Меня кто-то обхватывает. Я пытаюсь вывернуться.
– Все хорошо, милый. Все хорошо, ты в порядке, – твердит мама.
Я наполовину слышу и вижу двор, полный друзей. Большинство плачет, некоторые в панике куда-то звонят.
Я отстраняюсь от мамы и падаю в траву.
– Чарли?
Он не шевелится.
Джулиан совершенно неподвижен, словно фотография или картина. Троюродный брат Джулиана.
– Чарли! – ору я.
Он кряхтит и садится.
– Боже! – Я сгребаю его в объятия. – Ты в порядке?
Он смущенно и испуганно смотрит на свою перепачканную кровью грудь.
– Мне не больно. Если только у меня шок. У меня шок?
Я истерически смеюсь, точно псих.
– Нет. Думаю, это его. – И киваю на Рассела, что наблюдает за мной злыми и пока еще не мертвыми глазами.
Мама уверенно собирает плачущих подростков и загоняет обратно в дом. Эмеральд берет Джулиана за руку и уводит его, точно ребенка.
– Я не… это случайно вышло, – заикается Чарли. – Я просто пытался… – Он отползает, вытирает трясущиеся руки о траву и приваливается спиной к изгороди. – Он хотел забрать Джулиана. Собирался его убить.
– Я знаю.
– Я его остановил.
– Знаю.
70
Не представляю, каким образом Эмеральд сумела меня найти. Я никому не сказал, куда направляюсь, просто вышел и не останавливался, пока не уперся в озеро и не смог идти дальше. Она садится рядом со мной на мокрую траву, и несколько минут мы просто смотрит на сине-зеленую воду.
Наконец Эмеральд нарушает молчание.
– Помню, как мы бегали сюда детьми. Там же висела веревка на той ветке? – Она указывает на дерево, ветви которого тянутся над озером.
– Шланг, – поправляю я. – Его сняли, когда кто-то утонул. – Я вру, на самом деле понятия не имею, куда исчезла тарзанка.
Эмеральд безразлично смотрит на воду, будто видит чей-то призрак. Это кажется уместным.
– Ты в порядке?
Прошла всего неделя с того момента, как мы с Чарли сидели во дворе, и я смотрел на умирающего Рассела. Смотрел прямо в глаза, пока Чарли упорно пялился на небо. А потом что-то произошло, и позже я не смог бы это объяснить, даже если бы попытался. Глаза Рассела были полны ненависти – и вдруг опустели, стали стеклянными.
После всего, что произошло, я ожидал, что Джулиану будет хуже. Вместо этого он точно стал сильнее, начал говорить обычным голосом. Словно раньше боялся произносить слова, боялся, что Рассел услышит его, где бы ни был.
В детстве Джулиан был ужасно упрямым, но, может, это и к лучшему. Сила воли помогает выжить, какие бы страшные события с тобой ни произошли. Но для меня осталась лишь одна вещь, эта одна плохая ночь, и я…
– Я в порядке.
– Что я сделала?! – кричит Эмеральд, пугая меня и уток на озере.
– Ничего.
– Тогда почему ты со мной не разговариваешь?
Потому что я идиот, такой же как Бретт, если бы он существовал на самом деле. В том, что случилось с Джулианом, я винил ее, а должен был себя.
– Ты хоть представляешь, как я испугалась? – Эмеральд плачет, лицо идет красными пятнами, словно она вывалялась в ядовитом сумахе. – Я думала, он тебя убьет. А потом ты выжил – я никогда еще не чувствовала такой благодарности. Не хотела больше воспринимать что-то как само собой разумеющееся. Надеялась, ты чувствуешь то же, но увы. Я тебя люблю, а ты даже не говоришь со мной. Я же сказала. – Она всхлипывает. – Сказала, тебе, что сломаюсь.
Мы словно опять оказались в центре лабиринта. Меня захлестывает такое раскаяние и такая любовь, что это хуже сердечного приступа.
– Прости, Эмеральд. Я не могу. Сейчас я никому не помогу.
– Ты помогаешь. – Она вытирает слезы с красных щек. – Ты помог ему. Был таким храбрым…
– Храбрым? Я не храбрый. Когда я увидел этого человека, то… не знаю, должен был ощутить злость, что-то сделать. А я просто стоял там и плакал. Джулиана спас Чарли, а я даже не уверен, что Джулиан ему нравится.
Мы снова замолкаем, и опять первой говорит Эмеральд.
– Все смотрят на тебя, а ты даже этого не замечаешь. Ты прямо как… Словно ты входишь в комнату и светишься.
Я безрадостно смеюсь.
– Ага. Свет – это моя суперсила.
– А когда улыбаешься… бабушка называет это улыбкой от всей души. Говорит, у некоторых людей душа такая большая, что они затрагивают ею все на своем пути. – Эмеральд снова вытирает мокрое лицо. – Помогать людям можно по-разному, Адам. Делать добро можно по-разному.
Не знаю, что тому виной – страх, горечь или все чистые эмоции за последний месяц, – но я вот-вот готов расплакаться, поэтому отвечаю, как обычно бы ответил:
– Ты сейчас собираешься спеть ту строчку, мол, я не знаю, что красив, и именно это делает меня краше? Не уверен, что выдержу.
– Ты и правда красивый. – Никогда не слышал, чтобы она говорила так нежно. Я просто смотрю на нее, не желая шутить. – Красивый.
Она касается моего лица так осторожно, словно я нечто хрупкое.
71
Джулиан что-то набирает на компьютере в гостиной, а я смотрю телевизор и пишу сообщение Эмеральд. Внезапно Джулиан подскакивает и утыкается в экран – по Travel Channel идет какой-то фильм.
– Можно взять твой ноутбук? – спрашивает Джулиан. Странно, он ведь уже за компьютером.
– Э, ну да.
Он хватает ноутбук с кофейного столика и выбегает из комнаты. Несколько минут спустя я слышу звон разбитого стекла.
Иду в комнату Джулиана и вижу, что одна из фотографий Варежки валяется на полу. Перешагиваю через осколки и пытаюсь обратить все в шутку.
– Говорил же, что надо сделать перестановку.
Джулиан или не слышит меня, или не хочет слышать. Он сидит посреди кровати, дрожа от напряжения. Лицо выражает предельную концентрацию. Рядом лежит открытый блокнот на пружине. Джулиан водит пальцем по странице, словно читает по Брайлю.
– Джулиан?
Он заводится еще больше и с силой тыкает пальцем в бумагу.
– Джулиан.
Он продолжает терзать блокнот, шепча что-то про себя. Я подхожу и хватаю его за руку. Он замирает и поднимает голову. Его глаза кажутся слишком большими для такого лица. Я отпускаю запястье Джулиана и сажусь на кровать.
– Почему она не написала заголовки? – спрашивает он, снова глядя в блокнот.
– Что?
– Заголовки. Нет ни одного заголовка. Я всегда думал, они что-то значат.
Я присматриваюсь к аккуратным округлым буквам.
1. Альма, Колорадо
2. Брайан Хэд, Юта
3. Деревня Таос-Ски-Вэлли, Нью-Мексико
– Кто это написал?
– Моя мама. Весь блокнот – это списки. Я всегда думал, что эти города, эти списки важны. Иначе она бы их не написала. Надо лишь понять, что они значат, понимаешь?
Я киваю, но не понимаю. Мне не понять всю боль, когда пытаешься разобраться, что двигало тем, кто умер.
– Я наконец понял, что значит этот. – Он указывает на мой ноутбук на столе. Там открыта страница со списком городов США, которые находятся выше всех над уровнем моря. – Похоже, все можно объяснить. Фильмы – просто победители в номинации. Песни – первые строчки из чартов за разные годы.
– Так… это же хорошо, что ты догадался?
– Хорошо? – Столь ядовитое выражение лица у Джулиана пугает. – Это просто факты, которые она записывала. Они ничего не говорят о ней самой. Она написала все эти списки, но они ничего не значат!
Внезапно он в ярости принимается вырывать страницы из блокнота.
– Ничто ничего не значит! Люди просто уходят. Они ничего не завершают. – Джулиан хватает выдранные страницы и рвет их в клочья. – Мы не умираем, пока не выполним миссию, да? Мы просто умираем. – Он вырывает зеленую обложку из пружины, пока ничего не остается. – Знаешь, как я понял?
Я качаю головой.
– Потому что если бы у них был выбор, они бы меня не оставили. Я их знаю. Они не ушли бы без меня!
Он складывается пополам, словно жалюзи, и начинает всхлипывать, сидя на куче обрывков. Ужасно смотреть и знать, что ничем не можешь помочь.
Внезапно Джулиан замолкает, будто кто-то звук выключил, затем берет двумя пальцами один клочок.
– О нет.
Он снова начинает плакать, клонится все ниже, пока не утыкается лицом в матрас.
Вскакивает, падает на колени, обхватывает руками живот.
Снова падает.
Я так мучился, когда болел из-за своих таблеток. Несчастный, измотанный, я так страдал, что не знал, куда себя деть. Лечь на кровать? На бок? На спину? Но ведь от боли не убежать. Помню, как мама беспомощно смотрела на это, не зная, чем помочь.
– Прекрати. Джулиан. У тебя голова разболится.
Он потрясенно замирает. Его рыдания становятся не такими истерическими, но более глубокими. Мама не могла мне помочь, но гладила по спине. Отец Джулиана растирал ему голову.
«Помочь людям можно по-разному, Адам».
Я пробегаюсь пальцами по его лицу, будто играю на пианино. Постепенно он затихает и отворачивается к стене.
– Я знаю, – говорит он так устало. – Если бы у них был выбор, они бы меня не оставили. Они бы позаботились о том, чтобы за мной было кому присмотреть.
В один миг тысячи воспоминаний пролетают перед глазами. Когда я знал то, что не мог знать. Когда его из раза в раз «прикрепляли» ко мне.
– Джулиан, может, они и правда это сделали.
72
На заднем дворе Эмеральд висят гирлянды бумажных фонариков и золотых огоньков. Столы заставлены едой, повсюду растяжки, шарики, праздничные колпаки. Гора завернутых подарков и гигантский торт.
Последний раз я ел торт на день рождения, когда мне исполнилось девять. В то лето, когда родители купили мне чемодан и сказали, что я храбрый. Мы всегда собирались втроем, никаких вечеринок с другими ребятами, школа ведь закрыта на каникулы. В тот год мы надели колпаки, я развернул подарки, и мы гуляли по каменистому берегу, где я нашел раковину.