– Думаю, справлюсь.
Он не особо верит, но отходит прочь, освобождая мне место. Когда я приземляюсь и вхожу в комнатку, Джулиан смотрит на меня с надеждой, поэтому я говорю:
– А тут здорово. – На самом деле нет. Это практически чулан, который сгорел, а потом был перестроен, но тут все равно ужасно пахнет. – Ты обедаешь здесь каждый день?
Он кивает.
Это даже еще хуже, чем сама комната. Мы здесь меньше двух минут, а мне уже скучно и тошно. Я хожу, выглядываю в небольшое окошко, снова хожу и вдруг натыкаюсь ногой на стопку тетрадей в углу.
– Что это? – спрашиваю я, присаживаюсь и беру одну.
– А… ничего… ну, это просто…
Я открываю тетрадь. Она исписана этим иероглифическим почерком Джулиана, но строчки аккуратнее, чем обычно, и их не так сложно разобрать.
Я возвращаюсь к окну и начинаю читать. А потом, забыв про тусклый свет и тесное пространство, сажусь на пол и переворачиваю страницу за страницей.
Когда я поднимаю голову, Джулиан наблюдает за мной, грызя ноготь.
– Как ты это делаешь? – спрашиваю я.
– Что делаю? – встревоженно уточняет он.
– Пишешь такие вещи. Как они приходят тебе в голову? – Читая его историю, я чувствую то же, что ощущал, когда сидел за книгами про Элиана Маринера. Как они мне нравились и как я внезапно переносился в другой мир. Джулиан волнуется еще больше, и я понимаю, что должен выразиться яснее. – Это здорово, Джулиан. Очень, очень здорово.
На миг его лицо застывает, а потом расплывается в широкой улыбке.
Я встаю и отдаю ему тетрадь.
Звенит звонок, звук намного глуше, чем обычно.
– Есть хочешь? – спрашиваю я, снова представляя, как Джулиан обедает здесь, в темноте.
– Да.
– Тебе лучше есть в столовой. Ну то есть зачем сидеть в одиночестве, когда есть друзья?
Я впервые появляюсь в столовой, и мои одноклассники с любопытством на меня смотрят.
Огромная комната полна людей, и Адам идет очень быстро. Я боюсь потерять его в толпе и ускоряю шаг.
Когда мы подходим к столу, становится по-настоящему неловко, ведь приходится втискиваться, а места почти нет. Адам сразу начинает говорить с Эмеральд, а я молчу.
Потом Джесс спрашивает, не хочу ли я послушать песню у него на айподе, и, не дожидаясь ответа, сует наушник мне в ухо.
– Хорошая, – говорю я.
Пока мы обсуждаем, кому какая музыка нравится, Адам предлагает мне половину своего зеленого сока. Камила велит ему оставить меня в покое, но я все равно пью. Адам говорит что-то забавное, и я смеюсь вместе со всеми и будто снова танцую на вечеринке у Эмеральд – то же ощущение легкости, энергии и единения.
Оно не отпускает меня весь день, и я представляю его как золотое сияние вокруг ангелов на картинах. Оно все еще со мной, когда после школы я вхожу в дом. Страховка, золотой след, счастье.
Я не сразу замечаю его. Рассел стоит в углу кухни, сливаясь с тенью, совершенно неподвижный, если не считать пульсирующей на горле жилки.
41
– Похоже, автобус сегодня пришел раньше, – говорит Рассел.
– Да.
Он так вглядывается в меня, будто старается прочитать мои мысли.
– Что на тебе такое?
– Что?
– Какую часть вопроса ты не понял?
– Не, я просто… это просто рубашка.
– Я знаю, что это рубашка. – Он улыбается. – Откуда она взялась?
– Друг из школы подарил.
– Друг? – Рассел, сомневаясь, усмехается. – То есть Адам?
– …Да.
– Итак, сначала он является в мой дом, теперь одевает тебя в свои вещи?
– Он не приходил в дом.
– Он никогда не был в этом доме?
– Я хочу сказать, был, но только один раз. Он больше не возвращался.
– Почему этот парень дает тебе одежду?
– Не знаю.
– А что ты ему даешь?
– Ничего.
Жилка пугающе пульсирует, как в ту ночь, когда Рассел разбил раковину.
– Ложь.
Я делаю шаг назад.
– Что ты для него делаешь?
– Я не знаю.
– Ты не знаешь, что делаешь?
– Я ничего не делал.
– Наверняка делал. Люди не дарят вещи просто так, без причины.
– Извини.
– Это не ответ.
– Я не знаю ответа.
– Ты жаловался на меня, лгал обо мне?
– Нет.
– Тогда в чем дело?
– Думаю, он просто решил, что мои вещи слишком малы мне.
– Значит, ты жаловался.
Я трясу головой.
– Наверняка жаловался. Думаешь, я хоть на миг поверю, будто этот парень просто так обратил внимание на тебя и твою одежду?
– Я не знаю.
– Джулиан, – презрительно выплевывает он. – С чего ему обращать внимание на твою одежду?
– Я не знаю.
– Что ты мне недоговариваешь?
– Он просто сделал доброе дело. Он мой друг.
– Я тебя всю жизнь знаю. – Рассел почти улыбается. – У тебя нет друзей.
Слезы жгут мне глаза, но я не расстроен. Я чувствую…
– Почему он дает тебе одежду?
…злость.
– Он решил, что она мне нужна.
– Почему?
В груди закипает ярость.
– Потому что моя мне не по размеру.
– И как он это понял?
Я сжимаю кулаки.
– Потому что у него есть глаза!
Не думаю, что хоть раз видел Рассела в шоке. Но сейчас он стоит, разинув рот и выпучив глаза. Минуту ни один из нас не произносит ни слова. Затем его лицо обретает подвижность и становится бордовым.
– Неси.
– Ч-что?
– Не заставляй меня повторять. Неси.
– Но я ничего не сделал!
– Этот Адам внушает тебе дурные мысли! Ты никогда так со мной не разговаривал. – Рассел несется к шкафу, резко выдергивает нижний ящик и хватает прут. – Снимай рубашку.
В памяти встает искаженное яростью лицо Адама, как он злился в ту ночь, когда Рассел ударил меня раковиной. Мое сердце сжимается и разжимается, точно кулак, оно растет в груди с каждым ударом.
– Я ничего не сделал!
Прут превращается в размытое пятно. Алые вспышки боли. Боль неправильная, не моя. Я падаю на колени и проваливаюсь в ярость Адама.
Наутро все мышцы одеревенели и болят. Я смотрю на комод, но там ни денег, ни раковины. Вся моя вчерашняя смелость растаяла без следа. Осталось лишь сожаление. До школы далеко, надо собираться.
Каждое движение замедленное. Каждое движение приносит боль.
Только успеваю натянуть кроссовки, как в дверях комнаты появляется Рассел.
– Сегодня я тебя отвезу. – Он никогда, ни разу в жизни не подвозил меня в школу.
– Спасибо.
Пока мы в молчании едем по улицам, у меня крутит живот. Я боюсь, как бы меня не укачало, ибо представить не могу, насколько разозлится Рассел, если меня вывернет на его кожаные сиденья. Я обхватываю себя руками и стараюсь думать о хорошем.
На парковке множество ребят, но, вместо того чтобы просто меня высадить, Рассел заезжает туда.
– Мы сейчас пойдем к директору, и ты напишешь заявление об исключении.
– Исключении? Я… я больше не пойду в школу?
– Нора согласилась, чтобы ты у нее пожил.
Я не хочу жить с сестрой Рассела. Не хочу уезжать теперь, когда только завел друзей. Но вот это произошло. Я его довел.
– Я почти пять лет на тебя убил, но ты все равно такой же испорченный.
Пока Рассел подписывает документы и ждет, что из главного офиса принесут мое дело, я закрываю глаза. Если сосредоточусь, смогу исказить время и согнуть ложки.
Но мы снова оказываемся в его машине, а я ничего не смог изменить.
Когда Рассел заводит мотор, я спрашиваю:
– Можно мне попрощаться с Адамом?
Лицо дяди искажает такая злость, что я боюсь, как бы он меня прямо здесь не ударил. Но внезапно он смеется.
– Ты правда считаешь его другом, да?
Я не отвечаю.
– Адам – это же тот самый парень? С которым ты жил?
Я киваю.
– Тот самый парень, который за несколько лет ни разу о тебе не вспомнил и не удосужился позвонить? Тот самый, что умолял мать отослать тебя прочь, чтобы комната вновь принадлежала ему одному? Он тебе не друг. Ты должен помнить, кто действительно был с тобой все эти годы.
Я смотрю в окно. Прозвенел звонок, и парковка опустела.
– Ты знаешь его номер? – спрашивает Рассел.
Я опасливо киваю. Он достает из кармана телефон и протягивает мне.
– Только быстро.
Я имел в виду не это; мне хотелось пойти и попрощаться с ним лично. Но «хотеть» и «получить» – разные вещи.
Я нахожу в рюкзаке блокнот с номером Адама и набираю его. Я не жду, что он ответит в такое время – так оно и происходит. Я попадаю прямиком на голосовую почту. Механический голос просит оставить сообщение.
– Привет, Адам, – говорю я под пристальным взглядом Рассела. – Я просто хотел сказать, что переезжаю к сестре Рассела и… и просто хотел попрощаться.
– Жди здесь, – приказывает Рассел, когда мы подруливаем к дому.
Я остаюсь на месте, смотрю перед собой, но ничего не вижу. Потом начинаю считать минуты. Десять, двадцать, тридцать.
Рассел стучит по окну и указывает своим длинным тощим пальцем назад, мол, вылезай из машины.
Он разрешает мне остаться?
Я иду за ним в дом, в свою спальню. Чемодан стоит открытый, все его содержимое распихано по двум картонным коробкам. Рассел указывает на чемодан и говорит:
– Собирайся.
В оцепенении я достаю из шкафа одежду.
Я застегиваю чемодан, когда Рассел возвращается и встает в дверях.
– Ты здесь долго прожил. У тебя никого не осталось, и я разрешил тебе здесь жить.
Я киваю.
– Когда твои родители умерли, я хотел поступить правильно. Я был немногим старше, когда умер мой отец.
– Я знаю. Прости.
– Когда ты был маленьким, родители иногда приводили тебя в этот дом.
– Я… я помню.
– Им было все равно, как ты себя ведешь, сколько беспорядка оставляешь, как громко кричишь. Когда ты их перебивал, они только улыбались. – Глаза Рассела светятся яростью. – И они ждали, что и я стану потакать капризам ребенка. Все брошу только потому, что тебе захотелось попеть. – Он все больше злится и будто раздувается на глазах. – Никто из вас не мог угомониться, пока все внимание не обращалось на тебя. – Жилка у него на шее начинает пульсировать. – Ты был испорченным. – Он переводит дух. – Но со мной… – уже мягче продолжает Рассел, – ты стал превращаться в нечто лучшее. Не знаю, что случилось в этом году. – Он достает что-то из кармана. – Но думаю, еще не все потеряно. – Это замок, тяжелый, сверкающий замок. – Думаю, я еще могу тебя научить.