– Я серьезно, Адам.
– Пожалуйста, скорми эти сказки Джулиану. – Я теряю все желание шутить, и мама это понимает.
– Что ты хочешь сказать?
– Это ты у нас устраиваешь боевые действия и драмы, куда бы ни пошла.
– Так ты обо мне думаешь? – морщится мама.
– Не волнуйся обо мне. Все это случилось с Джулианом.
– Конечно, я о нем волнуюсь. Но это не значит, что мне все равно, что с тобой. Ты скоро уедешь, и я просто хочу…
– Я не уеду.
– Что?
– Я никуда не уезжаю.
– Ты не идешь в колледж, – бесцветным тоном констатирует она.
– Конечно, иду. Просто буду жить здесь. И ездить на занятия.
– Это глупо. Нельзя просто…
– Я думал, ты обрадуешься. Столько говорила, как будешь по мне скучать.
– Я и буду по тебе скучать, – вздыхает мама. – Очень. Но это не значит, будто я не хочу, чтобы ты ехал.
– Ну а я не еду.
– С Джулианом все будет хорошо, Адам. Я ведь смогла тебя вырастить?
– Более-менее.
Она смеется и бормочет: «Панки Брюстер». Затем снова становится серьезной. А на меня столько серьезного обрушилось, что до конца жизни хватит.
– Знаю, ты хочешь о нем заботиться. Все, кто тебе близок… ты им очень нужен. – Мы долго молчим, вполглаза смотрим финальный раунд, и наконец мама говорит: – Такой человек, как ты, должен общаться с людьми. Тебе нельзя быть одному.
– Я не один.
Она хмурится, будто я из вредности спорю.
– Если не хочешь выходить, тогда пригласи ребят сюда. Вы же планировали отметить выпускной. Еще не поздно.
– На самом деле поздновато.
– И все же. – Она как-то слишком настаивает на таких незначительных вещах.
– Не знаю.
– Небольшая вечеринка тебе не повредит. Вам обоим.
– Ага… может, приглашу пару человек.
– Например, Эмеральд?
– Возможно.
68
Сегодня небольшая вечеринка, если сравнивать с днем рождения Эмеральд в декабре, всего пятнадцать или двадцать человек, но шума все равно слишком много. Я открываю заднюю дверь, пересекаю двор и сажусь в траву под огромным деревом. Его ветки свисают до самой земли и скрывают меня, точно занавес.
Последний раз я выходил из дома, когда мы ездили к Расселу. А когда приехали обратно, Адам поставил машину в гараж.
Он все время твердит, что мне нужен свежий воздух, что сидеть у окна как кошка – не то же самое, что гулять. В глубине души я и сам скучаю по солнцу, по тому, как носился на велосипеде. Но стоит представить, что я выхожу из дома, и синее небо превращается в океан – огромный, бескрайний, бесконечный. И я в нем исчезаю.
Сегодня, когда собрались все друзья Адама, я вижу, как они по нему скучали. Большинство признается в этом открыто, другие просто смотрят на него и боятся отвести глаза. Они и со мной приветливы, но никто не пытается меня обнять, словно все боятся причинить мне боль.
Я глубоко дышу. Легкие расширяются, и больно совсем немного.
Воздух сладкий, теплый, настоящий. Может, Адам прав, и мне надо гулять. Тут хорошо. Я запускаю пальцы в траву, глубже, в землю, и представляю, как мама стоит на крыльце нашего прежнего дома и прикрывает глаза от солнца.
Я слышу музыку, что доносится из окон, но сижу довольно далеко, и это просто ритм без слов. Я закрываю глаза.
– Джулиан?
Этот голос миллион раз эхом отдавался в моей голове. Я открываю глаза. У распахнутых ворот, всего в нескольких шагах от меня стоит Рассел. Он идет ко мне. Я хочу убежать или закричать, но не могу. Тело совершенно не слушается.
Рассел проходит мимо крыльца, автоматически зажигается свет, и я ясно его вижу. Небритый, немытый, несчастный. Он смотрит на меня, и я понимаю: тело не повинуется, потому что оно не мое.
Я бросаю взгляд на дверь. Похоже, Рассел понял мои мысли, он быстро приседает и бросается ко мне. На меня. Одной рукой обхватывает меня за талию, прижимает спиной к своей груди, а свободной ладонью сжимает мою шею. Я чувствую, как у него бьется сердце, как он упирается подбородком мне в макушку. Чувствую его запах, он грязный и потный. Рассел сжимает меня крепче. Отдаленно это напоминает объятия, которых у нас никогда не было.
– Почему ты ушел? – спрашивает он. – Ты сказал, что хочешь второй шанс, но ушел.
– Мне пришлось. Адам…
Рассел крепче стискивает мое горло.
– Я пустил тебя в дом. Я. Но что бы я для тебя ни делал, ты все равно меня ненавидишь.
Я хватаюсь за его руку, извиваюсь. Я не могу дышать.
Внезапно он меня отпускает. Я болезненно втягиваю воздух и разворачиваюсь лицом к дяде.
– Я… я тебя не ненавижу. – И я не лгу. – Я знаю, ты просто несчастлив.
В его глазах загорается огонек надежды.
– Так ты вернешься ко мне?
Я вспоминаю видео. Выражение на его лице, когда он меня избивает. Все случаи, когда Рассел находил повод меня наказать. Не для того, чтобы сделать лучше, просто потому, что наслаждался процессом.
– Нет. Ты причинил мне боль. А делать людям больно плохо. Даже если ты несчастлив.
Его лицо превращается в лед, потом этот лед трескается.
– Я никогда и пальцем тебя не тронул, – рычит он. – За все эти годы, ни разу. – Он склоняется ближе, его глаза горят. – Разве нет?
Я качаю головой.
– Я мог, но не стал. Ты даже не представляешь. Чего мне это стоило.
Лампа над крыльцом гаснет, мы погружаемся во тьму, но это неважно. Я все равно никогда не умел его понять.
Рука хватает меня за горло, но почти не больно. Мне следует испугаться, но я чувствую опустошение. Я вспоминаю руки отца. Руки мамы. Что именно должны делать руки.
Рассел сжимает меня крепче, поднимает, словно куклу, и я повисаю в воздухе. Он тащит меня к воротам, и оцепенение спадает. Я открываю рот, но Рассел его зажимает. Я вырываюсь, царапаю его ладонь, а потом шеи касается что-то мокрое, и в нее впиваются зубы.
Рассел достает из куртки предмет – тот самый, что лежал в шкафу с прутом.
– Это пистолет моего отца, – сообщает дядя.
– Мне… мне жаль твоего отца. Я тоже по своему скучаю.
Рассел начинает смеяться, поворачивается, и луна озаряет его лицо. Это маска клоуна, улыбка поверх оскала.
– Думаешь, я скучаю по отцу? Я его ненавидел.
– Я… я…
Рассел снова смеется, а потом протягивает мне пистолет, точно подарок.
– Он столько говорил, что значит быть мужчиной, а я всегда считал, что использовать такие вещи мелочно. Мужчина должен полагаться на свои собственные силы, а не на кусочки металла, которые даже рассмотреть в полете невозможно. – Он снова крепко сжимает пистолет. – Но они быстрые, а иногда надо действовать быстро. Разве не так?
Я пытаюсь кивнуть.
– Вот с Адамом и надо управиться по-быстрому.
Я пытаюсь заговорить, но Рассел так стискивает мне лицо, что зубы царапают щеку изнутри, и я чувствую вкус крови.
– Ты знаешь, как быстро все может произойти. Вот они у тебя есть, а через мгновение… – он отпускает мое лицо и щелкает длинными пальцами, – их нет. – Меня одновременно прошибают холод и пот. – Все они. Исчезнут.
На сей раз, когда он меня тащит, я не сопротивляюсь. Я не иду, но и не борюсь. Пусть тащит меня прочь от дома к воротам, куда угодно.
Последнее время я гадал, не списываю ли на дурное предчувствие обычное волнение или тревогу. Может, это просто стресс – а может, настоящее предчувствие. Джулиана нигде нет – ни в комнате, ни на кухне, нигде в доме.
Я открываю заднюю дверь, и лампа озаряет две фигуры: Джулиана… и Рассела. Он держит Джулиана за шею своей огромной лапой и тащит к воротам.
Я бросаюсь вслед и кричу:
– Стой!
Они замирают. Лицо Рассела искажается такой ненавистью, с какой на меня никогда еще никто не смотрел. Он медленно поднимает руку и вдруг выглядит ужасно довольным.
Всегда думал, что если в меня когда-нибудь станут целиться, я буду знать, что делать. Если, как я, вы просмотрели сотни фильмов про супергероев, то думаете: вот сейчас скажу что-то едкое, а потом с ноги выбью пистолет из рук злодея.
На самом деле, это так страшно, что думать не получается. Я заикаюсь и делаю то, за что вечно ругают персонажей в фильмах – пытаюсь урезонить психа с пистолетом. Но это невозможно.
– Все хорошо, Рассел, – говорит Джулиан. – Я пойду. Я хочу пойти с тобой.
Слышу, как за мной открывается дверь.
– Адам, ты… – Эмеральд. Она кричит, затем раздается гул испуганных голосов.
Мама умоляет.
Кто-то плачет.
Кто-то бежит.
Это все неправильно. Так Рассел только запаникует.
Его рука – душит.
Джулиан – плачет.
Пистолет – ближе, ближе, пока его холодное дуло не упирается мне в лоб.
Я ничего не вижу. Чтобы остановить его, нужно видеть, а все расплывается, потому что мои глаза полны слез. Я закрываю веки и чувствую, как слезы текут по щекам.
Резкий звук и запах напоминает о фейерверках.
69
Чарли и Рассел катаются по траве. Чарли выше, но Рассел больше и куда сильнее. За ту секунду, что я зажмурился, Чарли каким-то образом успел сбить его с ног. Пистолет упал.
Где же он?
Джулиан, пятясь, ползет по земле, пока они сражаются.
Я не вижу пистолет.
Не знаю как, но Чарли одерживает верх над Расселом. Встав коленями на грудь ублюдка, друг вскидывает кулак высоко в воздух. Я вижу точный момент, когда Чарли ломает Расселу нос, слышу влажный хруст и вижу поток крови.
Рассел ревет от ярости, сцепляет свои огромные лапы и точно тараном бьет Чарли в висок. Друг тяжело падает на траву рядом с потрясенным Джулианом.
Я вижу пистолет.
Чарли, Рассел и я двигаемся одновременно – но Рассел быстрее. Чарли хватает его, как футболист на поле, и снова гремит фейерверк. Его эхо все еще звенит у меня в ушах, когда Чарли и Рассел падают. Оба лежат неподвижно, у обоих на груди кровь.