– Иногда он меня бьет. Но это нормально. Я знаю…
– Как может быть нормально, если тебя кто-то бьет?
– Он просто несчастлив.
– Несчастлив? – Чарли так хмурится, что я начинаю заикаться.
– Н-никто не хочет никого обижать. Они п-причиняют боль, потому что несчастливы.
– Или они просто придурки.
Я наблюдаю за размеренной работой «дворников». Они не справляются с потоками воды.
– Чарли… а ты?
– Что я?
– Счастлив?
На миг он так ошарашен, будто я задал самый личный вопрос в его жизни. Дождь так льет, что я едва слышу ответ:
– Нет.
– Почему?
– Не знаю.
Мы медленно едем по мокрым серым улицам.
– Мне жаль.
– Ну да. Вроде тебе не все равно.
– Нет. Я хочу, чтобы ты был счастлив.
На его лице гнев сменяется чем-то, похожим на стыд.
Когда Чарли подъезжает к моему дому, льет еще сильнее. Я уже кладу руку на дверцу, когда он говорит:
– Если еще надо будет подвезти… – Чарли смотрит на руль, медленно сжимая и разжимая пальцы.
– Спасибо, Чарли. – Я открываю дверь и бегу сквозь дождь.
39
После школы я бегу к Адаму, когда все залезают в его машину. Чарли сидит сзади, кажется, он больше не сердится на Адама.
– Привет, Джулиан, – здоровается Джесс.
И одновременно Адам спрашивает:
– У тебя сегодня нет репетиции?
– Э… нет.
– Правда? Два дня осталось до спектакля. – Он сверлит меня взглядом, словно подозревает, что я лгу, и прикидывает, не выкинуть ли меня из машины.
– Я все время сбиваюсь, – наконец признаюсь я и от стыда не могу поднять голову. – Мисс Кросс придется передать роль кому-то другому.
– Сказал бы мне. – Адам заводит машину. – Я бы с тобой позанимался.
Я поднимаю глаза и вижу, как Эмеральд сочувственно на меня смотрит. Приходится снова уткнуться в землю.
– Да ничего страшного, – говорит Чарли. – Ты вообще хотел играть в той пьесе?
– Нет. – На самом деле хотел, в основном потому, что Адам так обрадовался моему участию. – Думаю, нет.
После того как Адам всех развозит, он едет к себе, а не ко мне. Дома он идет прямиком к огромному компьютеру, что стоит на столе в гостиной.
– Я ищу текст, – заявляет он, садясь за монитор. – Пройдемся по твоим репликам.
Даже если бы не было так поздно, я все равно не стану перед ним позориться. Я больше не второклашка.
– Нет.
Он ошеломлен моим отказом, но потом ставит стул рядом с собой.
– Джулиан… – Для Адама это невероятно строгий тон. – Иди сюда.
Ноги сами несут меня к столу. В отчаянии я роняю голову на руки.
– Реплики довольно сложные, – минуту спустя говорит Адам. – Сядь нормально. Мне просто надо, чтобы ты их прочитал, хорошо?
– Я не могу.
Он за шкирку отрывает меня от столешницы так, чтобы я видел экран.
– Попробуй.
Я пробую, и все хорошо, пока я не добираюсь до третьего предложения.
– Б-бьет в г… видишь? Я же сказал, что не могу! – Я роняю голову обратно.
– Можешь. У тебя хорошо получалось. Сядь.
Я повинуюсь.
– Прочти еще раз это слово. – Он закрывает экран так, что остается лишь оно.
– Б-бьет.
– Бьет, – поправляет Адам.
– Бьет.
– А дальше?
– Не знаю.
Он «выделяет» следующее.
– В г-грудь?
– Верно. Теперь начни с начала.
– Бьет в грудь себя, и п-плачет, и б-бормочет бессмыслицу. – Я смотрю на Адама. Он кивает, и я продолжаю читать.
– Видишь? – улыбается он. – Все ты можешь. Просто запнулся об одно слово. Теперь еще раз.
Вместо обеда я иду на английский. Мисс Кросс одной рукой держит сэндвич, другой что-то набирает на компьютере. Я стучу по дверному косяку.
– Адам! – Улыбка совершенно преображает ее лицо. – Как поживает мой любимый ученик?
– Вы же так всех называете, да?
– Нет, не всех, – серьезно отвечает она.
Я сажусь на стул перед ее столом.
– Раз уж я ваш любимый ученик, то можно мне… – Она очень подозрительно щурится. – Поговорить с вами о Джулиане Харлоу?
– Поверить не могу. – Она откладывает сэндвич на салфетку.
– Что такое?
– Это насчет того, что его заменили на роль Господина?
– Откуда вы знаете?
– Ты уже третий, кто пришел ко мне сегодня.
– Правда? А кто еще был?
– Эмеральд и еще один парень, пожелавший остаться неизвестным.
– Да ладно. Скажите.
– Чарли Тейлор.
– Чарли? – Я смеюсь.
– Я скажу тебе то же, что сказала им. Джулиан очень милый мальчик. Я дала ему роль, чтобы… Насколько понимаю, это для него слишком сложно.
– Нет.
– Мы почти месяц учим, а он все еще…
– Он просто разволновался, но прошлой ночью все выучил. – Кажется, она задумалась, и я настаиваю. – Ну пожалуйста. Он очень расстроился. Хотя бы дайте ему шанс показать, что он может.
– Ну хорошо, хорошо! Но честно, Адам, если он не справится, то не справится. Я не хочу, чтобы он вышел на сцену и выставил себя на посмешище.
– Он справится.
Я сажусь на перевернутый ящик в коридоре, что тянется вдоль зала. Коридор перегорожен декорациями, а еще служит нам гримеркой, потому что всем нам за сценой не поместиться. По меньшей мере пятьдесят ребят вокруг меня одеваются и накладывают грим.
Вчера мисс Кросс заявила мне, что передумала и готова дать мне еще один шанс. И я правда смог произнести свои реплики! Мне стало так… легко, но теперь спектакль вот-вот начнется, и я нервничаю. Я слышу, как семьи толпятся в вестибюле, и каждую минуту какой-нибудь мальчик или девочка несут гвоздики очередному актеру. Родители накупили цветов за пару долларов и послали их за сцену еще до начала представления.
Внезапно чей-то панический голос перекрывает шум:
– Что здесь делают выпускники?
– Что? – взвизгивает другой голос.
– Выпускники! Целая группа.
Толпа девятиклассников бежит к перегородке и выглядывает наружу.
– Ох черт, – стонет один мальчик. – Они точно что-то нам сделают. Я знаю!
– Боже, это же они. – Кристин вроде как в ужасе. – Что они тут забыли?
Мне становится любопытно. Я встаю и тяну шею, но из-за толпы ничего не видно. А потом меня кто-то окликает. Ребята расступаются, и я вижу Адама. Он улыбается и машет мне, чтобы я подошел. Весь коридор пялится на меня. Я делаю вид, будто не замечаю, и пробираюсь через толпу девятиклассников в еще большую толпу родственников.
Адам и Эмеральд улыбаются и держатся за руки. За ними стоят Чарли, Элисон, Камила, Мэтт, Джесс и еще куча друзей Адама.
– Что вы здесь делаете? – спрашиваю я.
Адам смотрит на меня одновременно весело и сердито. На лице Чарли то же выражение, только суровее.
– А сам как думаешь? – говорит Адам.
– Не знаю. Ты же сам говорил, что пьесы ужасные. И ученики никогда на них не ходят.
– Мы пришли посмотреть на тебя, дурачок, – говорит Чарли и улыбается.
– О.
– Тебе разве не пора одеваться? – спрашивает Адам.
– Да.
Чарли указывает в сторону гримерной.
– Живо!
– Ладно. Пока! – Я машу им, а потом пробираюсь обратно. Тошнотворное волнение, что мучило меня всего минуту назад, исчезло. По всему телу разливается тепло. Дорогие мне люди будут на меня смотреть. Их глаза – как страховка. Я не упаду.
Пьеса как всегда ужасна, и уже через пять минут я начинаю ерзать.
Чарли наступает мне на ногу.
– Придурок, – морщусь я, но он, похоже, только рад. Пять секунд спустя я снова ерзаю. Я не специально его злю, но побочный эффект приятный.
С каждой пережитой ужасной сценой я все больше волнуюсь. Не могу выкинуть из головы слова мисс Кросс, мол, она не хотела, чтобы Джулиан публично опозорился. Может, зря я его подтолкнул? Если у него не получится, кто знает, что тогда будет?
Наконец, четвертый акт, и Джулиан выходит на сцену. На нем бархатный жилет, штаны до колен и жутчайшие лиловые лосины. Чарли смеется, и теперь моя очередь наступать ему на ногу.
Я беру Эмеральд за руку. Джулиан произносит первую реплику. Самое легкое позади.
Мать Гамлета отвечает, и я крепко сжимаю руку Эмеральд, прокручивая слова у себя в голове, словно могу переслать их телепатически. Джулиан произносит реплику – может, не идеально, но все слова правильные и четкие.
Когда он уходит, я начинаю громко хлопать, что совершенно неуместно в столь трагической сцене. Эмеральд издает удивленный смешок, но тоже принимается аплодировать. Вскоре Чарли, Камила и все остальные выпускники, которых мы притащили, встают и громко приветствуют Джулиана.
40
Мы с Джулианом идем своим обходным путем к доктору Уитлок, и вдруг он спрашивает:
– Хочешь знать, где я обедаю?
Я удивленно на него смотрю.
– Конечно.
– Я могу тебе показать, но…
– Что?
– Это секрет.
– Ладно, теперь мне действительно интересно.
– Но ты никому не говори.
– Не скажу. – Он все еще сомневается, и я повторяю: – Не скажу.
– Хорошо. – Внезапно Джулиан улыбается. – Иди за мной.
Мы направляемся в зал; следом за ним я взбираюсь по лестнице на чердак над театром. Джулиан ныряет за старый шкаф и, словно фокусник, отодвигает две доски.
Я наклоняюсь и вглядываюсь в темноту.
– Там еще одна комната!
Надо же! Только непонятно, как туда добраться без риска свернуть себе шею. Слишком много дыр над черной пропастью.
Джулиан протискивается в лаз и встает на планку. Когда он доходит до конца и присаживается, будто собрался прыгать с трамплина, я кричу:
– Джулиан, нет!
Но он уже взмывает в воздух. Затем приземляется в той комнате и немного обеспокоенно оглядывается.
– Наверное, тебе не стоит. Придется прыгать и…
– И что?
– Ты часто падаешь. Даже… даже если просто идешь.
Если бы это произнес кто-то другой, я бы решил, что надо мной посмеиваются. Джулиан же совершенно искренне беспокоится за меня. Я прикидываю расстояние: а там и правда всего пара метров.