать – это не весело, – говорит он. – Когда я был маленьким, то всегда мечтал…
Я жду, пока он закончит мысль, но с Джулианом иногда надо ждать, а иногда приходится подталкивать.
– О чем?
– О приключениях? – Он смотрит опасливо, будто ждет, что я подниму его на смех.
– Да, это здорово, – ободряюще киваю я, чтобы он продолжил.
– Мне нравились фильмы и книги о людях, что открывают новые места. Тогда мне в голову не приходило, как я собираюсь это сделать. Просто знал, что однажды куда-то поеду. Но когда взрослеешь, понимаешь, «хотеть» и «получить» – разные вещи. Ты мечтаешь куда-то попасть, но это не значит, что ты действительно туда попадешь. – Он переводит дыхание. – Когда я был маленьким… у нас во дворе…
– Да?
– Там был лес, бамбуковый лес, и я воображал… что я исследователь. – Он опять массирует худую руку, словно она сломана. – Я скучаю по дому.
Иногда Джулиан произносит вещи, которые бьют в грудь, словно кувалда. Хотел бы я купить его старый дом и подарить ему, но радости не получится, дом будет пуст. Вот бы я мог и это изменить. Обладал бы способностью обращать время вспять и все бы исправил.
– Давай туда поедем, – предлагаю я импульсивно. На его месте я бы этого хотел, но с другой стороны, не превратится ли наш визит в поездку на кладбище?
– Хорошо.
– Да? Знаешь, кто там теперь живет?
– Нет. То есть… я не стану заходить внутрь.
Я представляю, как Джулиан стоит у дома, где жил вместе с родителями, смотрит, но так никогда и не переступает порог и… боже.
– Ну, приедем, постучим, объясним, кто мы такие. Держу пари, тебя пустят внутрь.
– Я не знаю…
– Тебе неловко или ты правда не хочешь заходить? Если второе, я заткнусь.
Он смотрит в землю.
– Ну?
– Неловко.
– Так ты хотел бы войти?
– Да.
– Значит, войдем.
30
– Сверни здесь, – говорю я Адаму.
– Хорошо.
Я отстраненно касаюсь вентиляции на приборной панели.
– Это похоже на лицо робота.
– Я знаю, – усмехается Адам.
– Сейчас направо, у знака «проезд запрещен». Третий дом по левой стороне.
– Тот, зеленый?
– Да.
Адам выпрыгивает из машины, я медленно следую за ним.
Это мой дом, мой настоящий дом. По большей части он выглядит как обычно, но есть некоторые чужеродные детали. Почтовый ящик не наш. Венок на двери. Красные шторы на окне.
Мы уже на полпути к входной двери, и я останавливаюсь.
– Может, нам…
– Что?
– Уйти.
– Ты правда хочешь? Если так, уйдем.
Я не знаю, чего хочу.
Адам нетерпеливо ждет, и тут девочка со светлыми, забранными в хвост волосами открывает дверь.
– Вам чем-то помочь?
Адам разворачивается на голос.
– Бриттани! – Разумеется, он ее знает. Они обнимаются, она рассказывает, что взяла год академического отпуска в колледже и с удовольствием куда-нибудь сходила бы. Затем Бриттани с любопытством смотрит на меня. – А, это мой друг, – говорит Адам. – Он раньше тут жил. Можно, мы зайдем?
– Конечно! – отвечает Бриттани, мол, что за глупый вопрос.
Адам смотрит на меня и ждет, пока я переступлю порог.
В прихожей должны стоять цветы. Ароматные, почти до невыносимого. Вместо этого пахнет специями, перцем и такой острой пищей, что глаза печет. Под ногами должен лежать зеленый ковер. Вместо него красно-коричневая плитка. Пара шагов дальше – и здесь должно стоять мамино пианино, а над ним висеть одна из картин отца. Но их нет. Ничего нет.