Особенно тяжелыми были утренние часы.
— Поднимайся давай.
— Сколько? — пробурчала я, натягивая покрывало на лицо. Судя по свету, проникающему сквозь веки, Алана уже убрала затемнение с окна.
— Восьмой час, семь пятнадцать точнее.
— Рано. Разбуди меня минут за десять до выхода.
— Я вообще не должна тебя будить, тем более что сама чуть не проспала. Почему опять не сработал будильник?! — раздраженно спросила Кронберг.
Я не стала отвечать, трусливо прикинувшись, что ничего не слышала.
— Сэй? — позвала Алана нашего электронного помощника.
— Эрика приказала отключить все сигналы пробуждения. Это было ранним утром. В три часа десять минут семнад…
— Все понятно. И пришла она, наверное, примерно в это же время? — ехидно спросила доктор.
— Совершенно верно, — вежливо согласился Сэй и все-таки уточнил: — три часа семь минут тринадцать секунд.
Могла бы поклясться, что почувствовала удовольствие в его голосе, когда ему дали договорить.
— Спасибо. Вставай, лентяйка, на работу опоздаешь…
С меня самым наглым образом начали стягивать покрывало.
— Не трогай мой кокон! — возмутилась я, крепче перехватывая его руками.
— Кокон? — Алана вскинула рыжеватые брови.
— Я гусеница, которая окуклилась, чтобы стать прекрасной бабочкой, — заявила я. — И пока еще рано.
— Я не должна была спрашивать! — застонала Кронберг. — Эй, ты что, спишь голышом?
— В своей кровати я сплю как хочу!
В этот раз она смолчала. Доктор могла критиковать меня, воспитывать, заставлять что-то делать. Но то, что я покупала для своей комнаты, как одевалась и куда ходила помимо работы, решала только я сама. Это был мой маленький кусочек абсолютной независимости, которым я наслаждалась.
— Хорошо, — наконец кивнула Алана. — Делай что хочешь. На этот раз я не стану тебя дожидаться и просто уеду. Будешь сама добираться до работы, заодно научишься писать объяснительные за опоздания. Хороший социальный навык.
Она вышла, и я, вздохнув, все-таки вылезла из кровати.
Прошло полгода, как мы поселились на Вельхо, сняв небольшую двухкомнатную квартирку на первом этаже дома практически на самом берегу океана. В Вельхо почти все было на берегу. Меня бы это очень радовало, если бы в океане можно было купаться, но это было опасным из-за илат — маленьких, но очень ядовитых существ, живущих в морской воде. Хорошо хоть в опресненной они дохли, иначе этот красивейший мир так и остался бы пустым: илаты были основой местной экосистемы, и уничтожать их не позволялось. Впрочем, местные жители все равно любили морские путешествия и пляжный отдых.
Я ходила на пляж почти каждый день. В первый месяц — одна или с Аланой, но ей обычно не хватало времени на прогулки. А потом я нашла себе компанию. Человек семь-восемь, кроме меня и еще одного паренька с Тейба, перебравшегося сюда год назад, — все местные. Они стали мои первыми друзьями. Они не знали, что я эспер, поэтому я чувствовала себя рядом с ними… нормальной.
Том, один из новых приятелей, помог мне найти работу, заметив, как я легко лажу с его племянниками, двумя совершенно неугомонными близнецами. Ни один из этих пятилетних мальчишек не был похож на Замира, но мне нравилось возиться с ними, когда их приводили на пляж.
Поэтому Том, знавший, что я не обладаю никакими профессиональными навыками, чтобы найти приличную работу, предложил устроить меня в частный детский сад нянечкой. Конечно же, я сразу ухватилась за эту возможность. Не из-за денег, хотя наши финансы и были ограничены, но потому, что надоело страдать от безделья, пока Алана торчала на работе. Ей удалось устроиться по профессии в государственную клинику благодаря рекомендации и прохождению аттестации в одном из местных университетов. Ясно, что без связей и денег не обошлось, но ведь и психиатров ее уровня на Вельхо было немного.
Кронберг была против моей работы — боялась, что дар помешает, вернее, что я наврежу детям, начав неосознанно использовать на них свою проецирующую эмпатию. Пришлось долго убеждать ее, что я отлично контролирую свои способности.
Да у меня и желания не было использовать эти способности. События на корабле что-то повредили во мне, и теперь любое перенапряжение заканчивалось жуткой головной болью, а в последнее время — лунатизмом и провалами в памяти. Небольшими провалами: обычно я теряла несколько минут своей жизни, но с каждым разом они становились все более длительными и пугающими. Последний приступ забрал из моей памяти около часа — тогда посреди ночи я неведомым мне образом оказалась на пляже, притом почти в воде: от опасного океана меня отделяла влажная песчаная каемка шириной полметра. После того случая я практически перестала использовать дар, ограничиваясь эмпатией, и приступы немного сократились, так что я не решилась тревожить Алану своими проблемами. Ей и так было непросто: в отличие от меня, страстно бросившейся изучать внешний мир, она, напротив, замкнулась в себе, предпочитая проводить вечера дома. Пожалуй, только работа доставляла ей удовольствие.
Время стремительно приближалось к восьми, и я, почистив зубы и поплескав в лицо прохладной водичкой, начала одеваться. Сначала — белье и свои любимые шорты, а затем, покопавшись в неаккуратно сваленной в шкафу куче вещей, натянула помятую футболку веселенькой расцветки. Настолько широкую и длинную, что шорты из-под нее не были видны.
Алана мой внешний вид не оценила, проворчав, что я больше похожа на подростка, чем на взрослую женщину. Особенное ее неудовольствие вызвали мои оголенные ноги и щиколотки, украшенные звенящими браслетами.
— А детям нравится, — заявила я, усаживаясь на заднее сиденье аэрокара.
— Им вообще нравится все пестрое и звенящее. Но меня волнуют не дети, а их родители.
— Им я тоже нравлюсь.
— Вот это меня и беспокоит, — вздохнула Алана, направляя аэрокар в небо. — Особенно папаша того крикливого бутуза. Как там его?
— Оливер?
Кронберг покачала головой.
— Я помню, как зовут ребенка, я про его отца.
— А-а-а, месье Франсуа, — протянула я. Франсуа Женталь происходил родом с Земли. На Вельхо перебрался еще в детстве, но очень любил подчеркивать, что он настоящий француз. Как же он был доволен, когда я впервые назвала его «месье»! — А что с ним не так?
Я удостоилась еще одного осуждающего взгляда.
— Ничего, абсолютно ничего.
По иронии судьбы при посадке на стоянке детского сада мы столкнулись именно с Франсуа. Он тащил на руках сонного и хнычущего Оливера и, увидев нас, необыкновенно обрадовался.
— Эрика, мадмуазель Лана!
Олли тут же перекочевал ко мне на руки и теперь самозабвенно пытался меня укусить, что при почти полном отсутствии передних зубов было непросто.
— Что это с ним?
— Я фыпью фею тфаю крофь и сделаю сфаей! — заявил ребенок.
— Вы что, опять показывали ему старые фильмы ужасов? — я укоризненно покачала головой.
Франсуа виновато улыбнулся.
— Ну, по крайней мере это гораздо лучше, чем когда он вообразил себя оборотнем.
— Да, тогда он постоянно выл и пугал детей. — Вспомнив, я прыснула.
— Эрика, ты опоздаешь, — строго напомнила Алана.
— Да-да, и мне уже пора, — спохватился Женталь, — но уделите еще минутку. Через три дня у нас будет осенний карнавал, очень красивый. Оливер его так ждет, но, боюсь, со мной ему будет скучно! Не хотите ли присоединиться?
В голосе его звучала плохо скрытая надежда.
Этот невысокий, по-лонгийски смуглый мужчина мне нравился, поэтому я с удовольствием составила бы ему компанию вместе с Аланой. Но она предложению не обрадовалась.
— Боюсь, мы будем заняты. Эрика, пойдем, я тебя провожу.
Она потянула меня за собой, оставив позади растерянного Франсуа.
— Послушай, разве ты не встречаешься с тем живчиком с пляжа?
— С Томасом? Нет, мы… Там… все непонятно.
Непонятно в основном для меня. Том явно настроился добиться моего внимания, делая это неуклюже, но мило. За мной никто никогда не ухаживал, поэтому, хоть я и не была заинтересована в Томасе, но расставить все по местам не могла. А после недавнего смутившего меня инцидента, возможно, его ухаживания сойдут на нет.
— Кто такой Томас? — спросил ребенок, елозя на руках.
— Это такой очень легкомысленный вампир, только выпивающий у нашей Эрики не кровь, а остатки ее разума, — ласково ответила Алана и мысленно добавила: «И папа Оливье не лучше. Почему ты позволяешь ему флиртовать с тобой?»
Кронберг сумела меня удивить настолько, что я продолжала думать о ее словах, даже когда она ушла.
Надо бы как-нибудь сказать Алане, что Франсуа заинтересован не во мне, а в ней. Меня он считал милой, не более. «Мадемуазель Лана» же в его глазах была обворожительной и элегантной.
Доктор заканчивала работу позднее меня, поэтому домой я обычно возвращалась одна. Правда, в этот раз компанию мне составил Томас, пришедший за близнецами. Они жили поблизости, поэтому, забросив детей домой, мы отправились гулять.
Томас О’Брайен, высокий и нескладный шатен, был обычно болтливым и легкомысленным, но весьма серьезным в своих привязанностях. Я знала, что он долго отходил после расставания со своей девушкой, поэтому всегда старалась быть с ним мягкой. Но сегодня мне было неловко находиться рядом с ним. Ему тоже, но он усердно развлекал меня, делая вид, что между нами все в порядке.
— Прости меня. Не хотела тебя обидеть, — наконец не выдержала я.
— Ой, нет, не делай этого! — воскликнул Том, замахав руками. — Это я виноват. Мне так жаль! Просто я думал, что ты тоже хочешь…
Он не договорил, вздохнув.
— Я не собираюсь останавливаться. Не знаю, кто тебя так обидел, что ты сторонишься мужчин, но я исправлю это. Потому что знаю, что мы с тобой на одной волне. Ты понимаешь меня с полуслова, и мне кажется, что я знаю тебя не несколько месяцев, а всю жизнь!
Я улыбнулась, стараясь, чтобы улыбка получилась милой и нежной, а не кривой. Томас не понимал, какое я чудовище. Пусть даже в этот раз я не использовала дар эспера, чтобы очаровать или склонить на свою сторону — сложно ли человеку, умеющему «читать» других людей, понравиться? Это было не то, что я сознательно могла делать или не делать, это был инстинкт, идеально сработавший на Томе.