Наконец дверь бани распахнулась, и вместе с клубами пара вывалился красный как рак, изнемогающий Федотыч.
— Вали, бабы! Пар — красота-а! — Он зачерпнул пригоршню снега и принялся растирать красную грудь.
Женщины гурьбой — и среди них Маша, мать Витьки — повалили в баню, прижимая к пальто и телогрейкам тазы и шайки с бельем и кусками драгоценного мыла, с березовыми вениками и мочалками. Многие шли в баню с детьми. Смеялись, шутили, подталкивая друг друга.
— Эй, товарищ Антипов, шагай с нами! Мы тебя всласть попарим!
— Зачем Антипов? Я согласный! — Федотыч ринулся было к дверям, но женщины с криками и смехом отпихивали его:
— Ишь, хрыч старый, седина в бороду — бес в ребро!
— А седина бобра не портит, бабоньки!
— Эх, Федотыч, не все золото, что блестит! — И веселый, взрывной смех заглушал слова.
Из мужского отделения выглянул Нефедов:
— Заходи, мужики!
Мужики зашагали к двери вагончика.
Контуженный Егор лихо охаживал веником распаренного красного Антипова.
— Ну, хватит. — Антипов вывернулся из-под веника.
— На фронте, жаль, ребятам такого праздника нельзя устроить, — пыхтя, приговаривал Федотыч. — А сыны у меня больно бани любители… Што Петька, што Валька или Юрка… Ох, любители…
Егор покряхтывал, поворачивался то одним, то другим боком. Спросил:
— Живы все?
— Не поверишь — все как один живехонькие…
— Дымно что-то! — крикнул Егор. — Приоткрой вытяжку, Микола! Не угореть бы!
Антипов поднялся на полок, отодвинул задвижку вытяжного оконца. Оно, оказывается, выходило во «дворик» женской половины. Так он увидел Машу.
Она укутывала в толстый шерстяной платок тети Дашину Леночку. Раскрасневшаяся после парной, румяная. Антипов невольно залюбовался ею.
— Чудеса-а… — словно издалека доносились до него голоса Федотыча и Егора.
— Гляди, Федотыч, сглазишь еще…
— Типун тебе на язык.
Федотыч даже бросил веники, размашисто перекрестился:
— Неровен час…
Егор, воспользовавшись этим, спрыгнул с полка, подошел к Антипову:
— Че там углядел-то, Микола? — Он потянулся было к оконцу.
Антипов неловко оттолкнул его:
— Да ничего там нету! Наддай-ка еще!..
Вечером по своей комнатке из угла в угол расхаживал и дымил папиросой Антипов. Мерно бухали шаги — пять туда, пять обратно. И в консервной банке, заменившей пепельницу, полно окурков. Сколько можно — вот так ходить без толку?
Антипов решительно вышел в коридор, по привычке придержал часы рукой, сделал несколько шагов к ее двери и… замер в смятении.
Потом постучал осторожно. Дверь была не заперта и тихо отошла внутрь.
Антипов вошел в комнату и увидел спящую за столом Машу. Голова покоилась на руках, а под руками лежало начатое письмо. Тут же стояла стеклянная чернильница и тонкая деревянная ручка лежала у самых пальцев.
Антипов, стараясь не бухать сапогами, осторожно подошел, присел напротив и долго-долго смотрел на ее лицо. Мука и боль были в его глазах.
…В конце коридора из своей комнаты выглянул Витька. Осмотрелся в слабом свете пыльной лампочки, вышел в коридор. Он был в трусах и майке. Крадучись Витька добрался до комнаты Маши, заглянул в приоткрытую дверь и увидел Антипова, сидящего за столом, и Машу, спящую напротив. Она спала, уронив голову на руки, а этот чертов Антипов смотрел на нее, просто пожирал глазами.
Витька быстро перекинул конец веревки с бельем к длинной полке у стены, на которой стояли в ряд ведра с водой и висело несколько рукомойников с тазами под ними, и привязал конец веревки к дужке одного из ведер.
Затем загнул заранее вбитый у порога двери Антипова гвоздь. Потом он пододвинул табуретку на середину коридора, забрался на нее и, обжигая пальцы, вывернул лампочку. И так же крадучись поскакал на цыпочках к своей двери. Стал ждать, спрятавшись в комнате.
Антипов скоро вышел из комнаты Маши, в темноте нашарил ручку двери. Дверь не открывалась. Антипов дернул сильнее, — дверь не поддалась. Тогда он рванул дверь изо всех сил. И в тот же момент загрохотали, падая, ведра, загремели по полу, заплескались ручьи воды. Антипов отпрянул назад, споткнулся о табуретку, с размаху шлепнулся на пол.
— Ну, стервец, погоди…
Он сидел в луже воды с гирляндой белья на шее, насквозь мокрый. Над ним угрожающе раскачивался футляр от часов.
На шум стали открываться двери, сонные люди выглядывали в коридор, кто-то вышел с керосиновой лампой, и желтый свет осветил Антипова, мокрого и сконфуженного. Выбежала проснувшаяся Маша, присела рядом на корточки:
— Кто вас, Николай? Что случилось?
— Ничего… Твой бандит у меня доиграется — я его в тюрьму упеку…
И в это время со скрежетом и звоном рухнул вниз злополучный футляр от часов.
Маша прыснула в кулак. И, глядя на него, слабо рассмеялся Антипов:
— Просто житья нет от сукиного сына…
Витька выглядывал из своей комнаты и недоумевал: почему смеются? И сонные люди ничего не поняли. Кто-то спросил:
— Как тебя угораздило, Николай Андреич?
— Да вот вышел в туалет, а здесь, понимаешь, вражеская диверсия, — развел руками Антипов и обернулся к двери, из которой настороженно выглядывал Витька: — Ты слышишь, диверсант? Я тебя в тюрьму упеку!
Витька поспешно прикрыл дверь. Маша вновь тихо рассмеялась.
— Он же влюблен в тебя без памяти, Маша… — Антипов поднялся, отряхивая мокрую гимнастерку.
— Да ну, перестаньте…
— Правда, правда, он убить может из ревности. — Он стащил с себя гимнастерку, начал выжимать ее. — Так что наши жизни в опасности… Ты, я слыхал, письмо получила? Муж? Что пишет?
— Жив, здоров… воюет…
Лицо ее выражало такое откровенное счастье, что Антипов отвел взгляд в сторону, так закрутил мокрую гимнастерку, что материя затрещала…
…Маша сидела в комнате оперуполномоченных за старенькой машинкой и перепечатывала бумаги.
Напротив, на широкой деревянной лавке, спали мертвым сном двое оперативников.
— Руки вверх, гады… — сказал во сне Нефедов и заскрипел зубами.
Вечерело, и в окнах управления синели сумерки.
Маша включила репродуктор-«тарелку», висевшую на стене. Раздалась тихая музыка.
Стремительно вошел Керим:
— Тревога, ребята! По коням!
Нефедов проснулся сразу, вскочил, оправляя гимнастерку. Пожилой казах Садабаев кряхтел, натягивая сапоги. Молодой парень долго мотал всклокоченной головой. В комнату вбежал еще один оперативник — казах средних лет, спросил:
— Мне тоже с вами, товарищ Кадыркулов?
— Я сказал — выезжают все! С оружием!
— А в отделе кто останется? — спросил Садабаев и кивнул в сторону испуганной Маши. — Женщина одна останется?
— Антипов останется, — ответил Керим и поторопил: — Быстрее, ребята!
В это время вошел Антипов, окинул взглядом оперативников, все понял, спросил коротко:
— Куда?
— В Уртуйский район, — ответил Керим. — Утром вернемся. Там заваруха серьезная. Подежурь до утра. Быстрей, ребята! — И Керим первым вышел из комнаты.
Следом потянулись оперативники.
Маша проводила их испуганным взглядом, потом посмотрела на Антипова. Тот ободряюще улыбнулся:
— До утра так до утра. Хоть высплюсь всласть.
Голос Левитана сообщал об упорных кровопролитных боях, о потерях фашистов. Антипов встретился с глазами Маши, закурил, сказал:
— Время позднее, Маша… Иди домой… иди, иди… Маша замешкалась, потом быстро собрала отпечатанные листки, спрятала их в сейф, накрыла машинку потертым чехлом. И тут громко зазвонил телефон.
Антипов взял трубку:
— Ограбление! — сообщил взволнованный голос. —- Девятнадцатый магазин ограбили! На углу Сталина и Пролетарской!
— Кто говорит? — спросил Антипов.
— Сторож говорит. Они меня связали, замок сбили! Не дослушав, Антипов бросил трубку, посмотрел на Машу:
— Ччерт, а людей ни одного человека!
— А я? — спросила Маша.
— Будешь сидеть здесь, — сухо ответил Антипов. — До моего возвращения. — И вышел, хлопнув дверью.
…Битое стекло витрины хрустело под ногами. В спешке грабители просыпали рис и муку, здесь и там роняли пачки комбижира.
Антипов и сторож молча осматривали место преступления, только сторож то и дело охал:
— Сукины дети, бандитье проклятое…
— Помолчи! — оборвал его Антипов. — Спать во время дежурства не надо, пень волосатый.
— А я разве спал? — обиделся старик. — Ить они четверо вломились, чего я один с берданкой-то сделаю? Да еще по кумполу врезали, во — гля, какая шишка! У меня в глазах все помутилось.
Антипов подошел к горящей керосиновой лампе, стоявшей на прилавке, задумался.
— На подводах они поехали… — продолжал говорить сторож. — В Егорьевскую, кажись…
— А ты откуда знаешь? — встрепенулся Антипов.
— Дак покуда они мешки — то грузили, я связанный лежал, в беспамятстве, — начал пояснять сторож. — А после в себя пришел и слышу, как они между собой-то… один говорит: «У телеги ось треснутая, не поломалась бы в дороге-то». А другой ему отвечает: «До Егорьевской недалеко, дотянет». А после — матом, значит, торопил всех…
— Это ты точно слышал?
— Вот те крест, товарищ начальник. — И старик истово перекрестился.
— Давай, дед, собирайся! — подумав, скомандовал Антипов. — Со мной поедешь.
— Куды? — выпучил глаза старик.
— На кудыкины горы чертей ловить!..
…По радио передавали жизнерадостную оперетту Дунаевского. Маша сидела за столом задумавшись, подперев кулаком щеку. Зазвонил телефон. Маша вздрогнула, сняла трубку:
— Горотдел. Дежурная слушает… Ой, это вы, Николай… Да, да, записываю… — Маша подвинула к себе бумагу, взяла карандаш. — Деревня Егорьевская… Осторожнее там, Николай…
…Антипов ждал на окраине деревни. Всего в нескольких домах светились огни, остальные чернели непроницаемыми холмами. Рядом с Антиповым стояли неподвижно две лошади.
Наконец прибежал запыхавшийся сторож, сообщил:
— Угадали, товарищ начальник. У скотного двора две подводы. Даже распречь не успели, лошадки еще горячие. И собаку в сарай заховали.