– Хочешь что-нибудь посмотреть? – спрашиваю я и беру пульт/кнопку вызова сестры, прикрепленный к его кровати. Джулиан не возражает, и я начинаю щелкать по каналам. Когда доходит очередь «Дисней», он кивает. Там идет какой-то сериал про девочку с магическими способностями – я несколько лет его не видел.
Джулиан сосредоточенно внимает телевизору, когда на пороге возникают офицер Кларк с приятелями.
– Мы хотели бы поговорить с Джулианом Харлоу.
Делорес поднимается, высокая и внушительная, в ярко-розовом костюме, вкладывает карточку в ладонь Кларка и твердо заявляет, что никуда не пойдет. Кажется, он впечатлен.
– Ладно. Все, кроме опекуна, на выход.
Перепуганный Джулиан вжимается в кровать. Делорес становится на пару сантиметров выше.
– Ему будет спокойнее, если они останутся.
Она с Кларком долго спорит, затем он указывает пальцем на меня.
– Ты можешь остаться, если будешь сидеть тихо и не встревать. К стене. – Кларку нравится ставить меня к стенке. Мама рассержена, но ничего не говорит.
– Сынок, – обращается Кларк к Джулиану. – Расскажи нам подробно, что произошло.
Джулиан кажется таким крохотным в больничной робе и в окружении копов, которые даже садиться не стали. На лице Кларка появляется нетерпение, когда вместо ответа Джулиан принимается ковырять гипс на одном из сломанных пальцев.
– Нам надо все выяснить, так что буду благодарен за сотрудничество.
Джулиан нервно кивает и впервые тихо с запинками рассказывает, как оказался заперт в чемодане. Я не могу на него смотреть, поэтому пялюсь на стену и сосредотачиваюсь на улыбающейся овце.
Когда он замолкает, мне дурно.
– Ты знаешь, где сейчас твой дядя? – Голос Кларка такой невозмутимый, такой безжалостный, что я злюсь.
– Может, на работе? Он много работает.
– Твой дядя год нигде не работает, – рявкает Кларк, будто думает, что Джулиан врет.
Я отворачиваюсь от счастливой овцы и вижу, как удивленно распахиваются глаза Джулиана.
– Но он ходит на работу. Он всегда…
– Если что-то знаешь, то должен мне сказать, – перебивает Кларк.
– Но я не знаю.
– Ребята, вы не дадите ему передышку? – спрашиваю я.
– Сынок. – Кларк говорит это слово самым снисходительным образом, какой только можно вообразить. – Подожди снаружи.
Джулиан паникует еще сильнее.
– Он не хочет, чтобы я уходил, – указываю я на очевидно перепуганного друга.
– Ты отказываешься покинуть комнату? – Аккуратная фраза больше похожа на вызов.
Делорес встает, словно готова вмешаться, но не успевает она открыть рот, как меня заслоняет собой мама. Кларк опускает руку на кобуру.
– Мэм, сделайте два шага назад. – Ситуация становится смертельно опасной.
– Ну да, она ж такая страшная, – фыркаю я и сердито скрещиваю руки на груди. Жаль, никто не снимает, хотелось бы запечатлеть этот момент, когда я – совершенно не я.
– Если не прекратишь болтать, – Кларк шагает прямо ко мне, – я тебя арестую.
– Вы не можете, – выплевываю я. – Нельзя арестовать человека за то, что он болтает.
Он одной рукой выдергивает наручники и потрясает ими в воздухе.
– Я арестую тебя за препятствие допросу.
Мама плюет на его недавний приказ и берет меня за руку:
– Адам, просто выйди.
– Да вы что, смеетесь? – спрашиваю я Кларка. – Посмотрите на него!
Мама хватает меня за рубашку.
– Адам, выйди. – И это тоже меня злит. Где человек, который мог бы противостоять кому угодно? Бледный Джулиан дрожит на кровати, Кларк в открытую улыбается мне. Я открываю рот, но Делорес быстро качает головой.
– Я буду прямо за дверью, Джулиан, – говорю я. Кипя от злости, я выхожу.
54
Когда я открываю глаза, Адам спит на стуле рядом со мной, открыв рот и держа учебник по физике на колене. Высокая медсестра весело со мной здоровается и будит его. Он трет лицо и каким-то образом умудряется выронить книгу, тетрадь и карандаш.
– Слышала, ты готов помыться, – с гордой улыбкой говорит медсестра, держа пластиковый пакет с принадлежностями: свежей робой, бутылочкой шампуня и гелем.
– Да. – Мне надо в душ. Я воняю как чемодан.
Пока сестра отключает меня от капельницы, они с Адамом продолжают разговор о ее сыне, который начали, видимо, когда я уснул. Она оставляет иглу в моей руке, заматывает ее и наказывает мне ни в коем случае не мочить это место. Затем она наклоняется и развязывает первый узел на моей робе.
– Что вы делаете? – Я стараюсь уклониться. Она в шоке, будто не понимает, в чем проблема. – Я сам могу.
Я не краснею, но это всего одна из сотен смущающих вещей, что произошли, пока я здесь. Они задают личные вопросы, касаются самых сокровенных мест и не смотрят, кто еще в этот момент находится в палате.
– Я ему помогу, – вызывается Адам.
– Смотри, чтобы он не упал.
– Хорошо.
Первые пару дней у меня стоял катетер. Потом я использовал пластиковую утку, затем дорос до туалета, но даже за этим пристально следят.
Стоит сестре выйти, как я свешиваю ноги с края кровати и заявляю Адаму:
– Я могу идти.
– Знаю. – Но он держится рядом, пока я не вхожу в ванную и не закрываю дверь. Меня немного трясет, и, пока раздеваюсь, приходится цепляться за серебристую трубу вдоль стены. Роба чем-то напоминает мою старую форму для карате: те же складки и скрытые завязки. Карате я тоже бросил, потому что оно показалось мне слишком сложным. Теперь сложно все. Развязывать узлы. Дышать. Думать.
Лампа с жужжанием мигает над головой. Похоже, скоро перегорит. Дыхание становится тяжелее, хотя я не понимаю, чего боюсь. Мне хочется убежать из крохотной комнатки, но надо помыться. «Ты воняешь», – слышу я голос Рассела.
Никто не знает, где Рассел. Полиция думает, он прячется, но я не могу себе представить, как Рассел от кого-то прячется. Где бы дядя ни был, он в ярости. Я вылез из чемодана.
Отодвигаю штору. Тут ни бортика, ни ступени, вообще никакого барьера – как же комнату не затапливает? Захожу внутрь и встаю у прикрепленной к стене скамейки. Когда задвигаю штору, свет опять мигает, и внезапно пространство сжимается.
Сердце грохочет в ушах. Пот течет по носу. Я не могу дышать.
Я рывком отбрасываю штору.
Вожусь с ручкой двери. Заперто.
Я начинаю царапаться, плачу от боли, задев сломанные пальцы. Распахиваю дверь и падаю наружу.
– Что случилось? – Адам бросается ко мне. – Ты в порядке? – Мои колени подламываются, глаза ищут что-то – звезды. Он хватает меня за руку и поддерживает. – Что произошло?
– Я не знаю.
Он кивает, будто понял, держит меня и дает полотенце.
– Хочешь обратно в кровать? Тебе необязательно сейчас так напрягаться.
– Я должен вымыться.
– Может, оставим дверь открытой?
– Не знаю.
На этот раз Адам заходит вместе со мной и прислоняется к стене.
– Просто прими душ. Я подожду здесь.
Захожу в кабинку и задергиваю штору.
– Адам?
– Я здесь.
Я включаю воду. Она не ледяная, но и горячей не назвать. Я быстро моюсь, чувствуя, как подступают тошнота и головокружение. Колени трясутся, и я держусь за металлический поручень. Помню, как ездил на велосипеде. Так быстро. Мог носиться на нем до бесконечности. Вернутся ли когда-нибудь силы?
Оборачиваю полотенце на талии, прежде чем выйти. Адам дает мне чистую робу, но я хочу настоящую одежду. Опираюсь на него весь обратный путь до кровати, затем он протягивает мне белье и пижамные штаны.
Затем нажимает кнопку вызова и говорит медсестре, что я помылся и можно обратно подключать капельницу, аппарат давления и монитор пульса. Я не хотел, чтобы он ее звал. Я хочу хоть пару минут побыть самим собой, словно я нормальный человек и могу идти куда угодно. Хочу, чтобы тело снова стало моим.
55
Не знаю, сколько я уже сижу в палате. Вышел ненадолго… Когда это было, вчера? Джулиан задремал, я выскочил в коридор и взял пудинг из небольшого холодильника в столовой для посетителей. А когда возвращался, услышал, как Джулиан плачет, потому что проснулся один. С тех пор я не покидал комнату.
Полицейские так и не знают, где же Рассел, отчего мне не по себе, как тому оленю в лесу.
Джулиан ничего не ест, хотя вчера вечером медсестра отчитала его, словно злая бабушка. Он скрючился под ее суровым взглядом и пробормотал, что у него болит желудок.
– Ты должен есть, – настаивала она. – Нам нужно вернуть тебе нормальный вес.
Он уступил и выпил еще один протеиновый коктейль, но к твердой пище не притронулся.
Уже за полночь, он спит, но телевизор работает. Я попытался выключить звук… когда? вчера? – но Джулиан в панике проснулся и сказал, что в палате слишком тихо. Так что телик работает круглосуточно, то на «Никелодеон», то на «Дисней», то еще на каком-то детском канале.
Я лежу на раскладушке у окна и читаю все сообщения на новеньком телефоне, который всего пару часов назад привезла мама. Она вдруг решила, что мы с Джулианом можем умереть ночью, и это будет ее вина, раз она немедленно не заменила мне сотовый.
Там миллион сообщений, в основном от Эмеральд и Чарли, но еще от тех людей, которые никогда мне не писали. Не знаю, они правда волнуются или им просто любопытно. Решив никому не отвечать, я выключаю телефон. Укрываюсь тонким одеялом, закрываю глаза и пытаюсь уснуть под ярко-кислотные цвета, пронзительные детские голоса и закадровый смех.
Просыпаюсь я в коробке из-под холодильника. Она совсем такая, как я помню, только меньше – или это я подрос. Повсюду глянцевые фото насекомых. Их доисторические тела нелепые, но одновременно грустные. Суровое подтверждение тому, сколько они просидели тут в одиночестве.
Мое внимание привлекает изображение огромного медного жука. У него длинные усики, черные кожистые крылья, блестящие ножки с множеством сочленений. Смотрю прямо на него, и вдруг один усик шевелится.