же еще спит.
Все заведения закрыты, я бесцельно еду куда глаза глядят и вдруг оказываюсь перед домом Джулиана. Фонари отражаются в двух рядах квадратных окон, отчего они похожи на оскаленные зубы. В доме не горит свет – логично, уже за полночь. Машины Рассела на дорожке не видно, но он мог убрать ее в гараж.
Я шагаю к входной двери и звоню. Звук эхом прокатывается по дому, и я невольно ежусь. Наверное, Рассел мне задницу надерет за то, что я его разбудил. Ну и пусть. Раз я сюда приехал, то не уйду без номера телефона.
Вот только свет не загорается, а разъяренный придурок не выскакивает из-за двери. Дома явно никого нет, но что-то не дает мне вернуться назад в машину.
То, что я делаю дальше, – огромная глупость, и я сразу лихорадочно начинаю придумывать, что скажу полиции, когда та приедет. Мол, я не принимаю таблетки от СДВ, а импульсивность – главная особенность моего поведения. И не моя вина, что я высадил ногой окно моего друга.
Сигнализации не слышно. Я просовываю руку сквозь разбитое стекло, стараясь не порезаться, и поворачиваю задвижку. Поднимаю раму и осторожно залезаю в дом, только падаю с жутким грохотом. Да, взломщика из меня не получится.
Я поднимаюсь на ноги, ожидая, что сейчас в комнату ворвется Рассел и заорет на меня, мол, как я смел влезть в его дом. А может, он принял меня за чокнутого преступника и заряжает ружье? Я замираю.
В доме царит звенящая тишина.
Я вхожу в ту комнату, где по идее жил Джулиан, и втягиваю затхлый воздух. Затем включаю свет. У стены стоит чемодан.
– Джулиан? – зову я, хотя если бы в доме кто-то был, мое фантастическое появление не осталось бы незамеченным. Я прохожу мимо комода и чемодана в ванную, заглядываю в гостиную и возвращаюсь в спальню. Пробую чемодан – тяжелый, все еще собранный.
Снова брожу по комнате. Тут ничего нет, но что-то явно не так. Выдвигаю ящики, ищу сам не знаю что, потом встаю на колени и пытаюсь открыть чемодан.
Он стоит на боку, и я с кряхтением кладу его плашмя. Чемодан куда тяжелее, чем я ожидал. Секунду я смотрю на него, гадая, зачем в мощном кофре дырочки побоку. Потом в голову приходит догадка… такая страшная, что сердце подскакивает к горлу и стучит, заглушая все прочие мысли.
Я дергаю замок, но он не поддается. Серебряная вспышка привлекает мое внимание. На комоде лежит ключ. Негнущимися пальцами я отпираю тяжелый замок и поднимаю крышку.
48
В ушах звенит как после контузии. Все отходит на второй план и меркнет. Я оглушен. Ослеплен. Пульс так замедляется, что я холодею и не могу пошевелиться.
Внутри чемодана Джулиан.
Его тело изогнуто под немыслимым углом. Руки и спина усеяны ярко-красными рубцами и лиловыми синяками. Под носом и на губах запеклась кровь. Ребра отчетливо видны сквозь кожу. Лопатки торчат, точно заостренные крылья.
Внутри чемодана вонь сильнее – смесь пота, крови и мочи. Джулиан не шевелится, не реагирует на падающий на него свет. И не дышит.
А потом я улавливаю еле заметное движение под острыми плечами, такое крохотное, что сомневаюсь, не почудилось ли мне. Затем слышу звук – короткий хриплый вдох.
Джулиан открывает глаза.
Я испытываю такое огромное облегчение, что ноги подкашиваются. Он жив, но, кажется, не видит меня. Джулиан моргает, глаза у него слезятся, будто он смотрит на солнце.
Джулиан дергается, вроде как хочет подняться, но не может. Я пытаюсь его вытащить, но он снова скрючивается на дне чемодана. Меня осеняет ужасная догадка – Рассел. Он это сделал, и он может вернуться в любую секунду. Я тянусь в карман за телефоном, а потом вспоминаю – черт, сотовый все еще у меня на прикроватной тумбе, в чашке с рисом.
Я начинаю говорить, снова и снова повторяю имя Джулиана, пытаюсь, чтобы вышло помягче, хотя сам просто в панике. Тянусь к нему, и на сей раз он дает себя поднять. Я стараюсь не задеть синяки и порезы, но это невозможно. Я подхватываю его под тонкие руки, но у Джулиана подкашиваются ноги, и он сползает на пол.
– Открой его, – говорит он. – Пожалуйста.
– Джулиан, ты свободен. Ты свободен.
– Открой его… для звезд.
Бессмыслица какая-то.
– Джулиан.
Он на животе ползет по полу, снова пытается открыть чемодан, но рукам не хватает сил.
– Все хорошо. Тебе не нужно туда возвращаться.
Но он все равно отчаянно сражается с крышкой, бормоча что-то про звезды. Пытаюсь схватить его, но он съеживается и прикрывает руками голову.
– Джулиан! – Я боюсь, что Рассел вот-вот вернется. – Нам надо уходить.
Он моргает. Кажется, начинает что-то понимать.
– Адам?
– Да.
– Ты меня видишь?
– Я тебя вижу.
Он кивает и закрывает глаза.
Я легко его поднимаю. Хочется верить, что дело в адреналине, но подозреваю, Джулиан действительно так отощал.
На улице он безжизненно повисает у меня на руках и перестает дышать.
Я врываюсь в автоматические двери пункта «Скорой», несу Джулиана, а сам переживаю, что все делаю не так. Его голова болтается как у куклы, мне нужно двигаться медленнее, зафиксировать ему шею, но Джулиан такой неподвижный. Его кожа липкая и холодная, как у рептилии.
Я замираю и обвожу взглядом пустое белое помещение. Где же толпы плачущих, истекающих кровью пациентов? Где женщины, с криками держащиеся за животы, пока их везут в родильное отделение? Где долбаные доктора?
На противоположной стороне, за небольшим окошечком сидит женщина и спокойно что-то печатает на компьютере. Я бегу к ней и кричу:
– На помощь!
Она точно меня видит – мы встретились глазами, – но ее лицо ничего не выражает. Женщина медленно встает и выходит в дверь в задней части своего стеклянного кабинета.
– Эй! – Я кружусь, оглядывая пустую комнату.
Минутой позже двойные двери распахиваются, и женщина с каким-то бородатым парнем медленно подвозит к нам каталку. Может, такая неспешность должна меня успокаивать, но эффект обратный.
– Ему очень больно, – говорю я им.
Они забирают у меня Джулиана и укладывают его на каталку. Я иду за ними, а они везут ее с тем же безразличием, как везли пустую. На ходу я пытаюсь ответить на их вопросы, но я словно пьяный. Все объяснения получаются бессмысленными и невнятными.
Джулиана запихивают в крохотную комнатку, где сонная дама надевает ему манжетку, чтобы измерить давление. Аппарат пищит, она что-то тихо говорит бородатому парню, и внезапно все забывают про неспешность. То, как они вмиг из скучающих превращаются в бешеных, просто пугает.
Из ниоткуда появляется дюжина санитаров и дружно принимается за дело, умудряясь ни разу не столкнуться друг с другом. Они быстро переговариваются, но я не понимаю ни слова. Лишь прижимаюсь к стене и стараюсь никому не мешать.
Одна женщина вводит иглу в руку Джулиана и прикрепляет ее пластырем, пока кто-то еще надевает ему на лицо кислородную маску. Высокий мужчина в черной униформе вкатывает огромный квадратный аппарат и быстро прикрепляет к груди Джулиана круглые белые присоски. У каждого кружка есть серебряный наконечник, и мужчина подсоединяет их к проводу, что тянется к его аппарату. Кто-то еще берет длинный шнур от манжетки, что все еще на руке Джулиана, и подключает к другой машине. Еще одна медсестра крепит белый зажим ему на указательный палец; от кончика зажима тянется длинный тонкий шнур.
Через пять минут Джулиан весь в проводах, в окружении дюжины аппаратов. Он киборг. Научный эксперимент.
Внезапно все расступаются перед молодым мужчиной в голубой униформе. Он склоняется над Джулианом, приподнимает ему веки большим пальцем и светит фонариком в глаза. Джулиан моргает, открывает рот, будто хочет что-то сказать, а потом снова вырубается.
Доктор по-прежнему смотрит на него, но обращается ко мне:
– Что с ним произошло?
Теперь мой рассказ более внятен: чемодан. Я нашел его в чемодане. Доктор начинает задавать вопросы, на которые у меня нет ответов. Я не знаю, сколько Джулиан там пролежал. Не знаю, когда он последний раз ел или пил. Не знаю, откуда у него все эти рубцы и синяки.
Мужчина в черном отсоединяет провода от груди Джулиана, убирает присоски и объявляет, что ЭКГ в норме.
– Что это значит?
– Сердце, – поясняет доктор, – в порядке. Но давление слишком низкое.
Я смотрю на провод, что тянется от руки Джулиана к черному экрану с рядами мигающих зеленых цифр.
Невысокая женщина вкатывает тележку с пробирками. Меня начинает подташнивать, когда она набирает из руки Джулиана образец за образцом. Наконец женщина уходит, добавив в свою коллекцию пять полных пробирок.
Приходит новая медсестра, приносит пластиковый пакет с какой-то жидкостью и цепляет его на вешалку у кровати. Затем раскручивает от него узкую трубку и подсоединяет к игле в руке Джулиана.
Джулиан. Боже. Он всегда был таким хрупким, но сейчас кажется бесплотным. Каждое ребро гротескно торчит, сердце почти видно сквозь кожу.
– С ним все будет хорошо? – спрашиваю я вслух.
– Узнаем больше, когда получим результаты анализов. – Такой ответ доктора меня не очень-то обнадеживает. – Еще я хочу проверить его на томографе и МРТ.
– Томографе? Почему…
Не успеваю я договорить, как сестра берет меня за плечо и спрашивает, не могу ли я выйти в коридор. Прямо за дверью стоят трое полицейских с шипящими рациями. Один из них, большой и хмурый, направляется ко мне.
49
– Вы правда полицейский? – спрашиваю я.
Он смотрит на меня и показывает значок.
– Так вы не сорвете одежду и не станете танцевать? – Понятия не имею, почему это все несу. Может, у меня нервный срыв. Офицер Кларк – судя по серебряному значку на лацкане – больше похож на стриптизера, чем на настоящего полицейского, ну или у него форма после стирки села. Но если он до этого на меня не злился, теперь-то уж точно.
Кларк прижимает меня к стене и рычит: