— Не надо об этом, Никита. — И повторила: — Не надо.
— Таня… — Он обнял ее за плечи, повернул к себе. — Что с тобой, Танюша?
— Ничего… Просто я теперь одна… — Она сухо улыбнулась. — Что так смотришь? Совсем стала старуха, да?
— Перестань… Ты не постареешь никогда… — Он поцеловал ее в глаза. — Ведь мы с тобой друзья…
— Сначала любовники, а теперь друзья… — усмехнулась Татьяна. — А еще врешь, что не постарела. — Она высвободилась из его рук, отвернулась к плите, достала из кухонного навесного ящика банку с кофе, стала насыпать в джезв.
— Нда-а, дела что сажа бела… — Никита плюхнулся на стул, взлохматил волосы. — Ладно, старуха, рассказывай!
— Что?
— Как живешь? Что нового? «Кто вам теперь целует пальцы»?
— Знаешь что, Никита, — после долгой паузы проговорила Татьяна, — не приходи больше сюда никогда… Слышишь?
— Слышу, — он удивленно пожал плечами. — Сейчасто посидеть можно?
— Сейчас можно…
…Машина стремительно мчалась по ночному шоссе. Белые лучи фар вонзались в глубокую темноту. Татьяна включила приемник, поискала волну. Сквозь треск, шорохи и разные голоса прорезалась мелодия песни, голос певицы:
— «Стою на полустаночке,
В цветастом полушалочке,
А мймо пролетают поезда,
И рельсы, как уж водится,
У горизонта сходятся,
Где ж вы, мои весенние года-а?»
Циферблат часов на приборном щитке показывал половину первого. Не дождавшись сына дома, она ехала на дачу. Лучи фар выхватывали из темноты молочно-белые нагромождения сугробов на обочине, черные стволы деревьев.
Вот и дачный поселок. Татьяна свернула на узкую проселочную дорогу. Потянулись заборы с шапками снега на столбах, снова пышные сугробы, сжимавшие дорогу с двух сторон, раскидистые ели с пригнувшимися под тяжестью снега ветвями. В глубине дачных участков во многих домах тепло светились огни.
На повороте ее занесло на обочину, машина забуксовала. Татьяна попробовала дать задний ход. Завыл двигатель, застонали колеса, но машина осталась на месте. Снег под колесами подтаял, покрылся ледяной коркой. И вокруг — ни души, помочь некому. Татьяна выбралась из машины, заглянула под задние колеса. Чувство одиночества и бессилия охватило ее. Она с досадой стукнула кулаком по капоту и заплакала. Потом успокоилась, выкурила сигарету, заперла машину и побрела по заснеженной дороге. Мысли о сыне и покойном муже вызывали все новые воспоминания.
…Тогда хлестал весенний ливень. Она носила годовалого Витьку в детскую поликлинику. Выписывая рецепт, врач, пожилая женщина, сказала:
— Ничего страшного. Перекормили немного. А так малыш крепкий, хороший.
Таня наскоро запеленала его, подхватила на руки. А когда вышла из поликлиники, в растерянности остановилась — хлестал такой ливень, что было страшно ступить на тротуар. Лопались пузыри, приплясывали в лужах сотни дождевых солдатиков. Она прижала к груди сына, расстегнув плащ, закрыла его полой и кинулась под дождь.
Пробежала метров сто до перекрестка. Там нужно было переходить улицу, и Таня, не посмотрев по сторонам, бросилась с тротуара на мостовую. И в следующую секунду раздался истошный визг тормозов.
Таня шарахнулась в сторону, подскользнулась, едва не упала.
— Ты что, дура чертова, жить надоело?! — раздался злой окрик из серой «Волги». Здоровенный, средних лет мужчина выглядывал из открытого окошка: — По твоей милости в тюрьму садиться прикажешь?
— А вы не носитесь сломя голову! — придя в себя от испуга резко ответила Таня. — Не видите, женщина с ребенком!
— Тоже мне, женщина! — усмехнулся мужчина и распахнул дверцу. — Садитесь, женщина!
Таня секунду колебалась. Шумел ливень, лопались на асфальте мутные пузыри, плясали дождевые солдатики.
— Ну, быстрее же! Сиденье намокнет! — прикрикнул мужчина.
Таня улыбнулась и юркнула в машину, прижав к груди сына, словно он мог защитить ее от всех неприятных неожиданностей. Поехали. Шелестели по ветровому стеклу «дворники», разгоняя потоки воды. Мужчина покосился на Таню, взгляд его ощупывал, изучал. Внимательный, тяжеловатый взгляд.
— Студентка? — наконец спросил он.
— Да.
— Мать-одиночка? — Вопросы были бесцеремонными, требовательными.
— Да.
— Ошибки молодости?
— Да.
— Куда вам, товарищ студентка?
Таня замялась с ответом.
— Говорите, говорите. Довезу до дому. У меня куча свободного времени, — так же решительно произнес мужчина.
— Я на Малой Полянке живу.
— Снимаете?
— Да.
— Комнату? Квартиру?
— Что вы, квартиру, — улыбнулась Таня. — Комнату, конечно.
— Сколько еще учиться?
— Слава богу, немного осталось, — вновь доверчиво улыбнулась она. — В этом году диплом защищаю. Работать начну, сразу легче будет, правда?
— Не знаю… — усмехнулся мужчина. — А сейчас разве не работаете?
— Подрабатываю, — смутилась Таня. — Сторожихой… на автобазе. А знаете, удобно. Заниматься можно. Особенно по ночам. И сына с собой брать можно. Сутки отдежурила, двое свободна. Очень удобно.
— Очень… — хмыкнул мужчина.
— Не верите? — глянула на него Таня.
— К сожалению, нет.
— И зря! Очень удобно.
— Как вас зовут?
— Таня…
— А меня Павел.
— А по отчеству?
— Неужели таким старым выгляжу, что отчество требуется?
— Нет, почему же… — вновь смутилась Таня. — Я просто так спросила… Вид у вас такой… начальственный…
— Так я и есть начальник! — улыбнулся мужчина. — А по отчеству Евгеньевич.
— Павел Евгеньевич… — вполголоса проговорила Таня, но он услышал и повторил почему-то грустно:
— Да, Павел Евгеньевич… И кем же вы предполагаете стать в недалеком будущем?
— Геологом. Я на кафедре вечной мерзлоты специализируюсь.
— Вечномерзлотник, значит?
— Да.
— И работать, конечно, на Север поедете?
— А что?
— С маленьким сыном на руках?
— А что?
— Ничего. Суровые вас ждут испытания. — Он усмехнулся.
— Ох, не пугайте. Я уже пуганая.
— Ну-ну… Вот Малая Полянка. Какой дом?
— Сразу за булочной остановите, пожалуйста.
Он остановил машину напротив подъезда, вышел вместе с ней.
— На жилье ваше взглянуть не позволите?
— Зачем?
— Любопытство разбирает.
— Нет, не надо. Спасибо, что подвезли! — Она улыбнулась ему на прощание и скрылась в подъезде. Все так же шумел, клокотал весенний ливень…
…А утром его машина снова стояла у подъезда. Когда Таня выбежала, он предупредительно открыл дверцу, чуть согнулся в полупоклоне.
— Доброе утро, мадемуазель. Прошу вас.
— Что это? Зачем? Не нужно, — растерялась и нахмурилась Таня и хотела пройти мимо, но он решительно взял ее за руку, подвел к машине, приказал:
— Поехали, поехали! Мне сегодня некогда, времени в обрез. Подброшу вас до университета — и привет!
Таня повиновалась…
…Вечером его машина стояла у главного входа в МГУ. Таня распрощалась с подругами, побежала к остановке, когда ее окликнул Павел Евгеньевич:
— Карета у подъезда, мадемуазель!
— Послушайте… — начала было Таня, но он снова взял ее за руку, повел к машине:
— Потом меня обругаете, потом. Дома сын голодный ждет.
И она опять повиновалась, села в машину. Ехали почти всю дорогу молча. Только в самом конце он сказал, будто отрапортовал:
— По профессии я мостостроитель. Мне сорок три года. Воевал. Был женат. Жена умерла сразу после войны. С тех пор живу один. Мать умерла в войну, отец и брат погибли на фронте. — Он улыбнулся вдруг и добавил: — Имею правительственные награды.
— А это зачем, про награды?
— Так, к слову. — Он весело посмотрел на нее. — У меня медаль «За отвагу» есть… Чтоб вы поняли, что я ничего не боюсь… И вас тоже…
…Она подошла к даче, толкнула калитку. Заперто. Окна дачи освещены. Прислушалась. Из дома смутно доносилась музыка. Татьяна постояла, потом неуклюже полезла через забор. И упала прямо лицом в снег. Поднялась с трудом и пошла по утоптанной тропинке к дому.
На даче дым стоял коромыслом в прямом и переносном значении этих слов. Совершенно одинаково одетые в джинсы и свитера, танцевали двое парней и две девушки. Стол в гостиной был заставлен бутылками. Тут и водка, и вино, и «Байкал», и минеральная вода. На тарелках — остатки еды, раскрытые консервные банки, нарезанная толстыми ломтями колбаса, сыр, яблоки, апельсины.
Татьяна стояла в дверях, смотрела, а ее никто не замечал. Гремел магнитофон, что-то выкрикивали танцующие, на диване обнимались и целовались еще двое, нисколько не смущаясь присутствия посторонних. А Виктор с какой-то девушкой стоял возле камина, курил и что-то говорил. Еще один длинноволосый парень спал за столом, уронив голову прямо в тарелку.
Татьяна не сводила глаз с Виктора, а тот не замечал ее.
Вот Виктор обнял девушку одной рукой, притянул к себе и стал целовать в губы. А в другой, отставленной в сторону руке дымилась сигарета. И тогда мать шагнула из прихожей в гостиную, выключила магнитофон. Поначалу тишина всех оглушила.
— Какой идиот выключил магнитофон? — громко спросил Виктор, а когда обернулся, увидел мать.
— Сию минуту все отсюда вон, — едва сдерживаясь, приказывала Татьяна и повторила: — Немедленно вон!
Все некоторое время стояли оцепенев.
— Но мы ничего такого не делали, — обиженно протянула девушка, которую целовал Виктор.
— Концерт окончен, — сказал парень, целовавшийся на диване. — Мочалки, собирайте пожитки! — И встал первым, потянул свою подругу за руку.
— Что за манеры — заставать людей врасплох? — обиженно тянула девушка, идя за парнем.
Растолкали пьяного, спавшего за столом. Он упирался, что-то мычал. Его с трудом вывели. Скоро все гости одевались в прихожей, перешептывались, хихикали. В комнате остались Виктор и мать. Он курил и смотрел в сторону.
— Прекрати курить! — резко сказала Татьяна.
Виктор вздрогнул, в первое мгновение хотел было выбросить окурок в камин, но потом передумал, затянулся демонстративно, выпустил дым. Татьяна вновь сдержалась, спросила: